.. Что сам по себе испарился бы смысл затеи.
— Где жить собирался?
— А я не собирался жить.
— Даже так? — ужаснулся Пафнутьев. — Ну ты даешь, Худолей. Неужели так бывает?
— Мы летим в Италию?
— Ты говоришь, что взял за квартиру только аванс?
— Да, пять тысяч.
— Можешь вернуть?
— Вернуть-то я могу, но, понимаешь, Паша... Потеряю лицо. — Худолей слабо улыбнулся.
— Забудь о своем лице. Если хочешь, возьму эту тяжелую работу на себя. Верну аванс покупателю. Но меня смущают эти деньги. Даже не могу сказать почему... Видимо, есть какой-то закон, который нужно переступить.
— В чем дело, Паша? Я выделяю тебе необходимую сумму из своих. Твоя совесть чиста. А со своей я уж сам как-нибудь разберусь. Заметано?
— Понимаешь, деньги-то блудом заработаны.
— Вот мы их на борьбу с блудом и потратим. И потом, Паша... Тебе начальник может выписать командировку в Италию на две недели? Может дать командировку с оплатой всех расходов, включая посещение ресторанов, распитие спиртных напитков и общение с прекрасным полом?
— Нет, — Пафнутьев улыбнулся, зная уже, что ответит Худолей.
— А я тебе такую командировку даю. И отчета не потребую. Более того, буду склонять все к новым и новым тратам. Тебя Пахомова звала в полет?
— Звала.
— Ты обещал?
— Я сказал, что чуть попозже.
— Час пробил.
— Нет, Валя, еще не пробил. Нужно допросить Пияшева, выяснить, откуда у него фотографии, откуда паспорта... Он тебя узнает?
— Нет.
— Ты уверен?
— Мы приняли меры.
— Банда, — коротко сказал Пафнутьев. — Самая настоящая банда. А отпечатки?
— Я же сказал — предусмотрели.
— Значит, в случае чего я могу туда посылать группу с обыском? На вас с Андреем не выйдем?
— Я тоже могу участвовать, в качестве эксперта.
— Это мысль!
— Он меня может узнать только как своего клиента. Я у него девочку снял.
— Хорошую?
— Обалденную. Только она запугана немного.
— Значит, договоримся так... Италию я не отвергаю. Но вначале — Пияшев. Кроме того, мне нужно выяснить отношения с Величковским.
— Как он там?
— Плачет.
— В каком смысле? — не понял Худолей.
— В самом прямом. Обливается горючими слезами. Хочет дать чистосердечные показания.
— Надо уважить мужика, — серьезно сказал Худолей.
— Я уже вызвал его, сейчас приведут.
— Ухожу. — Худолей поднялся. — У меня много дел в связи с предстоящей поездкой, да, Паша?
— Да, у тебя много дел. Но аванс за квартиру ты все-таки верни.
— Понял, Паша. Я тебя понял. Я тебя правильно понял?
— Нисколько в этом не сомневаюсь.
— Мы победим, Паша, — сказал Худолей уже из коридора. — На всех фронтах!
— И в этом не сомневаюсь.
— К тебе гости, — Худолей открыл дверь пошире, пропуская в кабинет несчастного Величковского с подозрительно красными глазами и конвоира.
— Прошу! — Пафнутьев сделал широкий жест рукой. — Располагайся!
— Спасибо, — буркнул Величковский обиженно и сел в угловое кресло.
— Подожду в коридоре? — спросил конвоир.
— Далеко не уходи, встреча у нас будет не слишком длинной.
— Это почему вы так решили? — спросил Величковский.
— Думаешь, разговор затянется?
— Ну.
— Понял, — кивнул Пафнутьев в ответ на это «ну», которое в устах Величковского приобретало иногда самые неожиданные значения. Выйдя из-за стола, Пафнутьев выглянул в коридор, поплотнее закрыл дверь, постоял у окна, освобождаясь от худолеевских затей, снова вернулся к столу. — Слушаю тебя, Дима.
