— Все, Сергеич, — Леша вынул носовой платок и вытер им кровь с руки. — Аут. Отъехал пассажир.
Игорь, расстегнув ремень, спустил с себя брюки и рассматривал жирную царапину на бедре.
— Зацепило? — подошел к нему Леша.
— Слушай, у нас там, в машине, аптечка. Йод и пластырь принеси, а?
— Ну вот еще, машина у нас аж за воротами. Сергеич, у тебя аптека в тачке есть?
— На, — вынув из кармана, Волков протянул Леше ключи. — В багажнике.
— Я мигом, — обернулся к Игорю Леша. — Потерпи.
Волков подошел к письменному столу. В самой середине лба у Авдея была аккуратная дырочка с чуть припухшими, начинающими чернеть краями.
— Вот тебе и Канары, — тихо произнес Петр. — И «феррари», и какава с чаем…
— Петр Сергеич, — привалившись спиной к стене и опираясь на одну ногу, Игорь продолжал разглядывать рану, — а сигареткой не угостите?
Петр закрыл Авдею веки, выдвинул ящик стола, вынул из него свой пистолет, засунул в кобуру и, обернувшись к парню, взорвался:
— А какого хера вы все у меня постоянно стреляете?! А? Что, денег на сигареты не хватает? Я что — самый богатый? И стреляют, понимаешь, и стреляют!.. И стреляют, и стреляют! Спасу же нет никакого! Это все когда-нибудь закончится?! А? Я вам кто? Мама я ваша, да? Я всех вас титькой своей должен кормить, да?!
Игорь, приподняв колено и вытянув губы трубочкой, дул на рану.
— Нет, ты мне ответь, — шагнул к нему Волков, — я всем вам кто — мама?!
— Нет, — подняв на него глаза, улыбнулся Игорь, — вы всем нам папа, Петр Сергеич.
— А Дед, — сказал, входя в комнату с автомобильной аптечкой в руках Алексей, — всем нам дедушка.
— О… — переводя взгляд с одного на другого, сказал Петр. — Умничают они у меня здесь. Каламбурят, видите ли.
Леша подошел к Игорю, положил аптечку на пол, открыл ее, достал ампулу с йодом, надломил и обильно залил рану. Затем наложил бактерицидный пластырь, достал из кармана нож, нажав на кнопку, раскрыл его и, отхватив острым лезвием кусок бинта, замотал сверху.
— Бинтом-то уж не надо было, — сказал Игорь.
— Ну да, штанами грязь еще занесешь.
— Штаны теперь выкидывать…— посмотрев на дырку, вздохнул Игорь.
— А ты что за моду взял? — повернулся к Алексею Петр. — С ножом ходить… Ты что — шпана? Тебе ствола мало?
— Так… это ж не мой. Это его, — кивнул на Валеру Алексей. — Он у меня шпалер свой выбил и… это… короче, пришлось его же ножом его и… А чего делать? Я же хотел с ним по-людски, но… жить-то хочется. Тем не менее.
— Так… — Волков обвел взглядом комнату.
— Леш, дай закурить, — попросил Игорь.
— На, — Петр бросил ему пачку, и Игорь, вскинув руку, легко поймал ее на лету.
— Кто куда стрелял? — спросил Волков.
— Я в этого, — указал рукой на Авдея Леша.
— А я вообще никуда не стрелял, — сказал Игорь. — Я только и успел, что на вас упасть.
— Хорошо, — задумался Волков. — Значит, ты грохнул этого. А Виктора кто?
— Он, — показал на мертвого Авдея Леша. — Когда Игорек тебя развязывать стал, он волыну откуда-то выхватил…
— Она у него под жопой на стуле лежала.
— Кто ж знал… ну, короче, он в вашу сторону и шмальнул. А я как раз «тетешник» с пола поднимал. Ну и… я его завалил, а этот, — он кивнул на лежащего в дальнем конце комнаты Валеру, — у меня ствол выбил и… это… резкий очень оказался.
