— Нет-нет, ну его в пизду, прошу покорно. Мне еще деньги считать, так что… извините великодушно. Вот, может быть, Петр Сергеич вам компанию составит.
— Давай? — просипел мужчина, взглянув на Волкова. — Да я поеду.
— Ну…
— Давай-давай, — налил тот две рюмки и, поставив бутылку на стол, взял с тарелочки кусочек аккуратно нарезанной сырокопченой колбаски. — Ваше здоровье.
— Ваше… — Петр выпил коньяк.
— Ну что… — мужчина крепко хлопнул себя ладонями по ляжкам и встал. — Поеду я, Где ж ключи-то? — стал он рыться по карманам.
— Да ну ёб же вашу мать, Степан Иваныч, вот же они, на столе лежат, — Сан Саныч указал на автомобильные ключи, прицепленные к большому черному брелоку с кнопками. — Только на хуя, позвольте поинтересоваться, вам за руль-то садиться? На свою жопу приключений искать? Вам идти-то тут пять минут пешком.
— Думаешь? — взглянул на него мужчина.
— Да хули тут думать-то, я вас умоляю? Оставьте ключи, мы во двор загоним, а на ночь ворота запрем. Завтра заберете.
— Твоя правда, — глядя себе под ноги, Степан Иваныч пожал руку Петру, Сан Санычу, постоял и, тяжело ступая, направился к выходу. — Пошел я, значит.
— Вот ведь, — печально посмотрел ему вслед Сан Саныч. — Мало мне зубной боли в жопе…
Сан Саныча Волков знал давно. Познакомились они еще во времена Глобального Дефицита. Сан Саныч работал в винном магазине на Саблинской, ну… а Петр неподалеку жил.
С первого же дня их знакомства Сан Саныч навсегда покорил Волкова своей способностью изъясняться. Для него не существовало понятия «бранное слово». В принципе. Была живая русская речь во всем ее многообразии. И все.
Обладая артистическим складом натуры, Сан Саныч, как истинный мастер, совершенно свободно владел богатой лексической палитрой и использовал те краски, которые емко и наиболее адекватно выражали его мысли и настроение в настоящий момент времени.
Иные люди сыплют ненормативными оборотами речи от скудости лексикона. И когда вдруг настает момент, на самом деле требующий по-настоящему крепкого словца, они оказываются банкротами. Им просто нечего в этой ситуации сказать, И от бессилия они начинают орать. А это уже скотство, ибо реветь и осел может.
Сан Саныч же по природе своей был человеком тонким и очень мягким. И лишь однажды Петр был свидетелем того, как он употребил истинно «бранное выражение». Было это давно, когда вот этот вот магазин был еще «продовольственным». Они беседовали о чем-то в кабинете, и вдруг в торговом зале возник шум. Сан Саныч вышел к прилавкам, Петр тоже выглянул в дверной проем, и увидел, как жирный зарвавшийся хам орет на молоденькую продавщицу и, не слушая ее лепета, обвиняет во всех смертных грехах ее, дирекцию и всю торговую сеть в целом.
— Ворье! — швырял он ей в лицо. — От ворье-о! Чо ты глаза вылупила, целку строишь, не так, что ли? Жируете, падлы, а на прилавке, вон, говно одно!.. Давай сюда директора, щ-щас я ему!.. Он у меня…
Сан Саныч побледнел и сказал негромко, но так, что было слышно во всем магазине:
— Пошел вон, свинья.
Мужик поперхнулся, хлопнул глазами и открыл было рот.
— Ты понял, что я тебе сказал? Пошел вон, — повторил Сан Саныч.
Тот закрыл рот, повернулся и вышел из магазина, бормоча что-то себе под нос.
Сан Санычу стало очень неловко за то, что он выругался.
— Извините меня, пожалуйста, — сказал он, смутившись, всем присутствующим в торговом зале и вернулся в кабинет.
— Вот, Петр… — расстроенно взглянул он на Волкова. — Ну не ёб твою мать, а?
