Он чувствует боль в руке и груди, внезапный укол извлекает его из тяжелой дремоты. Он задыхается, погубленные легкие наконец сдали. Воздуха нет нигде.
Пульс молотит во всем теле, разрывает плоть сокрушительными тяжкими ударами. Одеревенев под натиском, он не в состоянии шевельнуться. Боль везде и повсюду; она не позволяет вернуться дыханию.
Чернота смыкается, смертельная чернота — страшней любой боли, страшней любого удара.
Дуновение духа растворяется в черной пустоте. Все пропало, все исчезло.
…
На спокойной высокой равнине, не принадлежащей ни времени, ни пространству, появляется создание. Не слышно ни звука — ни дыхания, ни движения. Оно лишь производит впечатление действия, исполненного воли и намерений.
Дверь не открылась, ничто не переменилось, но нечто ощутимое пересекло ковер, направясь к бессильной плоти на постели. Бояться нечего, не о чем беспокоиться. Нет больше будущих страданий и нет боли, которую можно ощутить.
Ночной свет отражается от столика.
Подпертое подушками тело лежит на спине. Искаженное лицо, напрягшиеся сухожилия… сине-серая кожа, пустые выкатившиеся глаза.
Все увидено, отмечено и забыто.
Неужели ворс проминается под чьей-то поступью? Впрочем, этого никто не может увидеть. Быть может, рисунок на ковре дрогнул, встревоженный передвижением.
Существо внезапно двигается — и дом содрогается. Конвульсивная энергия с силой ударяет по телу, сбрасывая его с постели. Грудь сжата и падением расправлена — под тяжестью этой прыгнувшей энергии. Со стуком валится столик у постели, свет бьет вверх — под немыслимым углом.
Воздух в доме двигается. Что-то проносится по длинным коридорам. Легкий ветер втекает под дверями сквозь занавески, с шелестом перебирает листы книг, оставленных на столе. Темные волосы Элизабет рассыпаются и вздымаются, движение не нарушает сна.
Ветер врывается в комнату, в бессильные легкие, вновь наполняет грудь. Он вылетает из открытого рта, снова ныряет в него, выталкивается, проталкивается сквозь тело; вздыхает весь дом, словно кирпичи, штукатурка и деревянные балки сами помогают дышать этому человеку.
Создание ждет, красные глаза блестят, наконец грудь лежащего начинает двигаться по собственной воле. Создание вздыхает, и неестественная циркуляция воздуха постепенно ослабевает.
Как раз перед рассветом оно оставляет комнату. Дом теперь очень спокоен, если не учитывать трепещущего дыхания.
…
Утром Элизабет находит своего мужа на полу и вновь вызывает доктора.
Шоу предписывает строгий режим, несколько месяцев в постели, диету, пилюли и микстуры.
— Вам повезло, — говорит он, но Дауни не в силах ответить.
Внизу хлопает дверь. Вернулся Питер Лайтоулер.
…
Он сразу понимает: что-то переменилось. Только вступив в залитый зеленовато-золотистым светом холл, он видит перемену в доме. Белое лицо Элизабет, появившейся в дверях столовой, лишь подтверждает это.
— Что случилось? — спрашивает он и, торопливо шагнув вперед, берет ее за руку.
— Ох, Питер, Джон так заболел… — Утомленные, слишком долго сдерживавшиеся слезы льются на ее щеки. Она пытается овладеть собой, но он привлекает ее к себе. Она позволяет ему это сделать, но он не чувствует в ее теле расслабленности, даже малейшей. Он впитывает это и все прочее в доме. Над головой коридор, разверзаясь, уходит во тьму.
— Что случилось?
— У… у него вчера был самый ужасный приступ. Я думала, что он умирает, но кислород помог, и Шоу сказал, что все будет в порядке. Но потом, ночью, сердце его остановилось, а я нашла его только утром. Когда Шоу снова приехал, он сказал, что произошло чудо. Сейчас все прошло, но мы не знаем, как он сумел пережить эту ночь.
Глаза Питера обшаривают холл, жерла коридоров, он ощущает нечто, притаившееся там. На мгновение ему кажется, что он видит, как, укрывшись в тени, нечто следит за ним. Наверное, животное, могучее, гибкое… Шрам на его щеке пульсирует.
Он не обращает внимания.
— Но что именно тут произошло?
— У него был очень сильный приступ. Шоу сказал, что он должен был умереть. Но он свалился с постели, и сердце его каким-то образом сумело вновь забиться. Я не понимаю, как это случилось, и Шоу тоже.
— Но теперь все в порядке?
— На какое-то время… — Она отодвигается от него. — Не знаю, надолго ли… Мне трудно сказать такое, но тебе придется понять. Я люблю Джона и не могу — не смею — причинять ему боль. Ему потребовалось почти умереть, чтобы я поняла это.
— Ш-ш-ш, маленькая. — Он прикладывает палеи, к ее губам. Слова всегда опасны, в особенности в этом доме, где не бывает незначительных событий. Ее следует остановить. — Не говори более ничего, ты пережила большое потрясение. Не беспокойся, теперь не о чем беспокоиться. А тебе не надо прилечь? Ты выглядишь такой усталой.
Он окутывает ее словами, и голос ее умолкает. Он провожает ее взглядом, когда она направляется в свою комнату.
Питер поворачивает в коридор, ведущий в комнату Дауни. Если Джон сейчас там один, Лайтоулер получит шанс закончить дело, начатое ядовитым газом. Он делает два шага к комнате и тут слышит движение внутри нее. Медсестра, полагает он. Дауни нельзя оставлять одного надолго.
Подняв свой чемоданчик, он уносит его наверх и распаковывает — методически и задумчиво. А потом подходит к перилам и останавливается возле них, выжидая. Он всегда умел ждать, накапливая родственные силы воли и энергии, и уверенно направлять их. Он размышляет о Голубом поместье, о своем пребывании здесь. Он думает о собственном отце, о претензиях его на владение домом. И полностью идентифицирует себя с Родериком Банньером. Он разделяет ошеломление и гнев законного наследника, лишенного своих прав. Ведь он и его сын теперь лишены положения по милости женщин из их собственной семьи.
Овладеть поместьем для них — дело чести; ради этого можно собрать все свое воображение, всю энергию и умение, которым владеют они оба.
Тем не менее оказывается, что даже у Джона Дауни больше законных прав на поместье, чем у них. Этот бледный и хилый калека здесь у себя дома, так что Лайтоулеру остается только завидовать: чудо спасает его жизнь, доктор мчится бегом, и Элизабет Банньер плачет.
Дауни преодолел даже совращение Лайтоулером Элизабет. Ну что ж, посмотрим.
Наконец дверь в комнату Дауни открывается. Свет косо бьет в коридор. Женщина в накрахмаленном фартуке и косынке выходит, повернув в кухонное крыло. В руках у нее кувшин. Это медсестра, быть может, она пошла сменить воду…
Это шанс. Питер тихо спускается по лестнице и пересекает холл. Он прикладывает руку к двери в библиотеку. Она распахивается под его прикосновением, и он обнаруживает, что глядит в глаза Джона Дауни…
…
Темные лужицы глазниц следят за его приближением, черные дыры, зияющие в восковой белизне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98