.. И покупаются девочки, покупаются. За трусики рублевые, за лифчики капроновые. Городок-то нищий, голода нет, но он где-то рядом. А Дима обещает взять в ваш город, а то и Москву сулит... Пристрою, дескать, в хорошие руки. Он не зря говорит, что умеет уговаривать, умеет. И покупаются девочки, хотя знают, на что идут. А он условие ставит — каждая должна пройти через его постель. Разве это уговоры — за горло берет. Или еще за что... Но берет прочно.
— Но ведь надо же где-то расположить девочек, обустроить... Накормить в конце концов. Это он как решает?
— Никак. Для этого есть Пахомова. Вы хорошо знакомы с Пахомовой?
— Слегка.
— Познакомьтесь поближе. Не помешает для общего развития. Наш Величковский не единственный ее поставщик.
— Игорь?
— О! Это бригадир. Но о нем я действительно ничего не знаю. Очень грамотный товарищ.
— В каком смысле?
— О нем никто ничего не знает. Кроме имени. Он о нас знает все. Адреса, телефоны...
— Подожди, Оля... Какие телефоны, какие адреса? Ведь вы приезжие?
— У них несколько квартир... Нас по этим квартирам разбрасывали. Мы, конечно, должны платить. Из своих скромных остатков, — Оля улыбнулась как-то кривовато, загасила сигарету в блюдце и тут же вынула из пачки следующую.
Пафнутьев распахнул окно, чтобы хоть немного проветрить задымленный кабинет. На него дохнуло свежим ночным воздухом, шелестом ночного дождя, приглушенными звуками ночного города.
— Как я понимаю, двор, где мы встретились, не единственный путь к сердцу клиента?
— К сердцу? — переспросила Оля. — До сердца мы обычно не добираемся, времени не хватает. Да и желания тоже, честно говоря, нет. Работаем с тем, что доступнее.
— Кажется, я понимаю, о чем вы говорите, — кивнул Пафнутьев.
— Чего ж тут понимать... Каждый мужик подобные вещи схватывает с полуслова.
— Поэтому и говорю, что понимаю, о чем речь, — невозмутимо ответил Пафнутьев. — Но дело в том, Оля, что подобное случается не всегда... Некоторым удается и до сердца добраться.
— Сказки! — с раздражением произнесла Оля. — Не надо мне пудрить мозги!
— Скажи, вот эта девушка тебе знакома? — Пафнутьев вынул из ящика стола фотографию Юшковой. — Посмотри внимательно.
Оля мельком взглянула на снимок и отвела его от себя вместе с рукой Пафнутьева, подальше отвела, будто от снимка исходило что-то неприятное для нее, о чем она не желала помнить, думать, знать.
— Она не из наших. Как-то я ее видела... Это Игоревая девочка.
— Игоревая? — переспросил Пафнутьев, хотя уже догадался, что хотела сказать Оля. — Это в каком смысле?
— При Игоре она... Вместе их видела. В каких отношениях — не знаю, хотя мысль имею.
— Поделись.
— Да чем тут делиться, Павел Николаевич! Все мое нынешнее положение, общественный статус, если хотите, выстраивает мысли в одном-единственном направлении — блуд и похоть, похоть и блуд.
— Но наверняка не знаешь?
— Не знаю.
— Это радует, — кивнул Пафнутьев, осознав, что хоть что-то обнадеживающее сможет сказать Худолею. — И уж поскольку, Оля, мы немного разговорились, стали понимать друг друга, скажи мне, пожалуйста, что могло случиться с вашими девочками, как понимать происшедшее?
— Похоже, их убили, — передернула плечами Оля.
— За что их могли убить?
— Мало ли... Мы ведь находимся в зоне рискованного предпринимательства. Люди, которые не могут по каким-то причинам удовлетворить свои потребности легко, просто, красиво, в конце концов, а шастают по ночным улицам, играя желваками и выискивая двуногую тварюку женского рода... Это же ненормальные люди. Или полная разнузданность, или полная беспомощность, или полное уродство, в чем бы оно ни заключалось... Вот наши клиенты.
— А что же вас...
— Что нас заставляет? — перебила Оля звенящим голосом. — Кушать хочется. На мне двое стариков и дочка... Их пенсии хватает только на оплату коммунальных услуг — газ и свет.
— Вода? — подсказал Пафнутьев.
— Вода во дворе. А тут подворачивается хмырь Величковский. Он не настаивает, нет, все проще. Весело смеется, открывает шампанское, играет золотой печаткой... Вы заметили, что эти самые печатки обожают, ну просто обожают люди определенного пошиба?
— Какого пошиба?
— Невысокого. Придурки в основном.
— Ну, так уж и придурки, — засомневался Пафнутьев.
— Ладно, Павел Николаевич, ладно. У кого-нибудь из ваших друзей, знакомых, сослуживцев есть золотая печатка, носит кто-нибудь из них эту золотую бородавку на пальце?
