— Хочу сообщить следующее. Как говорится, в первых строках своего письма. Я знаю имена, фамилии и паспортные данные всех этих девочек, — он постучал пальцем по снимку. — И об остальных участниках этого снимка мне тоже многое известно.
— Приятно слышать, — вставил Сысцов.
— Не надо меня перебивать. Я скажу все, что считаю нужным, независимо от того, приятно вам это слышать или не очень. Я знаю имена, фамилии и паспортные данные всех девочек, которые... как бы это выразиться поприличнее... Которые побывали на уборке этих комнат. И вообще об их времяпрепровождении в этих комнатах мне тоже известно. И все за-до-ку-мен-ти-ро-ва-но, — по складам, чтобы не сбиться, произнес Пафнутьев. Он блефовал, ничего этого у него не было, но его знания и предположения позволяли блефовать, он знал, что в данный момент за этим столом разоблачить его невозможно. — У меня есть портреты этих красавиц и в несколько другом исполнении, — и Пафнутьев, порывшись в карманах, вынул пачку величковских снимков, среди которых расчетливо и безжалостно вложил снимки, сделанные в квартире Юшковой, возле мусорных ящиков, в морге во время вскрытия.
Снимки он протянул Сысцову, и тому ничего не оставалось, как взять их, хотя чувствовалось, что не хотелось, от снимков исходила какая-то злая сила, и Сысцов это чувствовал.
Но пришлось ему взять снимки и просмотреть их. Все это он проделал молча, и ни одна жилка на его красноватом породистом лице не дрогнула. Но мелкие капельки пота выступили на лбу и руки чуть заметно задрожали. Не потому, что он плохо собой владел, скорее возраст напомнил о себе.
Бросив пачку снимков на стол, Сысцов поднялся, обошел вокруг стола, взял с пола бутылку коньяка, которую совсем недавно туда поставил Пафнутьев, и, вернувшись в свое кресло, плеснул себе довольно щедрую дозу. Выпил, прижал на секунду ко рту тыльную сторону ладони, взглянул исподлобья на Пафнутьева.
— Ну, что ж, Павел Николаевич, я прекрасно понимаю ход ваших мыслей.
— Нисколько в этом не сомневаюсь.
— Но должен огорчить — все эти страсти-мордасти, — он кивнул на снимки, — не имеют ко мне никакого отношения.
— Другого ответа я и не ожидал, — рассудительно проговорил Пафнутьев.
— Так что не обессудьте, помочь ничем не могу. Но, с другой стороны, я прекрасно понимаю, что вам хочется каким-то образом втянуть меня в эту историю... Не понимаю другого — зачем? Ведь мы с вами одной крови! Вместе мы бы горы свернули! Зачем, Павел Николаевич?
— Девочек жалко.
— Этих?! — Сысцов ткнул пальцем в пачку фотографий.
— Одна из них беременная была... Хотела родить. Видимо, это кому-то не понравилось. Результат вы видели. Мне подумалось, что вы захотите помочь правосудию, может быть, у вас есть какие-то соображения на этот счет... Поделитесь.
— Нет, Павел Николаевич, боюсь, ничем помочь не смогу. Да, бывали здесь, в этом доме, время от времени девочки, которые убирали, стирали, мыли... Ну, вспомню я, что кого-то звали Маня, а кого-то Саня... И это все. Вы мне верите, Павел Николаевич?
— Конечно, нет, — буднично ответил Пафнутьев.
— Почему? — искренне удивился Сысцов.
— Эти девочки были с вами в Италии только в этом году по три раза. А вы говорите Маня, Саня... Я дал вам возможность легко и просто отбросить все мои гнусные подозрения. Вы не пожелали. Следовательно, у вас есть для этого причины. Ну что ж, пусть так. Будем работать. Спокойно, неторопливо, основательно. Вот повестка, — Пафнутьев, покопавшись в своей папочке, нашел нужную бумажку. — Распишитесь, пожалуйста, а я оторву корешок и подошью его в дело.
— Какое дело?
— Уголовное. По факту смерти Надежды Шевчук и Таисии Хмелько.
— Это те самые, которые...
— Да, те самые, которых вы только что видели на фотографиях, — Пафнутьев сунул в папку снимки, которые недавно рассматривал Сысцов. — Я прошу вас подойти ко мне в кабинет. И мы с вами, Иван Иванович, повторим сегодняшний разговор. Простите, без коньяка, но зато с протоколом.
— В качестве кого вы меня привлекаете?
Пафнутьев замер на какое-то время, потом медленно-медленно поднял голову, с бесконечным удивлением посмотрел Сысцову в глаза.
— Вопрос, конечно, интересный, — протянул Пафнутьев. — Мне и в голову не приходило задать его себе. Я считал, что единственно возможная роль для вас, Иван Иванович, это выступить в качестве свидетеля...
— И что же вам открылось в моем вопросе?
— Да неважно, что открылось, важно, что вопрос прозвучал.
— Что же здесь необычного?
