.. Не робей, мы с Худолеем тебя подхватим.
Величковский молча, все еще преодолевая в себе обиду, прошел в конец двора, нашел лестницу, прислоненную к песочнице, и, не поднимая глаз, поволок к пафнутьевскому окну.
— Только осторожней, чтобы нижнее окно не разбить, — предупредил Пафнутьев. — Бросай сюда свою сумку, легче забираться будет.
Величковский послушно закинул сумку в окно, Пафнутьев ловко поймал, перебросил Худолею, дав знак, чтоб тот внимательно ее осмотрел. Через некоторое время над подоконником показалась сконфуженная физиономия плиточника.
— Заходи, старик, не стесняйся, — радушно показал Пафнутьев на стул. — Как посоветуешь, будем оформлять попытку побега или обойдемся?
— Не было никакой попытки, — с неожиданной твердостью сказал Величковский. — Я думал, что во дворе туалет. Каждому может приспичить.
— Нет, дорогой, ты ошибся, — вмешался в разговор Худолей. — Туалет у нас в конце коридора. Приспичит — могу сводить. Но уж если заговорил о туалете, то с тебя причитается.
— А что с меня причитается?
— По твоей специальности. Ни шагу в сторону. Понял?
— Не понял, — ответил Величковский уже с легким вызовом — он освоился в кабинете, к нему вернулось самолюбие, явно завышенное самолюбие, как успел заметить Пафнутьев.
— Я же говорил — краны текут, кафель отваливается, на полу сырость, запах опять же неприятный...
— А я при чем?
— А при том, что тебе придется навести марафет в нашем туалете.
— Это не мое дело.
— Хорошо, — подхватил Пафнутьев. — Каждый из нас будет делать только то, что обязан. Договорились?
— Ну?
— Сейчас составляем протокол о попытке побега. Что равносильно признанию собственной вины в соучастии в многочисленных убийствах.
— Каких еще убийствах?
— Снимки видел?
— Ну?
— Твоей рукой на обороте написаны имена, фамилии, особенности сексуальной ориентации...
— Какой еще ориентации? — Чувствовалось, что Величковский не столько возражает, сколько тянет время: ему нужно было определиться, сообразить, в какую историю попал и чем ему все это грозит. — Я ничего не знаю! — вдруг тонко выкрикнул он. — И не надо меня дурить!
— Дуркуешь?
— Ничего я не дуркую! Очень мне надо — дурковать! — Величковский нащупал позицию, на которой, как ему казалось, он может продержаться, — не говорить ничего конкретного, все отрицать, ничего не понимать, и тогда, глядишь, удастся вывернуться.
Но он не знал Пафнутьева.
И Худолея не знал.
Оба они некоторое время молчали, рассматривая своего гостя. Потом Пафнутьев тяжело вздохнул, выбрал из пачки снимков два, потом взял два снимка, сделанных у мусорных ящиков и в квартире Юшковой, и попарно положил перед Величковским.
— Вот на этих снимках ты собственной рукой написал имена и фамилии красавиц. А вот на этих — те же красавицы лежат совершенно неживые.
— А я при чем?
— Ты их привез в город?
— Сами напросились. Они каждый раз просятся. В очередь становятся, чтоб я их сюда привез.
— Эти двое своей очереди уже дождались, да?
— А я при чем?
— Давай договоримся... Я задаю вопрос, а ты быстро, не раздумывая, отвечаешь. Короткий вопрос и тут же короткий ответ. Поехали?
— Ну.
— Где Юшкова?
— Не знаю, — прозвучала, все-таки прозвучала чуть заметная заминка в ответе Величковского, он словно бы и собирался ответить быстро, но что-то его остановило.
— Повторяю: где Юшкова? — сказал Пафнутьев с тем же выражением.
— Я могу, конечно, ошибиться...
— Прошу!
— Мне кажется, она в Италии.
— Север Италии?
— Да, скорее всего. А вы откуда знаете?
— Твой Игорь оттуда звонил?
— Да.
— Зачем?
— Интересовался...
— Чем?
— Как идет ремонт.
— Хотел убедиться, что ты на свободе?
— А где же мне быть? — искренне удивился Величковский, в очередной раз озадачив Пафнутьева и Худолея непробиваемым своим простодушием.
— Ну, что ж, все ясно. Поедем в Пятихатки.
— Зачем?
— У этих женщин есть родители, братья, сестры, друзья, женихи... У них будут к тебе вопросы, думаю, много вопросов. Называется — очная ставка.
— Не хочу, — капризно сказал Величковский. — У меня здесь еще много работы.
— Надо, Дима, надо. Конечно, мы можем и подождать, отложить...
— Я согласен.
— На что?
— Привести в порядок ваш туалет.
— Это уже кое-что, — заметил Худолей. — Но маловато.
— Бесплатно! — оскорбленно воскликнул Величковский.
— Кому сдавал девиц? — спросил Пафнутьев, усаживаясь за стол.
— Никому не сдавал. Сам иногда пользовался.
— Привозил, а дальше?
— А дальше их проблемы.
— А Игорь?
— Что Игорь?
