Будь же навеки проклят! Я не боюсь смерти.
Лицо Тимура было хмурым и задумчивым, и слова Ардака, казалось, не произвели на него никакого впечатления. Он покачал головой:
— Я не обижаюсь на твои неразумные слова. Тяжело отдавать приказ о казни людей, которые когда-то спасли тебе жизнь. Но что поделаешь, если они встали на твоем пути и не понимают, что волею судьбы я пришел на землю, чтобы стать властелином вселенной.
Ардак смотрел на холодное горбоносое лицо Тимура, на его темные глаза, глубоко упрятанные в провалах глазниц, и впервые с ужасом подумал, что Хромой Тимур не просто болтает, не просто грозится, а все им давно взвешено и решено, и поступает он по велению своего разума и жестокого сердца. Сказать бы об этом людям, предупредить, какие беды их ждут, но теперь этого нельзя сделать. Ардак знал, что из рук Тимура не вырваться.
Тимур перевел свой мрачный взгляд на Асыгата:
— Три года ел я то, что подавал ты мне на стол. Мне бы стоило отблагодарить тебя…
Асыгат скорбно улыбнулся:
— Ты не способен благодарить. Ты можешь только заплатить за сделанное для тебя… Чтобы отблагодарить, надо иметь сердце… Я стар и потому ничего не боюсь… Убей меня, ибо я не хочу стать свидетелем твоих черных дел… Ты обязательно совершишь их, а я буду мучиться от мысли, что спас тебя на горе другим.
— Такой благодарности еще никто у меня не просил. Все три года ты знал, каков я. Неужели то, что я говорю сейчас, показалось тебе неожиданным? Меня сейчас занимает одна мысль — почему ты до сих пор не отравил меня?
— Я знал, что ты бессердечен, — сказал Асыгат. — Но бессердечных людей сейчас много, и я считал, что ты лишь один из них. Что могла бы в таком случае дать миру твоя смерть? Но сейчас, когда ты решил разрушить Самарканд и устроить там резню, я понял, что ошибался. Ты порождение ада, принявшее облик человека. Сейчас я жалею, что не отравил тебя…
Тимур задумчиво покачал головой.
— Выбрав свою дорогу, иди по ней до конца…— тихо, словно самому себе, сказал он. Лицо эмира начало бледнеть. Он посмотрел на нукеров, державших в руках концы веревок от накинутых на шеи беглецов петель. — Задушите их…-спокойно, не повышая голоса, сказал Хромой Тимур.
И пока нукеры исполняли то, что он повелел, эмир стоял неподвижно, чуть наклонив голову, и лицо его, спокойное и величественное, похоже было, высечено из камня.
* * *
Тумены Тимура и Хусаина ворвались в Самарканд ночью, когда никто этого не ждал. Люди, заранее посланные в город, указали воинам дома, в которых жили те, кто входил в совет по управлению городом. Их схватили, вывели за город в урочище Канигили и порубили саблями. Тимур сохранил жизнь только Мауляне-заде Самарканди за то, что тот был из знатного рода и в свое время, после победы над моголами, посылал к нему гонца с вопросом о том, как теперь поступать и что делать дальше.
Со времен Чингиз-хана не знали жители Самарканда такой дикой резни, какую учинил Хромой Тимур. Улицы города были залиты кровью, пощады не знал никто — ни старик, ни ребенок.
В скором времени неожиданно и загадочно умер эмир Хусаин. В год собаки (1380) Хромой Тимур стал правителем Мавераннахра.
* * *
По-разному приходят люди к власти. Одним она достается по наследству, другим помогают сильные друзья, третьи идут к заветной цели через трупы и кровь. Коварство и хитрость — главное оружие таких людей. И меч, и стрелу заменяет им умение льстить и убивать из-за угла ударом ножа в спину.
Таким был и Хромой Тимур. Но владел он и еще одним качеством, которого не было ни у одного эмира города. Если Тимур грабил, то грабил без всякой жалости; если сжигал города, то дотла; если устраивал резню, то ужасы о ней люди передавали из поколения в поколение.
Новый правитель Мавераннахра хотел удивить и напугать мир. Умертвив побежденных, воины по приказу Тимура воздвигали из отрубленных голов курганы.
Тимур был уверен, что слава его достигнет небес тем быстрее, чем больше уничтожит он людей, чем больше городов превратит в руины. Тимур мечтал бросить под ноги своего коня вселенную, а потому часто повторял: «Народы, живущие на земле, не стоят того, чтобы ими управляли двое».
Он проливал кровь, но главные дела ждали его впереди. Заняв место Хусаина, он делал все, чтобы подчинить себе остальных эмиров Мавераннахра.