Однако вернемся в день сегодняшний.
— А кто это такой? — взглянув вслед Степан Иванычу, Волков опять опустился на стул.
— Пупков, — нервически тряхнув головой, Сан Саныч потянулся за сигаретой.
— Пупков… кто таков?
— Да тут вот какая история. Прихожу я в нашу налоговую месяца два назад, мне там кассовую книгу нужно было… херня, короче, всякая, обычно бухгалтер ездит, а тут — я, не суть, в общем. А очередь в кабине-ет… просто чудовищная. Ну, я сижу, как умная Маша, жду. Выходит вдруг из кабинета налоговый наш… с каким-то мужиком, и мужик этот мне и говорит:
«О! А ты чего здесь сидишь?» Я ему: «Да вот… очередь». А он этому нашему: «Ну-ка немедленно его без очереди! Ты что? Это ж мой друг лучший». Я ему, конечно, — в ножки кланяюсь, дескать, что же не заглядываете и вообще… хуё-моё, короче. А сам знать не знаю, кто такой. Он мне: «Зайду, зайду…» И пошел. Ну, меня немедленно приняли, это ж, оказывается, начальник всей налоговой… А я и не знал, грешным делом. Я рад до жопы — такой блат!
— Это ж здорово, — прикурил Петр сигарету.
— Ага… хуёв-дров. Приходит он ко мне дня через два с бутылкой. Я пред ним ну просто шелками расстилаюсь, лепестками роз его осыпаю, а он сидит, коньяком насасывается, как клоп, и хмурый такой, чернее тучи. «Только вот тебя, — говорит, — и люблю. А остальных всех ненавижу».
— А что ж вы их так, — говорю, — Степан Иваныч?
— Да ну их всех на хер, — отвечает. — Надоели. Уволился я сегодня. На пенсию ушел.
— Ух!.. — поперхнулся дымом Петр.
— Ага… Вам смешно. А он, оказывается, живет здесь через квартал. И теперь, с того самого раза, приходит день через день. Дома жена пить не дает. Заснул вчера у нас тут в уборной прямо на горшке, вы представляете? Еле достучались. Я на коньяк этот смотреть уже не могу. Я вообще последнее время стараюсь не пить, а тут… И ведь на хуй не пошлешь, неловко как-то… А? Что делать-то?
— Ну… — развел руки Петр. — Тут уж…
— Вот и я говорю, — вздохнул Сан Саныч. — Жизнь прожить — не поле перейти.
— Это верно, — согласился Петр.
— Ну а… каким ветром? В наши-то палестины? И что это у вас на лице? У меня йод есть.
— А что, заметно? — Петр тронул рукой щеку.
— Царапина какая-то. Но опухает.
— Вот ведь… А я и забыл. Ладно, дома намажу, спасибо.
— Дело ваше, было бы предложено. Так какими судьбами?
— Да нет, — Волков стряхнул пепел в пепельницу, — мимо просто проезжал, дай, думаю, загляну. Н-но… вот что… раз уж свиделись, — Петр достал бумажник и вынул из него фотографию, которую прихватил из Славиной квартиры. — Сан Саныч, вы никого тут не знаете случайно?
Сан Саныч надел очки, взял в руки небольшой цветной снимок и внимательно в него всмотрелся.
— Нет, — протянул он фотографию Петру. — Но девки хорошенькие. Я бы вот этой вот запердолил, черненькой. А что?
— Меня, вообще-то, парень вот этот интересует, — Волков указал на Славу.
— Ну-ка, ну-ка, — Сан Саныч опять всмотрелся в снимок. — Ну что ж… на вкус и цвет, так сказать…
— Грохнули его намедни. А он вроде как с торговлей был завязан. Ну, и мне интересно, мало ли кто чего знает?
— Так вы же, Петр, по слухам, из органов ушли?
— Да ушел я, ушел. Тут другое.
— Личное?
— Не совсем, но… личная, можно сказать, заинтересованность есть.
— А что значит «с торговлей был завязан»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53