— Дуркуешь?
— Я?!
— Старик, — Пафнутьев помолчал, перебирая снимки, потом сложил их стопкой, снова сунул в ящик. Все это он проделал медленно, аккуратно, видя, с каким ужасом смотрит на него Величковский. — Снимки, которые мы изъяли в твоей квартире, теперь в уголовном деле о двух убийствах. Вот этот товарищ, — Пафнутьев кивнул в сторону Худолея, — самый сильный наш эксперт. Он утверждает, что будут еще трупы. И я ему верю. Двое из твоей колоды уже никогда не вернутся в Пятихатки. А сам ты будешь отвечать на вопросы родни. После того, как освободишься. Могу утешить — выйдешь не скоро, может случиться так, что, когда выйдешь на свободу, тебя уже никто и не узнает, уже и забудут, что был такой. По-разному, старик, может получиться, очень даже по-разному. Заметь, я говорю обо всем открытым текстом. Двое мертвы. Ты один хочешь отвечать за их смерть?
— Мне надо заканчивать ремонт квартиры. Я Игорю обещал. А про остальное ничего не знаю. И знать не хочу.
— На тебе два убийства.
— Какие?!
— Показать? — Пафнутьев постучал пальцем по столу, в который он только что сунул пачку снимков.
— Не надо.
— Кому сдавал девочек?
— Пахомовой.
— Где-то я уже слышал эту фамилию. — Пафнутьев обернулся к Худолею. — У нее есть муж?
— Застрелили несколько лет назад. Была какая-то разборка.
— Средь бела дня? — спросил Пафнутьев.
— Да, из обреза.
— Валя, ты понял, о ком идет речь? — спросил Пафнутьев.
— А как же, Паша... Сразу все понял. Давненько мы с ней не встречались... Изменилась, наверное, похорошела.
— Старая кошелка! — обронил Величковский.
— После таких красавиц тебе любая кошелкой покажется. — Пафнутьев взял величковскую сумку, молча поднес к столу и вытряхнул все содержимое. На стол вывалились блокнотик, кошелек, авторучка, темные очки, коробочка с ваксой, какие-то таблетки, паспорт.
— Денег все равно не найдете, — проворчал Величковский.
— Доберемся и до денег, — ответил Пафнутьев. — До хороших денег доберемся, а, Валя? Как ты думаешь?
— Если дело дошло до трупов, появятся и деньги, — мрачно сказал Худолей.
* * *
Увели Величковского, ушел на разведку Худолей — чем сейчас занимается Пахомова, где живет, с кем общается. Пафнутьев остался в кабинете один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Величковский молча, все еще преодолевая в себе обиду, прошел в конец двора, нашел лестницу, прислоненную к песочнице, и, не поднимая глаз, поволок к пафнутьевскому окну.
— Только осторожней, чтобы нижнее окно не разбить, — предупредил Пафнутьев. — Бросай сюда свою сумку, легче забираться будет.
Величковский послушно закинул сумку в окно, Пафнутьев ловко поймал, перебросил Худолею, дав знак, чтоб тот внимательно ее осмотрел. Через некоторое время над подоконником показалась сконфуженная физиономия плиточника.
— Заходи, старик, не стесняйся, — радушно показал Пафнутьев на стул. — Как посоветуешь, будем оформлять попытку побега или обойдемся?
— Не было никакой попытки, — с неожиданной твердостью сказал Величковский. — Я думал, что во дворе туалет. Каждому может приспичить.
— Нет, дорогой, ты ошибся, — вмешался в разговор Худолей. — Туалет у нас в конце коридора. Приспичит — могу сводить. Но уж если заговорил о туалете, то с тебя причитается.
— А что с меня причитается?
— По твоей специальности. Ни шагу в сторону. Понял?
— Не понял, — ответил Величковский уже с легким вызовом — он освоился в кабинете, к нему вернулось самолюбие, явно завышенное самолюбие, как успел заметить Пафнутьев.
— Я же говорил — краны текут, кафель отваливается, на полу сырость, запах опять же неприятный...
— А я при чем?
— А при том, что тебе придется навести марафет в нашем туалете.
— Это не мое дело.
— Хорошо, — подхватил Пафнутьев. — Каждый из нас будет делать только то, что обязан. Договорились?
— Ну?
— Сейчас составляем протокол о попытке побега. Что равносильно признанию собственной вины в соучастии в многочисленных убийствах.
— Каких еще убийствах?
— Снимки видел?
— Ну?
— Твоей рукой на обороте написаны имена, фамилии, особенности сексуальной ориентации...
— Какой еще ориентации? — Чувствовалось, что Величковский не столько возражает, сколько тянет время: ему нужно было определиться, сообразить, в какую историю попал и чем ему все это грозит. — Я ничего не знаю! — вдруг тонко выкрикнул он. — И не надо меня дурить!
— Дуркуешь?
— Ничего я не дуркую! Очень мне надо — дурковать! — Величковский нащупал позицию, на которой, как ему казалось, он может продержаться, — не говорить ничего конкретного, все отрицать, ничего не понимать, и тогда, глядишь, удастся вывернуться.
