Все, пока.
— Счастливо. — Александр положил трубку, подумал, опять снял ее с аппарата и набрал номер Германа. Никто не отвечал. Он вздохнул и вышел из гостиной.
В коридоре он встретил Леона, который стоял напротив дверного проема вскрытого туалета и, прислонившись спиной к стене, о чем-то думал, глядя на безучастно перелистнувшего очередную страницу Рима.
— Как думаете, Саша, он нас слышит?
— Трудно сказать, — Гурский встал рядом. — Может, дверь на место поставим?
— А зачем?
Через приоткрытую дверь кухни Гурский увидел Лизу. Она, неловко ворочая языком и застенчиво улыбаясь, что-то рассказывала.
— Леон, а почему она говорит так странно? Она вообще кто такая?
— Бог ее знает, — Леон пожал плечами. — Пришла с компанией в четверг еще, говорила, что живет где-то в Прибалтике, городок там какой-то маленький, я не запомнил даже, где это, то ли в Латвии, то ли в Литве. А может, вообще в Эстонии. Сюда, дескать, в гости к кому-то приехала. А потом убежала среди ночи, очевидно, решила, что я ее силой в постель тащить стану. Ну… а на следующее утро я ее совершенно случайно на улице встретил. Стоит без сумки, вся какая-то потерянная… Я ее обратно привез. Ее, оказывается, ночью где-то ограбили. И по голове еще ударили. У нее шишка там. И вот, пожалте, — полная амнезия. Ничего не помнит. Даже не помнит, с кем сюда ко мне приходила.
— А вы?
— Что я?
— Вы не помните?
— Да откуда ж… У меня гости были, а потом, помню, что еще компания какая-то ввалилась. Но это уже достаточно поздно было, я был уже… Да и потом — у меня столько народу бывает. Кто-то приходит, кто-то уходит, кто-то остается. За всеми не уследишь, всех не упомнишь. Вот… живет здесь теперь. Куда же она — без денег, без документов? Может, кто-нибудь зайдет, узнает ее. Кто хоть она такая, откуда?
— А акцент?
— Да это даже не акцент… это у нее, очевидно, речевые центры травмой задеты. Хотя в Ереване… мои друзья, русские совершенно люди, говорят с армянским акцентом. А она из Прибалтики. Но у нее это явно посттравматическое. Слышите, как говорит заторможенно, будто слова припоминает? И язык плохо слушается.
— Бедная девочка. А это обратимо?
— Скорее всего, да. Только время нужно.
— А память?
— С этим сложнее. Мозг, он ведь вообще… «черный ящик». Известны случаи, когда после черепно-мозговой травмы человек вдруг начинал абсолютно свободно говорить на совершенно неизвестном ему до этого языке, а свой родной напрочь забывал. Такие случаи описаны. Так что… — Леон развел руки.
— Ну что ж, — Гурский достал сигарету, — придется вам на ней жениться. Как человеку порядочному.
— Думаете?
— А что? Можно, конечно, и удочерить, но… вон какая хорошенькая. И у нее теперь, кроме вас, никого на всем белом свете.
— М-да… Вообще-то, с моей точки зрения, инцест пикантнее.
— Безусловно. А если учесть тот факт, что она будет являться вашей приемной дочерью, а не родной…
— Мы это скроем. Я буду говорить, что она — мой внебрачный ребенок. От ранней половой близости с пионервожатой в спортивном лагере.
— От первой половой близости.
— Да! На груди ее матери я потерял невинность. В четырнадцать лет.
— А она от вас свою беременность скрыла.
— Ну конечно, а как же иначе.
— А теперь вот она вдруг умерла.
— Погибла. В автокатастрофе.
— Нет. Покончила с собой.
— Да. И оставила записку, в которой перед смертью открылась перед дочерью.
— Конечно. Поэтому дочь к вам и приехала. Жить. У нее теперь, кроме вас, никого на всем белом свете.
— Но после травмы она все забыла. И только я один теперь владею этой тайной.
— А перед Господом вы чисты, поскольку мы-то с вами знаем, что дочь приемная и кровосмешения нет.
— Жалко…
— Что?
— Жалко, что вы это знаете.
— Я никому не скажу.
— Обещаете?
— Слово даю. Я стану распускать слухи, что вы сожительствуете с собственной красавицей дочерью.
— Родной дочерью.
— Ну разумеется.
— Спасибо, Саша. Пойдем выпьем? — Леон повернулся и пошел на кухню.
— Да нет, — вошел следом за ним Гурский, — спасибо, Леон. Я не пью.
— Да?
— Я тут выпил, пару дней назад, и со мной казус такой приключился…
— Что, — вскинул голову сидящий за столом Анатолий, — застала врасплох диарея?
— Угу, — кивнул, прикуривая сигарету, Гурский, — гонорея.
— Гонорея бывает у бабы, — веско сказала крупная брюнетка Людмила. — А у мужика должен быть триппер.
— Логично, — согласился Анатолий и выпил рюмку.
— А вот у меня был случай, в Верхоянске… — Рослый мужчина с густыми пшеничными усами потянулся к бутылке.
— Да знаем, знаем, — перебила его Людмила.
