Совсем людишки с ума посходили. Ничего ведь святого за душой. Хорошо, посмотрим, как с ним быть.
— Ну что… — поднялся Волков. — Все вроде бы у нас с вами завершено?
— А не надумали?
— К вам… на службу?
— Да.
— Нет. Несолидно как-то… с места на место скакать.
— Ну… еще не вечер, как говорится. Жизнь сегодняшним днем не заканчивается, — старик наклонился и, достав из-под массивного письменного стола принесенную Волковым черную спортивную сумку, протянул Петру: — Будьте любезны.
Петр взял в руки расстегнутую сумку и заглянул в нее.
— Нет, — отрицательно качнул он головой. — Спасибо, конечно, но… я же говорил — мне начальство жалованье платит.
— Вы не поняли, — поднял на него взгляд холодных серых глаз хозяин дома, — я вам ничего и не плачу. Просто вы мне принесли больше, чем у меня украдено было. Это не мои деньги, а мне чужого, слава Богу, не надо. И разговоры про это совсем не нужны. Не меня же одного, видимо, эта гоп-компания обнесла. Если хотите, разыскивайте потерпевших, выясняйте — когда, сколько у кого сперли, возвращайте. Дело, как говорится, ваше. Если у вас других дел нет. Нет у вас других дел?
— Отчего же…
— Ну так вот. Забирайте, короче говоря. Волков взглянул на деньги, вздохнул и застегнул сумку.
— Пойдемте, — старик поднялся из-за стола, — я вас провожу. И грязненького своего забирайте, он мне там небось весь диван изгваздал.
34
Вернувшись, наконец, к себе домой, Петр Волков застал Адашева-Гурского и Элис сидящими на кухне и пьющими кофе.
— Ну? — вскинул на него глаза Гурский.
— Что «ну»? — Петр бросил спортивную сумку под вешалку. — Ничего хорошего. Мужик этот на самом деле не знает, где Жаклин искать. У него дома ей дерьма какого-то по вене прогнали, чтоб память отшибло, а потом у метро оставили. Без документов. Чтобы она даже за свое собственное имя зацепиться не смогла.
— Что значит «дерьма по вене прогнали»? — не понял Гурский.
— Саш, ну что ты, как ребенок, честное слово?.. Ну… всякие препараты бывают. Пентатол, например, некий раньше был. Если им втрескать хорошенько… отшибало память прилично, на какое-то время. А сейчас даже уж и не знаю, наверняка покруче что-нибудь уже изобрели.
— Так это, выходит…
— Я не знаю, Саша. Всякая-разная химия такая, она не по нашему ведомству. Нам она ни к чему была. Этим «контора» баловалась в свое время. Зачем человека убирать? Тресь ему по вене, и готово дело, гуляй на все четыре стороны. Что есть личность? Сумма воспоминаний…
— Не только.
— Ну хорошо, не только, но… не в том, короче, дело, — Волков опустился на стул. — Устал я. Ребята, давайте спать, а? Ночь на дворе. Элис, я вам в гостиной на диване постелю. А нам с тобой вместе придется, в спальне. У меня кровать широкая, поместимся. Или у вас иные соображения, в свете последних… так сказать, совместно пережитых обстоятельств?
Элис обожгла Волкова взглядом и поднялась из-за стола.
— Герке позвонить надо, — сказал Гурский. — Он небось волнуется.
— А ты что, не звонил? — устало взглянул на него Петр.
— Нет. Я тебя ждал. Думал, ты что-нибудь узнаешь.
— Элис, извините, я уже, честно говоря, ничего не соображаю. Пойдемте, я вам чистое полотенце дам и халат, если хотите. А утром, на свежую голову, прикинем, что к чему… — Волков вместе с девушкой вышел из кухни.
Гурский прошел в гостиную и, сняв телефонную трубку, набрал номер.
— Алло, — ответил Герман.
— Привет, это я, — сказал Александр.
— Ты где?