— А убивать его обязательно нужно было?
— Так ведь… азарт, Сергеич. Я машинально.
— Ладно, — Петр отошел к входной двери и взглянул на расположение тел с режиссерским прищуром. — Давай-ка этому, который у нас Валера, «тетешник» в руку вложи. Это ведь его волына?
Леша аккуратно протер платком пистолет и вложил в руку Валере, сильно прижав его остывающие пальцы к черной стали.
— Хорошо, — сказал Волков, — значит, этот — этого, а тот — его. Допустим, похоже, но…
— Что? — поднял на Волкова глаза Леша.
— А он-то что, сам потом зарезался? Как царевич Дмитрий?
— Ну вот еще… — Алексей вынул из кармана нож, раскрыл его, обтер рукоятку и вложил в руку мертвому Виктору. — Вот так вот дело было. Примерно…
— Логично, — кивнул Петр. — Ну что? Поехали?
Игорь закурил сигарету, вернул Петру пачку, надев, застегнул штаны и, прихрамывая, пошел к выходу. Все направились за ним. В дверях Волков обернулся и напоследок еще раз окинул взглядом мизансцену.
— И уж даже и не знаю, — тихо сказал он, — чего они тут не поделили?..
32
Очнулся Адашев-Гурский от того, что кто-то тормошил его и похлопывал по щекам. Он втянул носом пахнущий плесенью воздух, открыл глаза и в первый момент не увидел вовсе ничего. Оперся на руку, сморщившись от боли в плече, сел и, поведя второй рукой перед собой, наткнулся ею на пушистые, мягкие волосы.
— Это я, — глухо прозвучал голос Элис. — Ты нормально?
— Ну… и понормальнее бывало. Иной раз. А ты?
— Нормально.
— Мы где?
— Ты упал… как это… подполье?
— А-а… ну да, конечно.
— Я потом тоже. Бул ш-шит…
— Ничего не болит?
— Нога.
— Не сломала?
— Нет, но… больно.
Постепенно глаза Гурского привыкали к темноте, и он, лежа в густом холодном сумраке, даже стал различать окружающее.
Жизненное пространство представляло собой небольшой, но 'глубокий погреб. Пол был земляной, кирпичные стены поднимались до самого верха. В углу угадывалась крутая лестница, поднимающаяся к люку. С потолка свисала на шнуре голая лампочка.
Гурский встал на ноги, пошатываясь, подошел к лестнице, поднялся по деревянным ступенькам и, уперевшись спиной и плечами в крышку погреба, напрягся всем телом. Крышка чуть шевельнулась, но под его ногами предательски треснула ступенька. Растирая ушибленное плечо, он спустился и ощупал стену.
— Там запор, на крышке, — сказал он, — а тут и упереться-то не во что. Но… стены не до самых досок. Вон, ладонь пролезает. И сырость тут, значит, раствор квелый. Мы кирпичики-то выколупаем. Вот только монтировку бы найти. Она вроде в руках у меня была, когда…
Он опустился на четвереньки и стал на ощупь искать на полу монтировку. Рука, угодив во что-то влажное и липкое, коснулась затем остывающей, покрытой густой шерстью, плоти.
— Твою мать… — вырвалось у Гурского, и он отдернул руку.
— Это собака, — сказала из угла Элис. — Почему он не… лает, когда мы вошел?
— Знаешь, кто самый опасный зверь? — Гурский сгреб с пола пригоршню земли и оттирал ею руку от крови.
— Луди. Человьек.
— Тигр обычно, когда нападает, рычит и на этом часто прокалывается. Он не предупреждает, просто сдержаться не может, из него злоба прет. А медведь нападает молча. Потому что он умный. И способен держать себя в руках, подавлять эмоции. Вот и собаки такие бывают. Ей не пугать, ей убить нас нужно было. Она хозяйский дом охраняла.
— А он знал?
Гурский полез в карман куртки, достал зажигалку, щелкнул ею и осмотрел пол в свете маленького, колеблющегося пламени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53