Ничто так не ценилось у кочевников, как знатное происхождение. Оно нередко заменяло ум, воинскую доблесть, храбрость. Поэтому по приказу Тимура преданные ему люди стали распускать слух в народе о том, что во времена Чингиз-хана его предки за особые заслуги получили от Потрясателя вселенной право на управление аймаками, улусами. Но в это не поверил никто. Положение Тимура оставалось неустойчивым. Власть над Мавераннахром была в его руках, но управлять им он не имел права, пока среди других эмиров были люди, по знатности рода стоящие выше его и действительно ведущие свою родословную от Чингиз-хана. В любой миг, собрав достаточно сил, чтобы вступить в борьбу, они могли пойти против Тимура.
И тогда Тимур решил жениться на вдове эмира Хусаина, дочери Газан-хана — Инкар-бегим. Сближение с потомками Чингиз-хана, родство с ними давало возможность новому правителю Мавераннахра чувствовать себя более уверенно. Муж дочери хана стоял намного выше простого эмира, а имея за собой сильное войско, мог даже объявить себя гурханом. Родственные узы обязывали потомков Джагатая поддерживать Хромого Тимура.
Оставалось только сделать так, чтобы Инкар-бегим согласилась стать его женой. Захочет ли она разделить ложе с человеком, причастным к смерти ее прежнего мужа?
Еще когда Хусаин был жив, Тимур не раз ловил себя на мысли, что Инкар-бегим нравится ему, и желание обладать ею нередко охватывало его. Но тогда эмир со своим войском был нужен Тимуру больше, чем самая красивая женщина мира, и он легко подавлял в себе мысли о ней. Только однажды, когда по случайности они ненадолго оказались вдвоем, Тимур намекнул Инкар-бегим о своем желании. Женщина в ответ засмеялась.
— Если Хусаин узнает о твоих мыслях, — сказала она, — он прикажет своим нукерам сломать тебе вторую ногу.
Тщеславный Тимур едва поборол гнев, охвативший его. Он сделал вид, что слова Инкар-бегим не тронули его сердца, но в душе затаил на нее злобу и обиду. Он умел помнить и не прощать. Еще он поклялся, что наступит такое время, когда он сомнет дерзкую и его обнаженная грудь прижмется к груди строптивой красавицы.
Добиваясь своей главной цели — власти над Мавераннахром, Тимур на время забыл об Инкар-бегим. Исподволь, незаметно настраивал он тех, от кого могло зависеть будущее, против Хусаина. Тимур хорошо помнил, как возненавидели потомки Джагатая деда Хусаина Абдоллу, когда он решил сделать своею главной ставкой город Бухару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Лицо Тимура было хмурым и задумчивым, и слова Ардака, казалось, не произвели на него никакого впечатления. Он покачал головой:
— Я не обижаюсь на твои неразумные слова. Тяжело отдавать приказ о казни людей, которые когда-то спасли тебе жизнь. Но что поделаешь, если они встали на твоем пути и не понимают, что волею судьбы я пришел на землю, чтобы стать властелином вселенной.
Ардак смотрел на холодное горбоносое лицо Тимура, на его темные глаза, глубоко упрятанные в провалах глазниц, и впервые с ужасом подумал, что Хромой Тимур не просто болтает, не просто грозится, а все им давно взвешено и решено, и поступает он по велению своего разума и жестокого сердца. Сказать бы об этом людям, предупредить, какие беды их ждут, но теперь этого нельзя сделать. Ардак знал, что из рук Тимура не вырваться.
Тимур перевел свой мрачный взгляд на Асыгата:
— Три года ел я то, что подавал ты мне на стол. Мне бы стоило отблагодарить тебя…
Асыгат скорбно улыбнулся:
— Ты не способен благодарить. Ты можешь только заплатить за сделанное для тебя… Чтобы отблагодарить, надо иметь сердце… Я стар и потому ничего не боюсь… Убей меня, ибо я не хочу стать свидетелем твоих черных дел… Ты обязательно совершишь их, а я буду мучиться от мысли, что спас тебя на горе другим.
— Такой благодарности еще никто у меня не просил. Все три года ты знал, каков я. Неужели то, что я говорю сейчас, показалось тебе неожиданным? Меня сейчас занимает одна мысль — почему ты до сих пор не отравил меня?
— Я знал, что ты бессердечен, — сказал Асыгат. — Но бессердечных людей сейчас много, и я считал, что ты лишь один из них. Что могла бы в таком случае дать миру твоя смерть? Но сейчас, когда ты решил разрушить Самарканд и устроить там резню, я понял, что ошибался. Ты порождение ада, принявшее облик человека. Сейчас я жалею, что не отравил тебя…
Тимур задумчиво покачал головой.
— Выбрав свою дорогу, иди по ней до конца…— тихо, словно самому себе, сказал он. Лицо эмира начало бледнеть. Он посмотрел на нукеров, державших в руках концы веревок от накинутых на шеи беглецов петель. — Задушите их…-спокойно, не повышая голоса, сказал Хромой Тимур.