— У Петра. Элис тоже здесь, не волнуйся.
— Ну? И… как там дела?
— Хреново.
— А чего так?
— Потом, завтра расскажу. Тачка твоя здесь, у Петра возле дома.
— А… монтировка? Двойная такая?
— Слушай… я ее, по-моему, потерял. Я ей там, на даче, доски отдирал, а потом…
— Да нет, я не про ту. Я про другую, которая у меня под сиденьем лежала.
— А, эта… Нет. Все в порядке. Цела.
— Ну так и чего, Элис там у вас остается, что ли?
— Да. Поздновато уже. Давай, завтра увидимся. Мы спать ложимся.
— Ну пока. Алису не прихватывай.
— Почему?
— У нее жених, имей совесть.
— Ладно, маму не надо парить.
— Сам дурак.
— Пока.
— Спокойной ночи.
35
Воскресным утром Петр, Гурский и Элис сидели на кухне волковской квартиры.
Элис помешивала ложечкой сахар в чашке кофе, Петр жарил яичницу с ветчиной, Гурский намазывал горячие тосты сливочным маслом. Все молчали.
— В розыск надо подавать, — не выдержал первым Волков. — Заявлять в менты и подавать в федеральный розыск. Я другого пути не вижу.
— Да, — пожал плечами Адашев-Гурский, — наверное. Алиса, ты как считаешь?
— Не знаю, — Элис смотрела в свою чашку. — Может быть… да.
— Ну а что? — Петр раскладывал яичницу по тарелкам. — Ну хорошо, я пойду к Деду, дам расклад, он мне людей выделит, а дальше-то что? Ни концов, ни зацепок. Кого искать? Где? Вы вообразите себе на секунду — стоит у метро девчонка, вокруг толпы людей, а она вообще… себя не помнит. Где она сейчас, вот в данный момент, оказаться уже может? А? Тут же, я уж теперь и не знаю сколько — пять миллионов, шесть, семь, если с окрестностями да с приезжими считать… И каждый ее за руку мог взять и за собой повести. А она про себя ничего толком сказать не может. Да ее вся милиция России может теперь годами искать и не найти. Это ж Вавилон разноязыкий. Кстати, еще неизвестно, что у нее с теперь с головой и говорит ли она вообще. А если и говорит, то на каком языке и с каким акцентом…
— С татаро-венгерским, — машинально сказал Адашев-Гурский, задумался, сглотнул кусочек яичницы, положил вилку на тарелку и поднял взгляд на Петра.
— Ну, и чего ты на меня прищурки свои выставил?
— Петя, — Гурский поднялся из-за стола, — погоди-ка…
Он вышел из кухни, снял в гостиной телефонную трубку и стал накручивать диск. Постоял, слушая длинные гудки, положил трубку на место и вернулся на кухню.
— Ты чего вскочил? — спросил Волков.
— Там никто трубку не снимает. Спят еще, наверно. А могли вообще телефон выключить. Ехать надо.
— Куда?
— Да… ты не знаешь. Ребята, кончайте с этим завтраком, поехали. Я ни в чем не уверен, конечно, но… шанс есть. Так мне кажется. Алиса, Джеки какая сама из себя, беленькая?
— Сейчас да. Раньше был другой… цвет.
— Все, — Гурский крепко положил руку на стол. — Встали и поехали.
— Куда хоть ехать-то? — Волков допивал кофе.
— На Васильевский, куда еще…
36
У Леона долго не открывали.
Адашев-Гурский давил и давил на кнопку дверного звонка, движимый неожиданно осенившей его догадкой. Наконец, дверь отворилась, и на пороге возник хозяин дома с чуть помятым, несущим на себе сложный отпечаток складок подушки лицом, одетый в белую ночную рубашку до пят.
— Саша… — пробормотал он, заспанно моргая. — Что же вы ни свет ни заря…
— Да будет вам, Леон, уж день вовсю.
