..
Взглянув на Пияшева, Андрей увидел у того на лице ужас. Худолей уже держал распахнутым ненасытный зев черного мешка — прибавление еще одного предмета нисколько не отразилось на его вместимости.
У двери Андрей обернулся.
— И помни, пидор позорный, — он сознательно употреблял блатные словечки, чтобы сбить Пияшева с толку, — помни, сучий потрох, — это не последняя наша встреча. Запомнишь?
— Постараюсь.
— Плохо отвечаешь.
— Запомню.
Не задерживаясь больше, Худолей с Андреем, не вызывая грохочущего лифта, чтобы потом многочисленные старухи, страдающие бессонницей, не вспоминали, как без четверти три ночи грохотал лифт, так вот, не вызывая лифта, они бесшумно сбежали вниз, осторожно открыли одну дверь, вторую и выскользнули из дома, на ходу сдергивая с себя опостылевшие чулки. Свернув за угол, они тут же наткнулись на свою машину и выехали со двора, не включая огней — мало ли сейчас бессонных мужиков, бессонных баб стоят на своих балконах и выкуривают бессонные свои сигареты. И на дорогу они свернули, не зажигая огней. Город был пуст, и даже редкие фонари позволяли ехать спокойно, видеть дорогу, самим оставаясь почти невидимыми.
— Куда едем? — спросил Худолей.
— Есть одно местечко, — усмехнулся Андрей. — Совсем недалеко.
— Недалеко от чего?
— От города.
Трасса тоже была пустой, и десять километров пролетели незаметно. Высмотрев по каким-то, одному ему известным признакам поворот, Андрей свернул направо и, выключив мотор, продолжал катиться вниз по проселочной дороге совершенно бесшумно. Он даже свет выключил, лунного света было вполне достаточно, чтобы видеть наезженные колеи. Так они проехали километра три, миновали несколько темных изб и остановились только у последней, такой же темной, как и все остальные, такой же безжизненной.
— Что это? — озадаченно спросил Худолей.
— Берлога. Здесь я отлеживаюсь, зализываю раны и прячу награбленное.
* * *
Все-таки Худолей оставался экспертом-криминалистом, несмотря на все свои сердечные потрясения. Едва проснувшись на жестком топчане и глядя в деревянный прокопченный потолок, он прежде всего подумал о том, что надо бы у Андрея спросить про ацетон.
В этот момент в прихожей хлопнула дверь, звякнула дужка ведра. Худолей поднялся и вышел из комнаты.
— Привет, — сказал Андрей. — Что снилось на новом месте?
— Собаки снились.
— Собаки — это хорошо.
— А кошки?
— И кошки хорошо. И коровы. И козы. И покойники.
— Ни фига себе! А они-то к чему? Чего от покойников ждать?
— От покойников ничего ждать уже не надо. А вот если приснятся — к перемене погоды.
— И все? — Худолей был разочарован.
— А в жизни и нет ничего более важного, — невозмутимо сказал Андрей, наливая воду в чайник. — Если говорить о планете, о нашей матушке-Земле, то только в погоде проявляется ее жизнь. А наши страсти-мордасти... — Андрей поднес спичку к газовой горелке, повернул краник, и под чайником вспыхнуло голубоватое пламя. Свою мысль он не закончил, полагая, что и так все ясно — страсти-мордасти не стоят того, чтобы на них обращать внимание.
— Ладно. Допустим. У тебя есть ацетон?
— Есть. А зачем тебе? — удивился Андрей.
— Посмотри на свои пальцы.
Андрей недоуменно повертел перед глазами руки и увидел, что подушечки всех пальцев покрыты темным налетом.
— Что это? — спросил он.
— Клей «Момент».
— А, вспомнил.
— Надо смыть.
— Думаешь, кто-то заинтересуется?
— А зачем об этом думать? Смыть, и все. И пусть другие думают, почему в разгромленной квартире гомика и сутенера не осталось ни одного чужого отпечатка пальцев.
— Ох, Худолей, какой ты все-таки хитрый!
— Да, я такой. Что будем делать с деньгами? У нас же целое состояние.
— Пусть лежат. И деньги, и оружие всегда дожидаются своего часа.
— Ты так уверенно говоришь, будто приходилось в этом убеждаться.
— Приходилось.
— Тогда пусть полежат. Только положить их надо в такое место, чтобы они уцелели и в случае наводнения, и в случае пожара, — рассудительно заметил Худолей.
— Есть такое место. В погребе.
— Лучше всего деньги хранить в банке.
— И банка найдется, — усмехнулся Андрей. — Пьем чай — и в машину. Как раз к девяти приезжаем на службу. Пафнутьеву докладываем о наших ночных похождениях?
— Конечно. Но не сразу. Постепенно. Малыми дозами. Иначе не выдержит. Или впадет в неистовство. Неси ацетон. Да, где чулок, который ты вчера на голову напяливал?
— А он-то тебе зачем?
— Давай сюда. Надо сжечь.