И пока нукеры исполняли то, что он повелел, эмир стоял неподвижно, чуть наклонив голову, и лицо его, спокойное и величественное, похоже было, высечено из камня.
* * *
Тумены Тимура и Хусаина ворвались в Самарканд ночью, когда никто этого не ждал. Люди, заранее посланные в город, указали воинам дома, в которых жили те, кто входил в совет по управлению городом. Их схватили, вывели за город в урочище Канигили и порубили саблями. Тимур сохранил жизнь только Мауляне-заде Самарканди за то, что тот был из знатного рода и в свое время, после победы над моголами, посылал к нему гонца с вопросом о том, как теперь поступать и что делать дальше.
Со времен Чингиз-хана не знали жители Самарканда такой дикой резни, какую учинил Хромой Тимур. Улицы города были залиты кровью, пощады не знал никто — ни старик, ни ребенок.
В скором времени неожиданно и загадочно умер эмир Хусаин. В год собаки (1380) Хромой Тимур стал правителем Мавераннахра.
* * *
По-разному приходят люди к власти. Одним она достается по наследству, другим помогают сильные друзья, третьи идут к заветной цели через трупы и кровь. Коварство и хитрость — главное оружие таких людей. И меч, и стрелу заменяет им умение льстить и убивать из-за угла ударом ножа в спину.
Таким был и Хромой Тимур. Но владел он и еще одним качеством, которого не было ни у одного эмира города. Если Тимур грабил, то грабил без всякой жалости; если сжигал города, то дотла; если устраивал резню, то ужасы о ней люди передавали из поколения в поколение.
Новый правитель Мавераннахра хотел удивить и напугать мир. Умертвив побежденных, воины по приказу Тимура воздвигали из отрубленных голов курганы.
Тимур был уверен, что слава его достигнет небес тем быстрее, чем больше уничтожит он людей, чем больше городов превратит в руины. Тимур мечтал бросить под ноги своего коня вселенную, а потому часто повторял: «Народы, живущие на земле, не стоят того, чтобы ими управляли двое».
Он проливал кровь, но главные дела ждали его впереди. Заняв место Хусаина, он делал все, чтобы подчинить себе остальных эмиров Мавераннахра.
Ничто так не ценилось у кочевников, как знатное происхождение. Оно нередко заменяло ум, воинскую доблесть, храбрость. Поэтому по приказу Тимура преданные ему люди стали распускать слух в народе о том, что во времена Чингиз-хана его предки за особые заслуги получили от Потрясателя вселенной право на управление аймаками, улусами. Но в это не поверил никто. Положение Тимура оставалось неустойчивым. Власть над Мавераннахром была в его руках, но управлять им он не имел права, пока среди других эмиров были люди, по знатности рода стоящие выше его и действительно ведущие свою родословную от Чингиз-хана. В любой миг, собрав достаточно сил, чтобы вступить в борьбу, они могли пойти против Тимура.
И тогда Тимур решил жениться на вдове эмира Хусаина, дочери Газан-хана — Инкар-бегим. Сближение с потомками Чингиз-хана, родство с ними давало возможность новому правителю Мавераннахра чувствовать себя более уверенно. Муж дочери хана стоял намного выше простого эмира, а имея за собой сильное войско, мог даже объявить себя гурханом. Родственные узы обязывали потомков Джагатая поддерживать Хромого Тимура.
Оставалось только сделать так, чтобы Инкар-бегим согласилась стать его женой. Захочет ли она разделить ложе с человеком, причастным к смерти ее прежнего мужа?
Еще когда Хусаин был жив, Тимур не раз ловил себя на мысли, что Инкар-бегим нравится ему, и желание обладать ею нередко охватывало его. Но тогда эмир со своим войском был нужен Тимуру больше, чем самая красивая женщина мира, и он легко подавлял в себе мысли о ней. Только однажды, когда по случайности они ненадолго оказались вдвоем, Тимур намекнул Инкар-бегим о своем желании. Женщина в ответ засмеялась.
— Если Хусаин узнает о твоих мыслях, — сказала она, — он прикажет своим нукерам сломать тебе вторую ногу.
Тщеславный Тимур едва поборол гнев, охвативший его. Он сделал вид, что слова Инкар-бегим не тронули его сердца, но в душе затаил на нее злобу и обиду. Он умел помнить и не прощать. Еще он поклялся, что наступит такое время, когда он сомнет дерзкую и его обнаженная грудь прижмется к груди строптивой красавицы.
Добиваясь своей главной цели — власти над Мавераннахром, Тимур на время забыл об Инкар-бегим. Исподволь, незаметно настраивал он тех, от кого могло зависеть будущее, против Хусаина. Тимур хорошо помнил, как возненавидели потомки Джагатая деда Хусаина Абдоллу, когда он решил сделать своею главной ставкой город Бухару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68