— Что вы говорите? А мы тут еще спим, как из пушки… Вчера засиделись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Ну что… — поднялся Волков. — Все вроде бы у нас с вами завершено?
— А не надумали?
— К вам… на службу?
— Да.
— Нет. Несолидно как-то… с места на место скакать.
— Ну… еще не вечер, как говорится. Жизнь сегодняшним днем не заканчивается, — старик наклонился и, достав из-под массивного письменного стола принесенную Волковым черную спортивную сумку, протянул Петру: — Будьте любезны.
Петр взял в руки расстегнутую сумку и заглянул в нее.
— Нет, — отрицательно качнул он головой. — Спасибо, конечно, но… я же говорил — мне начальство жалованье платит.
— Вы не поняли, — поднял на него взгляд холодных серых глаз хозяин дома, — я вам ничего и не плачу. Просто вы мне принесли больше, чем у меня украдено было. Это не мои деньги, а мне чужого, слава Богу, не надо. И разговоры про это совсем не нужны. Не меня же одного, видимо, эта гоп-компания обнесла. Если хотите, разыскивайте потерпевших, выясняйте — когда, сколько у кого сперли, возвращайте. Дело, как говорится, ваше. Если у вас других дел нет. Нет у вас других дел?
— Отчего же…
— Ну так вот. Забирайте, короче говоря. Волков взглянул на деньги, вздохнул и застегнул сумку.
— Пойдемте, — старик поднялся из-за стола, — я вас провожу. И грязненького своего забирайте, он мне там небось весь диван изгваздал.
34
Вернувшись, наконец, к себе домой, Петр Волков застал Адашева-Гурского и Элис сидящими на кухне и пьющими кофе.
— Ну? — вскинул на него глаза Гурский.
— Что «ну»? — Петр бросил спортивную сумку под вешалку. — Ничего хорошего. Мужик этот на самом деле не знает, где Жаклин искать. У него дома ей дерьма какого-то по вене прогнали, чтоб память отшибло, а потом у метро оставили. Без документов. Чтобы она даже за свое собственное имя зацепиться не смогла.
— Что значит «дерьма по вене прогнали»? — не понял Гурский.
— Саш, ну что ты, как ребенок, честное слово?.. Ну… всякие препараты бывают. Пентатол, например, некий раньше был. Если им втрескать хорошенько… отшибало память прилично, на какое-то время. А сейчас даже уж и не знаю, наверняка покруче что-нибудь уже изобрели.
— Так это, выходит…
— Я не знаю, Саша. Всякая-разная химия такая, она не по нашему ведомству. Нам она ни к чему была. Этим «контора» баловалась в свое время. Зачем человека убирать? Тресь ему по вене, и готово дело, гуляй на все четыре стороны. Что есть личность? Сумма воспоминаний…
— Не только.
— Ну хорошо, не только, но… не в том, короче, дело, — Волков опустился на стул. — Устал я. Ребята, давайте спать, а? Ночь на дворе. Элис, я вам в гостиной на диване постелю. А нам с тобой вместе придется, в спальне. У меня кровать широкая, поместимся. Или у вас иные соображения, в свете последних… так сказать, совместно пережитых обстоятельств?
Элис обожгла Волкова взглядом и поднялась из-за стола.
— Герке позвонить надо, — сказал Гурский. — Он небось волнуется.
— А ты что, не звонил? — устало взглянул на него Петр.
— Нет. Я тебя ждал. Думал, ты что-нибудь узнаешь.
— Элис, извините, я уже, честно говоря, ничего не соображаю. Пойдемте, я вам чистое полотенце дам и халат, если хотите. А утром, на свежую голову, прикинем, что к чему… — Волков вместе с девушкой вышел из кухни.
Гурский прошел в гостиную и, сняв телефонную трубку, набрал номер.
— Алло, — ответил Герман.
— Привет, это я, — сказал Александр.
— Ты где?
— У Петра. Элис тоже здесь, не волнуйся.
