— А кто их на нас возложил? — спросил Шаланда.
— Присутствующий здесь Худолей.
— А мы, выходит, должны оправдать?
— Да, — кивнул Пафнутьев. — По некоторым данным, Жора, женщина, которую ты считаешь убийцей...
— Юшкова, что ли?
— Да, Юшкова... Так вот, по некоторым данным, она находится в Италии. Худолей не пожалеет ничего, чтобы вернуть ее обратно.
— С какой целью?
— Для совместного проживания.
— В смысле... — начал было Шаланда, но Пафнутьев его перебил:
— И в этом смысле тоже.
— А как же убийство?
— Найдем другого. Для нас это не составит большого труда.
— А Юшкову выпустим на волю?
— Нет, на волю мы ее не отпустим. Отдадим Худолею. Для совместного опять же проживания.
— И для этого летим в Италию?
— Да. Может быть, красоты посмотрим, винца хлебнем итальянского, на ихних красоток полюбуемся. Хотя, как заверили меня знающие люди, красотки у них жидковаты, с нашими им не тягаться. И хотя я никогда не был в Италии, с этим полностью согласен.
— Не глядя?! — возмутился Шаланда.
— Ты видел Свету Юшкову?
— Ну!
— И после этого у тебя остались сомнения?
Вместо ответа Шаланда крякнул, взял бутылку с уже подтекающим инеем, свинтил пробку и разлил по стаканам тяжелую, промороженную водку. Движения его были спокойны и уверенны. Он видел, что никто не шутит над ним глупых шуток, никто не показывает пальцем и не разговаривает с ним тоном глумливым и насмешливым.
— И нас ничто не остановит? — спросил Халандовский.
— Только коровье бешенство! — твердым голосом сказал Шаланда. — Если оно, конечно, поразит эту самую... как ее... Италию.

* * *
Самые дикие и сумасшедшие идеи неожиданно обретают убедительность и силу, будучи произнесенными вслух. Слова наливаются вполне материальной тяжестью и, как булыжники, послушно укладываются в стены откровенно фантастических затей. Обыкновенное объяснение в любви рвет судьбы людские, создает судьбы. Великие географические открытия начинались с того, что какой-то блаженный произносил нечто несусветное. Но когда замолкал издевательский хохот, все начинали чувствовать, что произнесенные слова прямо на глазах обретают некую силу, вторгаются в сознание и становятся вполне осуществимой работой.
Да что там географические открытия!
А революции?
А войны?
А бунты — кровавые и бессмысленные?
Поэтому, когда наши герои оказались в самолете, рассекающем куцее воздушное пространство Европы...
Так ли уж это было удивительно?
Ничуть.
Так ли уж это невозможно?
Да ничуть!
Ребята, мы за день совершаем столько невозможного, столько совершенно невероятного, что нашим правдивым рассказам уже через год никто не верит.
А сколько мы совершаем всего по ночам, ребята! К следующей ночи, случается, сами себе не верим — да с нами ли это было? Да мы ли решились на подобное? Сумасшедшие звонки из залитой дождем телефонной будки, авантюрные перелеты в города, где ты никогда не был, но уверен, почему-то уверен, что именно там затаилось твое счастье, а цыганские пляски в предутреннем ресторане, эти слепяще алые юбки, полыхающие в свете прожекторов, пустынные, темные коридоры незнакомой гостиницы, по которым ты пробираешься с бутылкой коньяка и с блюдечком, в котором сиротливо лежат опять же алые помидоры... Потом — те же коридоры, но ты уже с пустой бутылкой коньяка и с обесчещенным блюдечком...
Пьян, безумен, счастлив.
Но пройдет совсем немного времени, и эти же воспоминания делают тебя совершенно несчастным, брошенным и потерянным! Навсегда несчастным и навсегда потерянным!
О, ребята, о!
Поэтому, если наши герои оказались в самолете, бороздящем тесноватые, как старые штаны, просторы Европы, значит, иначе и быть не могло. С этим надо просто смириться — иначе быть не могло.
И не надо оправданий, автор всегда прав. А если ты, читатель, хочешь доказать обратное — вот пачка бумаги в пятьсот страниц, вот шариковая ручка и... Вперед, дорогой! Удачи тебе! Побед на бескрайних белоснежных, почти сибирских просторах пятисот страниц!
Халандовский вылетел с девочкой — полненькой такой тетенькой из винного отдела своего же гастронома. Тетенька была весела, белозуба и румяна, звали ее Настенька. Худолей летел один, настороженный и сосредоточенный. Пафнутьев сидел рядом с Пахомовой и вел оживленную беседу на общеевропейские темы — о новых деньгах евро, о маленьких машинах, выпуском которых занялись могучие автомобильные монстры и на которые уже пересела вся Европа. Шаланда был с женой, удивительно на него похожей, только без усов и совершенно необидчивой в отличие от мужа. Шаланда красовался в роскошном светлом костюме, слегка кремовом, как говорится, цвета сливочного мороженого, при белоснежной рубашке и галстуке в желто-зеленую полоску, смелом галстуке, отчаянном даже, выглядел просто потрясающе.
И, наконец, Андрей. Серые брюки, толстый, тоже серый свитер, кепочка в клеточку, белый воротничок рубашки, сдержанная обходительность и готовность знакомиться с юными красавицами.
О красавицах.
Ими был наполнен весь самолет: Пахомова вывозила на итальянские гастроли человек пятьдесят, не меньше. Остальные места в самолете занимали такие же группы, правда, размаха Пахомовой никто не достиг, бандерши вывозили человек по пятнадцать, по двадцать, не больше. Если кто-то воспаленным своим воображением вообразит, что все это были некие секс-бомбы, потрясающей красоты и необыкновенного телосложения, то он будет страшно, просто страшно разочарован. Из пятидесяти пахомовских девочек только одну, Марину, можно было назвать симпатичной, местами даже красивой — хорошая загорелая кожа, стройная шейка, короткие волосы с искусственной не то проседью, не то с этакими светленькими перышками.
Именно к этой девушке и подсел Андрей, именно с Мариной он проговорил все три часа полета о достоинствах и недостатках новых машин европейской моды. Марина была сдержанна, значительна, немногословна, то есть вела себя, как и все профессионалы, какой бы деятельностью они не занимались. Да, ребята, профессионалы сразу чувствуют слабинку любителей и проникаются этаким превосходством, снисходительностью. Андрей ее интересовал, но не слишком, может быть, на будущее, но не более того. Клиентом в этой поездке он быть, не мог, клиенты ждали ее на солнечном побережье в городе Аласио и прилегающих населенных пунктах.
А что касается остальных девочек, то это были на удивление непривлекательные особы с какими-то самодельными прическами, случайными нарядами, с выпирающими животиками, какими-то не просто домашними, а кухонными взглядами, в которых не было не только огня, но даже остывающего пепла. Невозможно понять, как они с такими устало-безразличными глазами могли разжечь пламя в чьей-то там душе или еще в какой-то части тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100