— Да это же другой…
— И тот тоже знаем, слышали уже. Ты уже по кругу ходишь. По два раза уже рассказал все, что знаешь. Дай другим хоть слово-то сказать.
— Хорошо, — неожиданно легко согласился мужчина. — Я тогда про это лучше напишу. За деньги. Но все равно первым ее мужчиной был Иосиф Кобзон. В городе Салехарде.
— Вот-вот, ты напиши лучше, а мы прочтем. Ведь тебя когда читаешь, это чем удобнее? В любой момент книжку можно закрыть. А когда ты рассказываешь…
— А вот что касаемо акцента, — Леон, наполняя рюмку, взглянул на Александра, — то был у меня когда-то приятель такой, Рафаэль его звали. Он сейчас в Швеции живет. Уж не знаю, что он там делает, но здесь был балетным, у Якобсона. Так вот… Сам он был родом из Казани. Мама — татарка, отел — венгр. Ну и мама с папой дома по-русски, естественно, разговаривали, поскольку ни тот, ни другая родных языков друг друга не знали. Отец его из Венгрии в Союз приехал комбинат какой-то строить, г. потом женился на простой татарской девушке и там же работать остался, главным инженером.
И вот этот-то их русский язык Рафик с первых дней и слышал. Его и выучил. Только его и знал. Сынка главного инженера родители не очень-то во двор к уличным мальчишкам выпускали. Так вот вы можете себе представить, Саша, как он говорил? На каком языке и с каким акцентом?
— С татаро-венгерским! — восторженно констатировал Анатолий. — Колоссально!
— Да, — кивнул Леон, — с каким-то и вовсе уж не существующим. Так что «родной язык» это такое понятие…
Девушка Даша выпила рюмку, шмыгнула носом и, утерев слезы, поднялась из-за стола.
— Минуточку, Дашенька, — встрепенулся Адашев-Гурский, — мне срочно звонок необходимо сделать. Я быстро.
Он вышел из кухни, прошел по коридору в гостиную, взял телефонную трубку и набрал номер.
— Да, — раздался в трубке преувеличенно бодрый голос. — Докладывайте.
— Привет, Герка.
— Привет. А ты кто?
— Это Гурский.
— О, здорово! Ты как, не сдох?
— Нет, я в порядке. Слушай, ты там у себя ключей моих от квартиры не находил?
— А я и не искал.
— Может, я подъеду, поищем?
— Подъезжай.
— Ну хорошо, я сейчас.
— Давай.
— Ну пока, — Александр повесил трубку, вышел в коридор и стал надевать куртку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Счастливо. — Александр положил трубку, подумал, опять снял ее с аппарата и набрал номер Германа. Никто не отвечал. Он вздохнул и вышел из гостиной.
В коридоре он встретил Леона, который стоял напротив дверного проема вскрытого туалета и, прислонившись спиной к стене, о чем-то думал, глядя на безучастно перелистнувшего очередную страницу Рима.
— Как думаете, Саша, он нас слышит?
— Трудно сказать, — Гурский встал рядом. — Может, дверь на место поставим?
— А зачем?
Через приоткрытую дверь кухни Гурский увидел Лизу. Она, неловко ворочая языком и застенчиво улыбаясь, что-то рассказывала.
— Леон, а почему она говорит так странно? Она вообще кто такая?
— Бог ее знает, — Леон пожал плечами. — Пришла с компанией в четверг еще, говорила, что живет где-то в Прибалтике, городок там какой-то маленький, я не запомнил даже, где это, то ли в Латвии, то ли в Литве. А может, вообще в Эстонии. Сюда, дескать, в гости к кому-то приехала. А потом убежала среди ночи, очевидно, решила, что я ее силой в постель тащить стану. Ну… а на следующее утро я ее совершенно случайно на улице встретил. Стоит без сумки, вся какая-то потерянная… Я ее обратно привез. Ее, оказывается, ночью где-то ограбили. И по голове еще ударили. У нее шишка там. И вот, пожалте, — полная амнезия. Ничего не помнит. Даже не помнит, с кем сюда ко мне приходила.
— А вы?
— Что я?
— Вы не помните?
— Да откуда ж… У меня гости были, а потом, помню, что еще компания какая-то ввалилась. Но это уже достаточно поздно было, я был уже… Да и потом — у меня столько народу бывает. Кто-то приходит, кто-то уходит, кто-то остается. За всеми не уследишь, всех не упомнишь. Вот… живет здесь теперь. Куда же она — без денег, без документов? Может, кто-нибудь зайдет, узнает ее. Кто хоть она такая, откуда?
— А акцент?
— Да это даже не акцент… это у нее, очевидно, речевые центры травмой задеты. Хотя в Ереване… мои друзья, русские совершенно люди, говорят с армянским акцентом. А она из Прибалтики. Но у нее это явно посттравматическое. Слышите, как говорит заторможенно, будто слова припоминает? И язык плохо слушается.
— Бедная девочка. А это обратимо?
— Скорее всего, да. Только время нужно.
— А память?