— Вроде нет...
— Так вот этот хмырь... Сидит, закинув ногу на ногу, сверкает золотыми своими зубами, поигрывает блестящей туфелькой... И говорит... В чем дело, девочки? Вперед! Жизнь коротка! Хватит вам в этой деревне грязь месить! Хорошие бабки светят! И что делать? Я дрогнула. И другие дрогнули. Если хотите знать, еще полдюжины девочек ждут не дождутся, когда приедет наконец Величковский и заберет их в город. И у них начнется жизнь рисковая, но сытая. Может быть, этот хмырь думает, что соблазняет нас красивой жизнью? Ничуть. Кормежкой соблазняет. И это... Ваш вопрос — за что могли убить... Мы ведь девочки почти деревенские, выросли в гордости... Каждая из нас может взорваться, каждая! В любую секунду! И никто не предскажет, отчего именно! А взорвется — ничто не остановит, ни от чего не убережет! Ничто!
— И до смертоубийства? — ужаснулся Пафнутьев.
— Ха! — пренебрежительно ответила Оля, и Пафнутьев понял — смертоубийство ничуть ее не смущает, не трогает, не остановит.
— Ну что ж, ну что ж, — пробормотал Пафнутьев, слегка озадаченный подобным откровением.
— Вы меня не поняли, Павел Николаевич, — сказала Оля. — Дело в том, что когда человек взрывается, у него больше шансов погибнуть самому, чем нанести вред кому-то другому. Я же говорю — взрывается. Почти в прямом смысле слова.
— Думаете, девочки взорвались?
— Наверняка. Они были подругами еще со школы... В одном классе учились. Сочинения писали о Наташе Ростовой, что-то трепетное из Тургенева, о сновидениях Веры Павловны... Отписались. Мне бы хотелось, конечно, чтобы убийцу нашли и покарали, но я ничего сказать не могу... Я не знала даже, что они мертвы. Ведь живем мы здесь, если можно так выразиться... Разрозненно.
— Надежду Шевчук нашли в квартире Юшковой...
— Надежду нашли у Юшковой? А что она там делала?
— Лежала.
— Нет, я в том смысле, что нечего ей там делать! Я не уверена даже, что они были знакомы. А Таю где нашли? Там же?
— Нет, в другом месте. Возле мусорных ящиков.
— Кошмар какой-то, — Оля закрыла лицо руками.
— Надежда Шевчук была беременна, — сказал Пафнутьев, стараясь произнести это как можно спокойнее.
— Да-а-а? Сколько месяцев?
— Не меньше трех. Между тремя и четырьмя. Так примерно.
— Понятно, — кивнула Оля с таким видом, будто ей открылось нечто важное.
— Что вам стало понятно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Но ведь надо же где-то расположить девочек, обустроить... Накормить в конце концов. Это он как решает?
— Никак. Для этого есть Пахомова. Вы хорошо знакомы с Пахомовой?
— Слегка.
— Познакомьтесь поближе. Не помешает для общего развития. Наш Величковский не единственный ее поставщик.
— Игорь?
— О! Это бригадир. Но о нем я действительно ничего не знаю. Очень грамотный товарищ.
— В каком смысле?
— О нем никто ничего не знает. Кроме имени. Он о нас знает все. Адреса, телефоны...
— Подожди, Оля... Какие телефоны, какие адреса? Ведь вы приезжие?
— У них несколько квартир... Нас по этим квартирам разбрасывали. Мы, конечно, должны платить. Из своих скромных остатков, — Оля улыбнулась как-то кривовато, загасила сигарету в блюдце и тут же вынула из пачки следующую.
Пафнутьев распахнул окно, чтобы хоть немного проветрить задымленный кабинет. На него дохнуло свежим ночным воздухом, шелестом ночного дождя, приглушенными звуками ночного города.
— Как я понимаю, двор, где мы встретились, не единственный путь к сердцу клиента?
— К сердцу? — переспросила Оля. — До сердца мы обычно не добираемся, времени не хватает. Да и желания тоже, честно говоря, нет. Работаем с тем, что доступнее.
— Кажется, я понимаю, о чем вы говорите, — кивнул Пафнутьев.
— Чего ж тут понимать... Каждый мужик подобные вещи схватывает с полуслова.
— Поэтому и говорю, что понимаю, о чем речь, — невозмутимо ответил Пафнутьев. — Но дело в том, Оля, что подобное случается не всегда... Некоторым удается и до сердца добраться.
— Сказки! — с раздражением произнесла Оля. — Не надо мне пудрить мозги!
— Скажи, вот эта девушка тебе знакома? — Пафнутьев вынул из ящика стола фотографию Юшковой. — Посмотри внимательно.
Оля мельком взглянула на снимок и отвела его от себя вместе с рукой Пафнутьева, подальше отвела, будто от снимка исходило что-то неприятное для нее, о чем она не желала помнить, думать, знать.