— Ну, ты даешь, — Андрей послушно полез в карман куртки за половиной колготины.
Сначала Худолей тщательно протер пальцы Андрея ацетоном, начисто сдирая с них остатки клея, потом очистил свои пальцы. Разыскав в углу старую газету, завернул в нее обе половинки колгот и, выйдя во двор, поджег этот комок. Дождавшись, пока пламя полностью сожрет и газету, и остатки синтетики, он еще и потоптался по этому месту, вдавливая в землю пепел. Увидев лопату, прислоненную к избе, он подцепил на нее остатки костра вместе с землей и, с силой бросив по кругу, развеял все это по сырой, едва освободившейся от снега земле.
— Можно было бы и в печке сжечь, — сказал Андрей, когда Худолей вернулся в избу.
— Нельзя. Следы остаются. Во всяком случае, я без труда обнаружил бы, что сжигалось в твоей печи.
— Худолей, ты не просто хитрый, ты кошмарный человек.
— И это за мной водится. Пряники давно покупал? — спросил Худолей, с подозрением рассматривая странные черные комки.
— Осенью.
— Тогда еще ничего. Почти свежие.
— В мешке всю зиму висели к потолку подвешенные.
— Для красоты?
— От мышей. Все, Худолей, поехали. Ты что-нибудь взял для Пафнутьева, будет чем порадовать?
— Авось, — Худолей похлопал себя по карманам. — Кто-нибудь знает об этой берлоге?
— Пафнутьев. В случае чего догадается, где меня искать.
— Это хорошо, — одобрил Худолей. — Это правильно.
В город они въехали в половине девятого. Сначала Андрей загнал в какой-то двор свой «жигуленок» и пристроил его там, сделав совершенно неприметным. Потом оба пешком прошли к гаражу, где Андрей оставлял служебную «Волгу», и уже на ней, чистой от всевозможных криминальных похождений, подъехали к зданию управления. Андрей остался в машине, а Худолей быстрым шагом направился к главному входу. Поднявшись на ступеньки, он оглянулся, махнул Андрею рукой: дескать, держись, старик. Андрей посигналил ему светом фар.
Пафнутьев сидел за своим столом, подперев щеки кулаками, и грустно смотрел в пространство. Худолей вошел несмело, от робости он, кажется, даже заворачивал носки туфель внутрь, чтобы занять как можно меньше места в этом кабинете, в этом городе, в этой жизни.
— Разрешите, Павел Николаевич? — спросил он от двери, готовый тут же исчезнуть, если будет такое решение начальства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Взглянув на Пияшева, Андрей увидел у того на лице ужас. Худолей уже держал распахнутым ненасытный зев черного мешка — прибавление еще одного предмета нисколько не отразилось на его вместимости.
У двери Андрей обернулся.
— И помни, пидор позорный, — он сознательно употреблял блатные словечки, чтобы сбить Пияшева с толку, — помни, сучий потрох, — это не последняя наша встреча. Запомнишь?
— Постараюсь.
— Плохо отвечаешь.
— Запомню.
Не задерживаясь больше, Худолей с Андреем, не вызывая грохочущего лифта, чтобы потом многочисленные старухи, страдающие бессонницей, не вспоминали, как без четверти три ночи грохотал лифт, так вот, не вызывая лифта, они бесшумно сбежали вниз, осторожно открыли одну дверь, вторую и выскользнули из дома, на ходу сдергивая с себя опостылевшие чулки. Свернув за угол, они тут же наткнулись на свою машину и выехали со двора, не включая огней — мало ли сейчас бессонных мужиков, бессонных баб стоят на своих балконах и выкуривают бессонные свои сигареты. И на дорогу они свернули, не зажигая огней. Город был пуст, и даже редкие фонари позволяли ехать спокойно, видеть дорогу, самим оставаясь почти невидимыми.
— Куда едем? — спросил Худолей.
— Есть одно местечко, — усмехнулся Андрей. — Совсем недалеко.
— Недалеко от чего?
— От города.
Трасса тоже была пустой, и десять километров пролетели незаметно. Высмотрев по каким-то, одному ему известным признакам поворот, Андрей свернул направо и, выключив мотор, продолжал катиться вниз по проселочной дороге совершенно бесшумно. Он даже свет выключил, лунного света было вполне достаточно, чтобы видеть наезженные колеи. Так они проехали километра три, миновали несколько темных изб и остановились только у последней, такой же темной, как и все остальные, такой же безжизненной.
— Что это? — озадаченно спросил Худолей.
— Берлога. Здесь я отлеживаюсь, зализываю раны и прячу награбленное.
* * *
Все-таки Худолей оставался экспертом-криминалистом, несмотря на все свои сердечные потрясения. Едва проснувшись на жестком топчане и глядя в деревянный прокопченный потолок, он прежде всего подумал о том, что надо бы у Андрея спросить про ацетон.
В этот момент в прихожей хлопнула дверь, звякнула дужка ведра. Худолей поднялся и вышел из комнаты.