— Я домой хочу. В Пятихатки. У меня там мама болеет.
— Что с мамой?
— Ноги у нее.
— Ноги — это плохо, — сочувственно произнес Пафнутьев и даже головой покачал, давая понять, как тяжело ему слышать подобное. — Маму надо беречь.
— И отец тоже.
— А что с отцом?
— Сердце.
— Да, — протянул Пафнутьев. — Сердце — это плохо.
— Вы специально посадили меня в эту камеру?
— А что случилось?
— Они же там все сексуальные маньяки.
— Скучают, наверное.
— Еле отбился.
— Наверное, ты им что-то о своих девочках рассказал?
— Обычный мужской треп, — Величковский передернул плечами.
— В камере обычных трепов не бывает.
— Надо было предупредить.
— Виноват, — сказал Пафнутьев. — Следующий раз буду иметь в виду.
— Я лекарства обещал привезти в Пятихатки.
— Для мамы?
— И для отца тоже. Когда вы меня выпустите?
— Поговорим, — неопределенно сказал Пафнутьев. — И решим. Если надо в Пятихатки... Ну, что ж, значит, надо. Если разговора не получится, попытаемся поговорить завтра.
— А до завтра опять в камеру?
— У нас больше некуда тебя девать.
— В ту же самую? — Величковский уставился на Пафнутьева красным напряженным взглядом. Для него, видимо, не было сейчас в мире ничего страшнее камеры, в которой он провел ночь.
— У нас же не гостиница, выбирать не приходится... И потом, Дима, тебя поместили далеко не в самую плохую. Не советую настаивать на другой камере.
— Так вы меня не отпустите?
— Как поговорим, Дима! — искренне воскликнул Пафнутьев. — Помнишь, как ты вел себя в прошлый раз? Бросился в окно, начал по подворотням метаться... Так ведут себя преступники, которым нечего терять.
— С перепугу. Думаю, вот окно, прыгай, и ты на свободе. Я же не знал, что у вас там все перекрыто.
— Ладно. Замнем для ясности. Девочек ты фотографировал?
— Так они же не возражали! Они все улыбаются на этих снимках! У нас с ними все было по согласию. Они за мной бегали по Пятихаткам, чтобы сняться.
— Деньги тебе за это платили?
— Кто, они?! Да я еще им дарил всякие трусики-лифчики!
— Пияшев платил?
— Я плиткой живу! Мне за один метр десять долларов платят. А я за день могу пять метров положить. Не напрягаясь особенно... Ха! Пияшев.
— Он деньги тебе платил?
— Ну.
— Сколько?
— Десятку за снимок. Долларов, конечно.
— А сколько за девочку?
Величковский наклонился, протер ладошкой носок туфли, потом увидел какое-то пятнышко на другой туфле, тоже протер, потом вытер ладонь о штаны.
— Сколько, сколько... Они сами приставали... Полсотни давал.
— Долларов?
— Ну не рублей же!
— С Пахомовой давно знаком?
— Не понял?
— О Пахомовой спрашиваю. О Ларисе. Ну? — Пафнутьев даже сам не заметил, как это словечко выскочило из него. И надо же, Величковский принял его легко и тут же ответил на вопрос:
— Да так... Знакомы, в общем.
— Плитку у нее клал?
— Жаловалась?
— Не так чтобы очень...
— У нее две квартиры оказались совмещенные... Пришлось повозиться. В одной она ванную совместила с кухней, получилась такая ванная... С окном!
— Девочек ей сдавал или Пияшеву?
— Каких девочек? — искренне спросил Величковский. — А, девочек, — не мог он, ну просто не мог сразу переключаться на другую тему, ему требовалось время, чтобы понять, чего от него хотят. — Они у нее работают по очереди. Жлобиха. А может, и того...
— Что того?