Но он не знал Пафнутьева.
И Худолея не знал.
Оба они некоторое время молчали, рассматривая своего гостя. Потом Пафнутьев тяжело вздохнул, выбрал из пачки снимков два, потом взял два снимка, сделанных у мусорных ящиков и в квартире Юшковой, и попарно положил перед Величковским.
— Вот на этих снимках ты собственной рукой написал имена и фамилии красавиц. А вот на этих — те же красавицы лежат совершенно неживые.
— А я при чем?
— Ты их привез в город?
— Сами напросились. Они каждый раз просятся. В очередь становятся, чтоб я их сюда привез.
— Эти двое своей очереди уже дождались, да?
— А я при чем?
— Давай договоримся... Я задаю вопрос, а ты быстро, не раздумывая, отвечаешь. Короткий вопрос и тут же короткий ответ. Поехали?
— Ну.
— Где Юшкова?
— Не знаю, — прозвучала, все-таки прозвучала чуть заметная заминка в ответе Величковского, он словно бы и собирался ответить быстро, но что-то его остановило.
— Повторяю: где Юшкова? — сказал Пафнутьев с тем же выражением.
— Я могу, конечно, ошибиться...
— Прошу!
— Мне кажется, она в Италии.
— Север Италии?
— Да, скорее всего. А вы откуда знаете?
— Твой Игорь оттуда звонил?
— Да.
— Зачем?
— Интересовался...
— Чем?
— Как идет ремонт.
— Хотел убедиться, что ты на свободе?
— А где же мне быть? — искренне удивился Величковский, в очередной раз озадачив Пафнутьева и Худолея непробиваемым своим простодушием.
— Ну, что ж, все ясно. Поедем в Пятихатки.
— Зачем?
— У этих женщин есть родители, братья, сестры, друзья, женихи... У них будут к тебе вопросы, думаю, много вопросов. Называется — очная ставка.
— Не хочу, — капризно сказал Величковский. — У меня здесь еще много работы.
— Надо, Дима, надо. Конечно, мы можем и подождать, отложить...
— Я согласен.
— На что?
— Привести в порядок ваш туалет.
— Это уже кое-что, — заметил Худолей. — Но маловато.
— Бесплатно! — оскорбленно воскликнул Величковский.
— Кому сдавал девиц? — спросил Пафнутьев, усаживаясь за стол.
— Никому не сдавал. Сам иногда пользовался.
— Привозил, а дальше?
— А дальше их проблемы.
— А Игорь?
— Что Игорь?
— Дуркуешь?
— Я?!
— Старик, — Пафнутьев помолчал, перебирая снимки, потом сложил их стопкой, снова сунул в ящик. Все это он проделал медленно, аккуратно, видя, с каким ужасом смотрит на него Величковский. — Снимки, которые мы изъяли в твоей квартире, теперь в уголовном деле о двух убийствах. Вот этот товарищ, — Пафнутьев кивнул в сторону Худолея, — самый сильный наш эксперт. Он утверждает, что будут еще трупы. И я ему верю. Двое из твоей колоды уже никогда не вернутся в Пятихатки. А сам ты будешь отвечать на вопросы родни. После того, как освободишься. Могу утешить — выйдешь не скоро, может случиться так, что, когда выйдешь на свободу, тебя уже никто и не узнает, уже и забудут, что был такой. По-разному, старик, может получиться, очень даже по-разному. Заметь, я говорю обо всем открытым текстом. Двое мертвы. Ты один хочешь отвечать за их смерть?
— Мне надо заканчивать ремонт квартиры. Я Игорю обещал. А про остальное ничего не знаю. И знать не хочу.
— На тебе два убийства.
— Какие?!
— Показать? — Пафнутьев постучал пальцем по столу, в который он только что сунул пачку снимков.
— Не надо.
— Кому сдавал девочек?
— Пахомовой.
— Где-то я уже слышал эту фамилию. — Пафнутьев обернулся к Худолею. — У нее есть муж?
— Застрелили несколько лет назад. Была какая-то разборка.
— Средь бела дня? — спросил Пафнутьев.
— Да, из обреза.
— Валя, ты понял, о ком идет речь? — спросил Пафнутьев.
— А как же, Паша... Сразу все понял. Давненько мы с ней не встречались... Изменилась, наверное, похорошела.
— Старая кошелка! — обронил Величковский.
— После таких красавиц тебе любая кошелкой покажется. — Пафнутьев взял величковскую сумку, молча поднес к столу и вытряхнул все содержимое. На стол вывалились блокнотик, кошелек, авторучка, темные очки, коробочка с ваксой, какие-то таблетки, паспорт.
— Денег все равно не найдете, — проворчал Величковский.
— Доберемся и до денег, — ответил Пафнутьев. — До хороших денег доберемся, а, Валя? Как ты думаешь?
— Если дело дошло до трупов, появятся и деньги, — мрачно сказал Худолей.
* * *
Увели Величковского, ушел на разведку Худолей — чем сейчас занимается Пахомова, где живет, с кем общается. Пафнутьев остался в кабинете один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100