— Привет, — сказал Андрей. — Что снилось на новом месте?
— Собаки снились.
— Собаки — это хорошо.
— А кошки?
— И кошки хорошо. И коровы. И козы. И покойники.
— Ни фига себе! А они-то к чему? Чего от покойников ждать?
— От покойников ничего ждать уже не надо. А вот если приснятся — к перемене погоды.
— И все? — Худолей был разочарован.
— А в жизни и нет ничего более важного, — невозмутимо сказал Андрей, наливая воду в чайник. — Если говорить о планете, о нашей матушке-Земле, то только в погоде проявляется ее жизнь. А наши страсти-мордасти... — Андрей поднес спичку к газовой горелке, повернул краник, и под чайником вспыхнуло голубоватое пламя. Свою мысль он не закончил, полагая, что и так все ясно — страсти-мордасти не стоят того, чтобы на них обращать внимание.
— Ладно. Допустим. У тебя есть ацетон?
— Есть. А зачем тебе? — удивился Андрей.
— Посмотри на свои пальцы.
Андрей недоуменно повертел перед глазами руки и увидел, что подушечки всех пальцев покрыты темным налетом.
— Что это? — спросил он.
— Клей «Момент».
— А, вспомнил.
— Надо смыть.
— Думаешь, кто-то заинтересуется?
— А зачем об этом думать? Смыть, и все. И пусть другие думают, почему в разгромленной квартире гомика и сутенера не осталось ни одного чужого отпечатка пальцев.
— Ох, Худолей, какой ты все-таки хитрый!
— Да, я такой. Что будем делать с деньгами? У нас же целое состояние.
— Пусть лежат. И деньги, и оружие всегда дожидаются своего часа.
— Ты так уверенно говоришь, будто приходилось в этом убеждаться.
— Приходилось.
— Тогда пусть полежат. Только положить их надо в такое место, чтобы они уцелели и в случае наводнения, и в случае пожара, — рассудительно заметил Худолей.
— Есть такое место. В погребе.
— Лучше всего деньги хранить в банке.
— И банка найдется, — усмехнулся Андрей. — Пьем чай — и в машину. Как раз к девяти приезжаем на службу. Пафнутьеву докладываем о наших ночных похождениях?
— Конечно. Но не сразу. Постепенно. Малыми дозами. Иначе не выдержит. Или впадет в неистовство. Неси ацетон. Да, где чулок, который ты вчера на голову напяливал?
— А он-то тебе зачем?
— Давай сюда. Надо сжечь.
— Ну, ты даешь, — Андрей послушно полез в карман куртки за половиной колготины.
Сначала Худолей тщательно протер пальцы Андрея ацетоном, начисто сдирая с них остатки клея, потом очистил свои пальцы. Разыскав в углу старую газету, завернул в нее обе половинки колгот и, выйдя во двор, поджег этот комок. Дождавшись, пока пламя полностью сожрет и газету, и остатки синтетики, он еще и потоптался по этому месту, вдавливая в землю пепел. Увидев лопату, прислоненную к избе, он подцепил на нее остатки костра вместе с землей и, с силой бросив по кругу, развеял все это по сырой, едва освободившейся от снега земле.
— Можно было бы и в печке сжечь, — сказал Андрей, когда Худолей вернулся в избу.
— Нельзя. Следы остаются. Во всяком случае, я без труда обнаружил бы, что сжигалось в твоей печи.
— Худолей, ты не просто хитрый, ты кошмарный человек.
— И это за мной водится. Пряники давно покупал? — спросил Худолей, с подозрением рассматривая странные черные комки.
— Осенью.
— Тогда еще ничего. Почти свежие.
— В мешке всю зиму висели к потолку подвешенные.
— Для красоты?
— От мышей. Все, Худолей, поехали. Ты что-нибудь взял для Пафнутьева, будет чем порадовать?
— Авось, — Худолей похлопал себя по карманам. — Кто-нибудь знает об этой берлоге?
— Пафнутьев. В случае чего догадается, где меня искать.
— Это хорошо, — одобрил Худолей. — Это правильно.
В город они въехали в половине девятого. Сначала Андрей загнал в какой-то двор свой «жигуленок» и пристроил его там, сделав совершенно неприметным. Потом оба пешком прошли к гаражу, где Андрей оставлял служебную «Волгу», и уже на ней, чистой от всевозможных криминальных похождений, подъехали к зданию управления. Андрей остался в машине, а Худолей быстрым шагом направился к главному входу. Поднявшись на ступеньки, он оглянулся, махнул Андрею рукой: дескать, держись, старик. Андрей посигналил ему светом фар.
Пафнутьев сидел за своим столом, подперев щеки кулаками, и грустно смотрел в пространство. Худолей вошел несмело, от робости он, кажется, даже заворачивал носки туфель внутрь, чтобы занять как можно меньше места в этом кабинете, в этом городе, в этой жизни.
— Разрешите, Павел Николаевич? — спросил он от двери, готовый тут же исчезнуть, если будет такое решение начальства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100