— Оказывается, этот вопрос существует. Для вас. Мне представлялось, что вам просто неприятно говорить на подобные темы, а оказывается, оказывается...
— Ну?! — нетерпеливо воскликнул Сысцов.
— Оказывается, вы всерьез озабочены, в какой роли предстанете в уголовном деле.
— Когда прикажете явиться? — спросил Сысцов, прерывая пафнутьевские рассуждения.
— Завтра в девять.
— Я буду, — слова прозвучали, как предложение покинуть дом.
— Понял, — кивнул Пафнутьев и, поднявшись из кресла, еще раз окинул стол взглядом — не забыл ли чего, но Сысцов понял это по-своему и усмехнулся.
— Еще глоточек? — спросил он.
— Чуть попозже, Иван Иванович, чуть попозже. За коньяк я вам искренне благодарен. Прекрасный коньяк. Впрочем, думаю, другой не пьете.
— И давно, — кивнул Сысцов.
Андрей включил мотор, едва Пафнутьев показался на крыльце. Тот сбежал по ступенькам быстро, почти весело. Сысцов не вышел его провожать, лишь подошел к двери и с силой задвинул стальную щеколду, одним этим движением выражая свое отношение к настырному гостю.
— Вы ему испортили настроение? — спросил Андрей, трогая машину с места.
— И надолго.
— Телефон бы его сейчас прослушать.
— Уже дал команду.
— Хотя он, наверное, мобильником пользуется.
— Это тоже не проблема. И потом, у меня такое ощущение, Андрей, что ничего нового я уже не узнаю. Разве что некоторые житейские подробности.
— Убийца нужен, Павел Николаевич. Всем позарез нужен убийца, от этого никуда не деться, — напомнил Андрей.
— Кому всем?
— Общественности, телевидению, газетам... У вас уже есть кто-нибудь на примете?
— Так ли уж важно, кто у меня на примете... Убийца сам вынырнет в нужный момент. Туман рассеется — вот и он стоит, тепленький. Бери его, тащи, сажай. Он сам засветится, — повторил Пафнутьев. — Отпадут ненужные подробности, уйдут случайные люди, вещи обретут истинные свои названия, и все одновременно воскликнут: «Ба! Да вот же он, касатик!»
— Хорошую картинку вы нарисовали, Павел Николаевич, — усмехнулся Андрей.
— Так бывает всегда, — Пафнутьев пожал плечом. — Есть детская сказка, «Ежик в тумане» называется. Вот так и мы, как ежик, бродим в тумане, натыкаемся на коряги, принимаем их за чудовищ, туман постепенно рассеивается, и мы убеждаемся — коряги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Приятно слышать, — вставил Сысцов.
— Не надо меня перебивать. Я скажу все, что считаю нужным, независимо от того, приятно вам это слышать или не очень. Я знаю имена, фамилии и паспортные данные всех девочек, которые... как бы это выразиться поприличнее... Которые побывали на уборке этих комнат. И вообще об их времяпрепровождении в этих комнатах мне тоже известно. И все за-до-ку-мен-ти-ро-ва-но, — по складам, чтобы не сбиться, произнес Пафнутьев. Он блефовал, ничего этого у него не было, но его знания и предположения позволяли блефовать, он знал, что в данный момент за этим столом разоблачить его невозможно. — У меня есть портреты этих красавиц и в несколько другом исполнении, — и Пафнутьев, порывшись в карманах, вынул пачку величковских снимков, среди которых расчетливо и безжалостно вложил снимки, сделанные в квартире Юшковой, возле мусорных ящиков, в морге во время вскрытия.
Снимки он протянул Сысцову, и тому ничего не оставалось, как взять их, хотя чувствовалось, что не хотелось, от снимков исходила какая-то злая сила, и Сысцов это чувствовал.
Но пришлось ему взять снимки и просмотреть их. Все это он проделал молча, и ни одна жилка на его красноватом породистом лице не дрогнула. Но мелкие капельки пота выступили на лбу и руки чуть заметно задрожали. Не потому, что он плохо собой владел, скорее возраст напомнил о себе.
Бросив пачку снимков на стол, Сысцов поднялся, обошел вокруг стола, взял с пола бутылку коньяка, которую совсем недавно туда поставил Пафнутьев, и, вернувшись в свое кресло, плеснул себе довольно щедрую дозу. Выпил, прижал на секунду ко рту тыльную сторону ладони, взглянул исподлобья на Пафнутьева.
— Ну, что ж, Павел Николаевич, я прекрасно понимаю ход ваших мыслей.
— Нисколько в этом не сомневаюсь.
— Но должен огорчить — все эти страсти-мордасти, — он кивнул на снимки, — не имеют ко мне никакого отношения.
— Другого ответа я и не ожидал, — рассудительно проговорил Пафнутьев.
— Так что не обессудьте, помочь ничем не могу. Но, с другой стороны, я прекрасно понимаю, что вам хочется каким-то образом втянуть меня в эту историю... Не понимаю другого — зачем? Ведь мы с вами одной крови! Вместе мы бы горы свернули! Зачем, Павел Николаевич?