— Может, у нее привязанность ненормальная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Где жить собирался?
— А я не собирался жить.
— Даже так? — ужаснулся Пафнутьев. — Ну ты даешь, Худолей. Неужели так бывает?
— Мы летим в Италию?
— Ты говоришь, что взял за квартиру только аванс?
— Да, пять тысяч.
— Можешь вернуть?
— Вернуть-то я могу, но, понимаешь, Паша... Потеряю лицо. — Худолей слабо улыбнулся.
— Забудь о своем лице. Если хочешь, возьму эту тяжелую работу на себя. Верну аванс покупателю. Но меня смущают эти деньги. Даже не могу сказать почему... Видимо, есть какой-то закон, который нужно переступить.
— В чем дело, Паша? Я выделяю тебе необходимую сумму из своих. Твоя совесть чиста. А со своей я уж сам как-нибудь разберусь. Заметано?
— Понимаешь, деньги-то блудом заработаны.
— Вот мы их на борьбу с блудом и потратим. И потом, Паша... Тебе начальник может выписать командировку в Италию на две недели? Может дать командировку с оплатой всех расходов, включая посещение ресторанов, распитие спиртных напитков и общение с прекрасным полом?
— Нет, — Пафнутьев улыбнулся, зная уже, что ответит Худолей.
— А я тебе такую командировку даю. И отчета не потребую. Более того, буду склонять все к новым и новым тратам. Тебя Пахомова звала в полет?
— Звала.
— Ты обещал?
— Я сказал, что чуть попозже.
— Час пробил.
— Нет, Валя, еще не пробил. Нужно допросить Пияшева, выяснить, откуда у него фотографии, откуда паспорта... Он тебя узнает?
— Нет.
— Ты уверен?
— Мы приняли меры.
— Банда, — коротко сказал Пафнутьев. — Самая настоящая банда. А отпечатки?
— Я же сказал — предусмотрели.
— Значит, в случае чего я могу туда посылать группу с обыском? На вас с Андреем не выйдем?
— Я тоже могу участвовать, в качестве эксперта.
— Это мысль!
— Он меня может узнать только как своего клиента. Я у него девочку снял.
— Хорошую?
— Обалденную. Только она запугана немного.
— Значит, договоримся так... Италию я не отвергаю. Но вначале — Пияшев. Кроме того, мне нужно выяснить отношения с Величковским.
— Как он там?
— Плачет.
— В каком смысле? — не понял Худолей.
— В самом прямом. Обливается горючими слезами. Хочет дать чистосердечные показания.
— Надо уважить мужика, — серьезно сказал Худолей.
— Я уже вызвал его, сейчас приведут.
— Ухожу. — Худолей поднялся. — У меня много дел в связи с предстоящей поездкой, да, Паша?
— Да, у тебя много дел. Но аванс за квартиру ты все-таки верни.
— Понял, Паша. Я тебя понял. Я тебя правильно понял?
— Нисколько в этом не сомневаюсь.
— Мы победим, Паша, — сказал Худолей уже из коридора. — На всех фронтах!
— И в этом не сомневаюсь.
— К тебе гости, — Худолей открыл дверь пошире, пропуская в кабинет несчастного Величковского с подозрительно красными глазами и конвоира.
— Прошу! — Пафнутьев сделал широкий жест рукой. — Располагайся!
— Спасибо, — буркнул Величковский обиженно и сел в угловое кресло.
— Подожду в коридоре? — спросил конвоир.
— Далеко не уходи, встреча у нас будет не слишком длинной.
— Это почему вы так решили? — спросил Величковский.
— Думаешь, разговор затянется?
— Ну.
— Понял, — кивнул Пафнутьев в ответ на это «ну», которое в устах Величковского приобретало иногда самые неожиданные значения. Выйдя из-за стола, Пафнутьев выглянул в коридор, поплотнее закрыл дверь, постоял у окна, освобождаясь от худолеевских затей, снова вернулся к столу. — Слушаю тебя, Дима.