— С этим сложнее. Мозг, он ведь вообще… «черный ящик». Известны случаи, когда после черепно-мозговой травмы человек вдруг начинал абсолютно свободно говорить на совершенно неизвестном ему до этого языке, а свой родной напрочь забывал. Такие случаи описаны. Так что… — Леон развел руки.
— Ну что ж, — Гурский достал сигарету, — придется вам на ней жениться. Как человеку порядочному.
— Думаете?
— А что? Можно, конечно, и удочерить, но… вон какая хорошенькая. И у нее теперь, кроме вас, никого на всем белом свете.
— М-да… Вообще-то, с моей точки зрения, инцест пикантнее.
— Безусловно. А если учесть тот факт, что она будет являться вашей приемной дочерью, а не родной…
— Мы это скроем. Я буду говорить, что она — мой внебрачный ребенок. От ранней половой близости с пионервожатой в спортивном лагере.
— От первой половой близости.
— Да! На груди ее матери я потерял невинность. В четырнадцать лет.
— А она от вас свою беременность скрыла.
— Ну конечно, а как же иначе.
— А теперь вот она вдруг умерла.
— Погибла. В автокатастрофе.
— Нет. Покончила с собой.
— Да. И оставила записку, в которой перед смертью открылась перед дочерью.
— Конечно. Поэтому дочь к вам и приехала. Жить. У нее теперь, кроме вас, никого на всем белом свете.
— Но после травмы она все забыла. И только я один теперь владею этой тайной.
— А перед Господом вы чисты, поскольку мы-то с вами знаем, что дочь приемная и кровосмешения нет.
— Жалко…
— Что?
— Жалко, что вы это знаете.
— Я никому не скажу.
— Обещаете?
— Слово даю. Я стану распускать слухи, что вы сожительствуете с собственной красавицей дочерью.
— Родной дочерью.
— Ну разумеется.
— Спасибо, Саша. Пойдем выпьем? — Леон повернулся и пошел на кухню.
— Да нет, — вошел следом за ним Гурский, — спасибо, Леон. Я не пью.
— Да?
— Я тут выпил, пару дней назад, и со мной казус такой приключился…
— Что, — вскинул голову сидящий за столом Анатолий, — застала врасплох диарея?
— Угу, — кивнул, прикуривая сигарету, Гурский, — гонорея.
— Гонорея бывает у бабы, — веско сказала крупная брюнетка Людмила. — А у мужика должен быть триппер.
— Логично, — согласился Анатолий и выпил рюмку.
— А вот у меня был случай, в Верхоянске… — Рослый мужчина с густыми пшеничными усами потянулся к бутылке.
— Да знаем, знаем, — перебила его Людмила.
— Да это же другой…
— И тот тоже знаем, слышали уже. Ты уже по кругу ходишь. По два раза уже рассказал все, что знаешь. Дай другим хоть слово-то сказать.
— Хорошо, — неожиданно легко согласился мужчина. — Я тогда про это лучше напишу. За деньги. Но все равно первым ее мужчиной был Иосиф Кобзон. В городе Салехарде.
— Вот-вот, ты напиши лучше, а мы прочтем. Ведь тебя когда читаешь, это чем удобнее? В любой момент книжку можно закрыть. А когда ты рассказываешь…
— А вот что касаемо акцента, — Леон, наполняя рюмку, взглянул на Александра, — то был у меня когда-то приятель такой, Рафаэль его звали. Он сейчас в Швеции живет. Уж не знаю, что он там делает, но здесь был балетным, у Якобсона. Так вот… Сам он был родом из Казани. Мама — татарка, отел — венгр. Ну и мама с папой дома по-русски, естественно, разговаривали, поскольку ни тот, ни другая родных языков друг друга не знали. Отец его из Венгрии в Союз приехал комбинат какой-то строить, г. потом женился на простой татарской девушке и там же работать остался, главным инженером.
И вот этот-то их русский язык Рафик с первых дней и слышал. Его и выучил. Только его и знал. Сынка главного инженера родители не очень-то во двор к уличным мальчишкам выпускали. Так вот вы можете себе представить, Саша, как он говорил? На каком языке и с каким акцентом?
— С татаро-венгерским! — восторженно констатировал Анатолий. — Колоссально!
— Да, — кивнул Леон, — с каким-то и вовсе уж не существующим. Так что «родной язык» это такое понятие…
Девушка Даша выпила рюмку, шмыгнула носом и, утерев слезы, поднялась из-за стола.
— Минуточку, Дашенька, — встрепенулся Адашев-Гурский, — мне срочно звонок необходимо сделать. Я быстро.
Он вышел из кухни, прошел по коридору в гостиную, взял телефонную трубку и набрал номер.
— Да, — раздался в трубке преувеличенно бодрый голос. — Докладывайте.
— Привет, Герка.
— Привет. А ты кто?
— Это Гурский.
— О, здорово! Ты как, не сдох?
— Нет, я в порядке. Слушай, ты там у себя ключей моих от квартиры не находил?
— А я и не искал.
— Может, я подъеду, поищем?
— Подъезжай.
— Ну хорошо, я сейчас.
— Давай.
— Ну пока, — Александр повесил трубку, вышел в коридор и стал надевать куртку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53