— Она не из наших. Как-то я ее видела... Это Игоревая девочка.
— Игоревая? — переспросил Пафнутьев, хотя уже догадался, что хотела сказать Оля. — Это в каком смысле?
— При Игоре она... Вместе их видела. В каких отношениях — не знаю, хотя мысль имею.
— Поделись.
— Да чем тут делиться, Павел Николаевич! Все мое нынешнее положение, общественный статус, если хотите, выстраивает мысли в одном-единственном направлении — блуд и похоть, похоть и блуд.
— Но наверняка не знаешь?
— Не знаю.
— Это радует, — кивнул Пафнутьев, осознав, что хоть что-то обнадеживающее сможет сказать Худолею. — И уж поскольку, Оля, мы немного разговорились, стали понимать друг друга, скажи мне, пожалуйста, что могло случиться с вашими девочками, как понимать происшедшее?
— Похоже, их убили, — передернула плечами Оля.
— За что их могли убить?
— Мало ли... Мы ведь находимся в зоне рискованного предпринимательства. Люди, которые не могут по каким-то причинам удовлетворить свои потребности легко, просто, красиво, в конце концов, а шастают по ночным улицам, играя желваками и выискивая двуногую тварюку женского рода... Это же ненормальные люди. Или полная разнузданность, или полная беспомощность, или полное уродство, в чем бы оно ни заключалось... Вот наши клиенты.
— А что же вас...
— Что нас заставляет? — перебила Оля звенящим голосом. — Кушать хочется. На мне двое стариков и дочка... Их пенсии хватает только на оплату коммунальных услуг — газ и свет.
— Вода? — подсказал Пафнутьев.
— Вода во дворе. А тут подворачивается хмырь Величковский. Он не настаивает, нет, все проще. Весело смеется, открывает шампанское, играет золотой печаткой... Вы заметили, что эти самые печатки обожают, ну просто обожают люди определенного пошиба?
— Какого пошиба?
— Невысокого. Придурки в основном.
— Ну, так уж и придурки, — засомневался Пафнутьев.
— Ладно, Павел Николаевич, ладно. У кого-нибудь из ваших друзей, знакомых, сослуживцев есть золотая печатка, носит кто-нибудь из них эту золотую бородавку на пальце?
— Вроде нет...
— Так вот этот хмырь... Сидит, закинув ногу на ногу, сверкает золотыми своими зубами, поигрывает блестящей туфелькой... И говорит... В чем дело, девочки? Вперед! Жизнь коротка! Хватит вам в этой деревне грязь месить! Хорошие бабки светят! И что делать? Я дрогнула. И другие дрогнули. Если хотите знать, еще полдюжины девочек ждут не дождутся, когда приедет наконец Величковский и заберет их в город. И у них начнется жизнь рисковая, но сытая. Может быть, этот хмырь думает, что соблазняет нас красивой жизнью? Ничуть. Кормежкой соблазняет. И это... Ваш вопрос — за что могли убить... Мы ведь девочки почти деревенские, выросли в гордости... Каждая из нас может взорваться, каждая! В любую секунду! И никто не предскажет, отчего именно! А взорвется — ничто не остановит, ни от чего не убережет! Ничто!
— И до смертоубийства? — ужаснулся Пафнутьев.
— Ха! — пренебрежительно ответила Оля, и Пафнутьев понял — смертоубийство ничуть ее не смущает, не трогает, не остановит.
— Ну что ж, ну что ж, — пробормотал Пафнутьев, слегка озадаченный подобным откровением.
— Вы меня не поняли, Павел Николаевич, — сказала Оля. — Дело в том, что когда человек взрывается, у него больше шансов погибнуть самому, чем нанести вред кому-то другому. Я же говорю — взрывается. Почти в прямом смысле слова.
— Думаете, девочки взорвались?
— Наверняка. Они были подругами еще со школы... В одном классе учились. Сочинения писали о Наташе Ростовой, что-то трепетное из Тургенева, о сновидениях Веры Павловны... Отписались. Мне бы хотелось, конечно, чтобы убийцу нашли и покарали, но я ничего сказать не могу... Я не знала даже, что они мертвы. Ведь живем мы здесь, если можно так выразиться... Разрозненно.
— Надежду Шевчук нашли в квартире Юшковой...
— Надежду нашли у Юшковой? А что она там делала?
— Лежала.
— Нет, я в том смысле, что нечего ей там делать! Я не уверена даже, что они были знакомы. А Таю где нашли? Там же?
— Нет, в другом месте. Возле мусорных ящиков.
— Кошмар какой-то, — Оля закрыла лицо руками.
— Надежда Шевчук была беременна, — сказал Пафнутьев, стараясь произнести это как можно спокойнее.
— Да-а-а? Сколько месяцев?
— Не меньше трех. Между тремя и четырьмя. Так примерно.
— Понятно, — кивнула Оля с таким видом, будто ей открылось нечто важное.
— Что вам стало понятно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100