— Ну? И… как там дела?
— Хреново.
— А чего так?
— Потом, завтра расскажу. Тачка твоя здесь, у Петра возле дома.
— А… монтировка? Двойная такая?
— Слушай… я ее, по-моему, потерял. Я ей там, на даче, доски отдирал, а потом…
— Да нет, я не про ту. Я про другую, которая у меня под сиденьем лежала.
— А, эта… Нет. Все в порядке. Цела.
— Ну так и чего, Элис там у вас остается, что ли?
— Да. Поздновато уже. Давай, завтра увидимся. Мы спать ложимся.
— Ну пока. Алису не прихватывай.
— Почему?
— У нее жених, имей совесть.
— Ладно, маму не надо парить.
— Сам дурак.
— Пока.
— Спокойной ночи.
35
Воскресным утром Петр, Гурский и Элис сидели на кухне волковской квартиры.
Элис помешивала ложечкой сахар в чашке кофе, Петр жарил яичницу с ветчиной, Гурский намазывал горячие тосты сливочным маслом. Все молчали.
— В розыск надо подавать, — не выдержал первым Волков. — Заявлять в менты и подавать в федеральный розыск. Я другого пути не вижу.
— Да, — пожал плечами Адашев-Гурский, — наверное. Алиса, ты как считаешь?
— Не знаю, — Элис смотрела в свою чашку. — Может быть… да.
— Ну а что? — Петр раскладывал яичницу по тарелкам. — Ну хорошо, я пойду к Деду, дам расклад, он мне людей выделит, а дальше-то что? Ни концов, ни зацепок. Кого искать? Где? Вы вообразите себе на секунду — стоит у метро девчонка, вокруг толпы людей, а она вообще… себя не помнит. Где она сейчас, вот в данный момент, оказаться уже может? А? Тут же, я уж теперь и не знаю сколько — пять миллионов, шесть, семь, если с окрестностями да с приезжими считать… И каждый ее за руку мог взять и за собой повести. А она про себя ничего толком сказать не может. Да ее вся милиция России может теперь годами искать и не найти. Это ж Вавилон разноязыкий. Кстати, еще неизвестно, что у нее с теперь с головой и говорит ли она вообще. А если и говорит, то на каком языке и с каким акцентом…
— С татаро-венгерским, — машинально сказал Адашев-Гурский, задумался, сглотнул кусочек яичницы, положил вилку на тарелку и поднял взгляд на Петра.
— Ну, и чего ты на меня прищурки свои выставил?
— Петя, — Гурский поднялся из-за стола, — погоди-ка…
Он вышел из кухни, снял в гостиной телефонную трубку и стал накручивать диск. Постоял, слушая длинные гудки, положил трубку на место и вернулся на кухню.
— Ты чего вскочил? — спросил Волков.
— Там никто трубку не снимает. Спят еще, наверно. А могли вообще телефон выключить. Ехать надо.
— Куда?
— Да… ты не знаешь. Ребята, кончайте с этим завтраком, поехали. Я ни в чем не уверен, конечно, но… шанс есть. Так мне кажется. Алиса, Джеки какая сама из себя, беленькая?
— Сейчас да. Раньше был другой… цвет.
— Все, — Гурский крепко положил руку на стол. — Встали и поехали.
— Куда хоть ехать-то? — Волков допивал кофе.
— На Васильевский, куда еще…
36
У Леона долго не открывали.
Адашев-Гурский давил и давил на кнопку дверного звонка, движимый неожиданно осенившей его догадкой. Наконец, дверь отворилась, и на пороге возник хозяин дома с чуть помятым, несущим на себе сложный отпечаток складок подушки лицом, одетый в белую ночную рубашку до пят.
— Саша… — пробормотал он, заспанно моргая. — Что же вы ни свет ни заря…
— Да будет вам, Леон, уж день вовсю.
— Что вы говорите? А мы тут еще спим, как из пушки… Вчера засиделись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53