— Я домой хочу. В Пятихатки. У меня там мама болеет.
— Что с мамой?
— Ноги у нее.
— Ноги — это плохо, — сочувственно произнес Пафнутьев и даже головой покачал, давая понять, как тяжело ему слышать подобное. — Маму надо беречь.
— И отец тоже.
— А что с отцом?
— Сердце.
— Да, — протянул Пафнутьев. — Сердце — это плохо.
— Вы специально посадили меня в эту камеру?
— А что случилось?
— Они же там все сексуальные маньяки.
— Скучают, наверное.
— Еле отбился.
— Наверное, ты им что-то о своих девочках рассказал?
— Обычный мужской треп, — Величковский передернул плечами.
— В камере обычных трепов не бывает.
— Надо было предупредить.
— Виноват, — сказал Пафнутьев. — Следующий раз буду иметь в виду.
— Я лекарства обещал привезти в Пятихатки.
— Для мамы?
— И для отца тоже. Когда вы меня выпустите?
— Поговорим, — неопределенно сказал Пафнутьев. — И решим. Если надо в Пятихатки... Ну, что ж, значит, надо. Если разговора не получится, попытаемся поговорить завтра.
— А до завтра опять в камеру?
— У нас больше некуда тебя девать.
— В ту же самую? — Величковский уставился на Пафнутьева красным напряженным взглядом. Для него, видимо, не было сейчас в мире ничего страшнее камеры, в которой он провел ночь.
— У нас же не гостиница, выбирать не приходится... И потом, Дима, тебя поместили далеко не в самую плохую. Не советую настаивать на другой камере.
— Так вы меня не отпустите?
— Как поговорим, Дима! — искренне воскликнул Пафнутьев. — Помнишь, как ты вел себя в прошлый раз? Бросился в окно, начал по подворотням метаться... Так ведут себя преступники, которым нечего терять.
— С перепугу. Думаю, вот окно, прыгай, и ты на свободе. Я же не знал, что у вас там все перекрыто.
— Ладно. Замнем для ясности. Девочек ты фотографировал?
— Так они же не возражали! Они все улыбаются на этих снимках! У нас с ними все было по согласию. Они за мной бегали по Пятихаткам, чтобы сняться.
— Деньги тебе за это платили?
— Кто, они?! Да я еще им дарил всякие трусики-лифчики!
— Пияшев платил?
— Я плиткой живу! Мне за один метр десять долларов платят. А я за день могу пять метров положить. Не напрягаясь особенно... Ха! Пияшев.
— Он деньги тебе платил?
— Ну.
— Сколько?
— Десятку за снимок. Долларов, конечно.
— А сколько за девочку?
Величковский наклонился, протер ладошкой носок туфли, потом увидел какое-то пятнышко на другой туфле, тоже протер, потом вытер ладонь о штаны.
— Сколько, сколько... Они сами приставали... Полсотни давал.
— Долларов?
— Ну не рублей же!
— С Пахомовой давно знаком?
— Не понял?
— О Пахомовой спрашиваю. О Ларисе. Ну? — Пафнутьев даже сам не заметил, как это словечко выскочило из него. И надо же, Величковский принял его легко и тут же ответил на вопрос:
— Да так... Знакомы, в общем.
— Плитку у нее клал?
— Жаловалась?
— Не так чтобы очень...
— У нее две квартиры оказались совмещенные... Пришлось повозиться. В одной она ванную совместила с кухней, получилась такая ванная... С окном!
— Девочек ей сдавал или Пияшеву?
— Каких девочек? — искренне спросил Величковский. — А, девочек, — не мог он, ну просто не мог сразу переключаться на другую тему, ему требовалось время, чтобы понять, чего от него хотят. — Они у нее работают по очереди. Жлобиха. А может, и того...
— Что того?
— Может, у нее привязанность ненормальная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100