— Девочек жалко.
— Этих?! — Сысцов ткнул пальцем в пачку фотографий.
— Одна из них беременная была... Хотела родить. Видимо, это кому-то не понравилось. Результат вы видели. Мне подумалось, что вы захотите помочь правосудию, может быть, у вас есть какие-то соображения на этот счет... Поделитесь.
— Нет, Павел Николаевич, боюсь, ничем помочь не смогу. Да, бывали здесь, в этом доме, время от времени девочки, которые убирали, стирали, мыли... Ну, вспомню я, что кого-то звали Маня, а кого-то Саня... И это все. Вы мне верите, Павел Николаевич?
— Конечно, нет, — буднично ответил Пафнутьев.
— Почему? — искренне удивился Сысцов.
— Эти девочки были с вами в Италии только в этом году по три раза. А вы говорите Маня, Саня... Я дал вам возможность легко и просто отбросить все мои гнусные подозрения. Вы не пожелали. Следовательно, у вас есть для этого причины. Ну что ж, пусть так. Будем работать. Спокойно, неторопливо, основательно. Вот повестка, — Пафнутьев, покопавшись в своей папочке, нашел нужную бумажку. — Распишитесь, пожалуйста, а я оторву корешок и подошью его в дело.
— Какое дело?
— Уголовное. По факту смерти Надежды Шевчук и Таисии Хмелько.
— Это те самые, которые...
— Да, те самые, которых вы только что видели на фотографиях, — Пафнутьев сунул в папку снимки, которые недавно рассматривал Сысцов. — Я прошу вас подойти ко мне в кабинет. И мы с вами, Иван Иванович, повторим сегодняшний разговор. Простите, без коньяка, но зато с протоколом.
— В качестве кого вы меня привлекаете?
Пафнутьев замер на какое-то время, потом медленно-медленно поднял голову, с бесконечным удивлением посмотрел Сысцову в глаза.
— Вопрос, конечно, интересный, — протянул Пафнутьев. — Мне и в голову не приходило задать его себе. Я считал, что единственно возможная роль для вас, Иван Иванович, это выступить в качестве свидетеля...
— И что же вам открылось в моем вопросе?
— Да неважно, что открылось, важно, что вопрос прозвучал.
— Что же здесь необычного?
— Оказывается, этот вопрос существует. Для вас. Мне представлялось, что вам просто неприятно говорить на подобные темы, а оказывается, оказывается...
— Ну?! — нетерпеливо воскликнул Сысцов.
— Оказывается, вы всерьез озабочены, в какой роли предстанете в уголовном деле.
— Когда прикажете явиться? — спросил Сысцов, прерывая пафнутьевские рассуждения.
— Завтра в девять.
— Я буду, — слова прозвучали, как предложение покинуть дом.
— Понял, — кивнул Пафнутьев и, поднявшись из кресла, еще раз окинул стол взглядом — не забыл ли чего, но Сысцов понял это по-своему и усмехнулся.
— Еще глоточек? — спросил он.
— Чуть попозже, Иван Иванович, чуть попозже. За коньяк я вам искренне благодарен. Прекрасный коньяк. Впрочем, думаю, другой не пьете.
— И давно, — кивнул Сысцов.
Андрей включил мотор, едва Пафнутьев показался на крыльце. Тот сбежал по ступенькам быстро, почти весело. Сысцов не вышел его провожать, лишь подошел к двери и с силой задвинул стальную щеколду, одним этим движением выражая свое отношение к настырному гостю.
— Вы ему испортили настроение? — спросил Андрей, трогая машину с места.
— И надолго.
— Телефон бы его сейчас прослушать.
— Уже дал команду.
— Хотя он, наверное, мобильником пользуется.
— Это тоже не проблема. И потом, у меня такое ощущение, Андрей, что ничего нового я уже не узнаю. Разве что некоторые житейские подробности.
— Убийца нужен, Павел Николаевич. Всем позарез нужен убийца, от этого никуда не деться, — напомнил Андрей.
— Кому всем?
— Общественности, телевидению, газетам... У вас уже есть кто-нибудь на примете?
— Так ли уж важно, кто у меня на примете... Убийца сам вынырнет в нужный момент. Туман рассеется — вот и он стоит, тепленький. Бери его, тащи, сажай. Он сам засветится, — повторил Пафнутьев. — Отпадут ненужные подробности, уйдут случайные люди, вещи обретут истинные свои названия, и все одновременно воскликнут: «Ба! Да вот же он, касатик!»
— Хорошую картинку вы нарисовали, Павел Николаевич, — усмехнулся Андрей.
— Так бывает всегда, — Пафнутьев пожал плечом. — Есть детская сказка, «Ежик в тумане» называется. Вот так и мы, как ежик, бродим в тумане, натыкаемся на коряги, принимаем их за чудовищ, туман постепенно рассеивается, и мы убеждаемся — коряги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100