И в этот тяжелый час всего нашего царства я решил отдать ей в жертву все свое состояние — этот дом, эти ковры и статуи, все свои лавки, посуду и деньги до единого обола!
— Я могу прямо сейчас сообщить эту новость нашему базилевсу? — вскочил Серапион.
— Да! — кивнул ему Прот. — Передай мои слова и скажи, что я всегда свято чтил Астарту, тем более что Антиох поклялся ею отпустить меня на родину, и, надеюсь, еще не забыл своего обещания!
Серапион выбежал. Клеон долго и с чувством тряс вспотевшую руку Прота.
— Я всегда был уверен в тебе, Прот! С первого дня был уверен в тебе! Помнишь, как я впервые увидел тебя?
За кубком вина они стали вспоминать тот далекий уже день, когда Прот окликнул стоящего у фонтана Клеона, и тот едва было не задушил его, заподозрив в нем римского лазутчика.
Через час в залу вбежал Серапион. Окинув деловым взглядом стены и убедившись, что ковры, статуи и золотая утварь на месте, он торжественно сказал Проту:
— Величайший базилевс велел передать тебе свое признание за то, что ты принес в жертву великой Астарте все свое состояние! Он хотел лично сказать тебе об этом, но он молится сейчас великой богине! — многозначительно добавил начальник кинжала, умалчивая, что Евн на самом деле пирует со своим шутом и наложницами. — И еще, несмотря на свою занятость, базилевс нашел время, чтобы испросить совета у Астарты насчет твоего отплытия в Пергам…
— И что же ответила ему Астарта?! — подался вперед Прот, забывая изобразить на лице почтительную мину, чем изумил богобоязненного Клеона.
— Она ответила, — растягивая каждое слово, сказал Серапион, — что ты немедленно можешь отправиться в Катану и брать любую из стоящих в ее порту римских военных трирем. Соответствующее письмо уже подготовлено. Гребцов и триерарха ты также найдешь в Катане. — Серапион на секунду задумался, вспоминая, как на его вопрос о дальнейшей судьбе Прота, Евн сказал: «Пускай теперь убирается куда хочет, а корабль возьмет в Катане, все равно все они скоро опять станут римскими!» — но решил смягчить слова царя: — Базилевс желает тебе счастливого пути и советует не мешкать, потому что надеется уговорить Астарту, чтобы она отвернула армию Флакка от Тавромения и направила ее на восточное побережье!
Несколько минут Прот смотрел, как вошедшие по знаку Серапиона люди снимают со стен ковры и уносят золотую посуду, уводят его рабов, берут у Протодора ключи от подвала, где хранились бочонки с золотыми сиракузскими статерами, афинскими тетрадрахмами, родосскими драхмами, но, не выдержав такой пытки, выбежал из своего бывшего дома, взяв на ходу из рук подоспевшего царского писаря письмо с личной печатью Евна.
У городских ворот, где все уже было готово к обороне, он увидел явно поджидавшего кого-то Фемистокла. Отведя Прота за мешки с песком и огромные чаны со смолой, под которыми горели костры, Фемистокл протянул ему мешочек с едой и сказал:
— Это тебе пригодится в дороге! — Внимательно посмотрев на Прота, добавил: — Ну вот, ты наконец снова стал хоть и нищим, но человеком.
— Может, пойдешь со мной? — спросил Прот, неожиданно почувствовав признательность к этому, так досаждавшему ему раньше, греку. — Евн дал мне целую трирему с гребцами, и я завезу тебя в твои Афины.
Фемистокл отрицательно покачал головой.
— Нет, — не сразу ответил он. — Я начинал это восстание, и я отвечаю за жизнь тех, кто верит мне. Эти люди дороги и близки мне, поэтому я останусь с ними.
— Смотри, завтра будет уже поздно! — недавними словами эллина предупредил Фемистокла Прот. — Может, все-таки поедешь, а?
Вместо ответа Фемистокл поправил меч на боку и подтолкнул Прота к пронзительно заскрипевшим и медленно поднимающимся воротам.
Прот вышел из столицы, превратившейся в крепость, тревожно осмотрелся вокруг, вздрогнул, увидев далеко в горах огоньки костров. То были места ночлегов первых римских отрядов. Он с сожалением взглянул на притихший, настороженный Тавромений и, не оглядываясь, поспешил по петляющей тропинке в направлении восточного побережья.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1. Удивительный город
В Пергам снова пришел десий. Весна быстро переходила в лето.
Словно в тягучем сне в душную летнюю ночь остались в памяти Эвбулида от минувшего года рабства жатва и молотьба, когда он, поддерживаемый Ладом, сносил дозревшие в поле снопы на ток, а потом деревянными вилами переворачивал солому и подсовывал ее под ноги мулов, выбивавших копытами зерно из колосьев.
Потом он окапывал ветвистые гранатовые деревья. Обкладывал их корни свиным навозом, чтобы плоды были слаще, наслаждался прохладой тени и мысленно благодарил Филагра, который поставил их со сколотом на эту работу в награду за старательный труд.
Затем пришел месяц сбора олив. Надсмотрщики бегали по саду, запрещая рабам трясти деревья и заставляя их срывать оливки по одной, чтобы они не сминались и давали больше масла. Все делалось бегом. Если рабы, относившие корзины давильщикам, или надсмотрщики медлили, то тогда сам Филагр пускал свою плеть в ход и хлестал ею всех без разбора.
Не лучше было и на сборе винограда, после которого Эвбулид, Лад и немногие оставшиеся в живых рабы давили его босыми ногами в больших четырехугольных чанах на высоких подставках.
Так прошло лето. После первых осенних дождей — веленья богов к севу — провели последнюю вспашку и бросили в землю зерна будущего урожая.
За зиму Эвдем выгодно продал фрукты, хлеб и оливковое масло и выдал Филагру за старание целую мину и пять драхм на угощение рабов.
Получив награду, управляющий отсчитал привезшему ее Протасию семьдесят пять драхм, а на оставшиеся деньги беспробудно пьянствовал несколько дней. После этого он вспомнил о рабах и велел выдавить им по чаше виноградных выжимок. Еще распорядился выдать каждому масла из обработанных оливок, которое Эвбулид в свое время употреблял разве что для светильника, немного муки и, освободив рабов на полдня от повинностей, велел перевести всех в рабскую спальню за господским домом.
Когда все невольники собрались вместе, Эвбулид с горестным изумлением отметил, что, кроме Лада, вокруг, него нет ни одного знакомого лица. К новой страде в имении полностью сменилось три больших партии рабов, и если бы не сколот, то и Эвбулида давно уже сменил какой-нибудь сириец или косматый гет.
А так он был жив и смотрел, как Лад невозмутимо поджаривает на чадящем оливковом масле лепешки из муки, которую он принес с мельницы.
За дверью сумрачного помещения, в котором храпели, стонали и отчаянно ругались во сне изможденные рабы, был один из последних прохладных вечеров.
— Не спи, Эвбулид, — вывел грека из дремотного состояния сколот. — Сейчас мы с тобой настоящую трапезу сотворим — вашим богам и не снились такие щедрые жертвы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
— Я могу прямо сейчас сообщить эту новость нашему базилевсу? — вскочил Серапион.
— Да! — кивнул ему Прот. — Передай мои слова и скажи, что я всегда свято чтил Астарту, тем более что Антиох поклялся ею отпустить меня на родину, и, надеюсь, еще не забыл своего обещания!
Серапион выбежал. Клеон долго и с чувством тряс вспотевшую руку Прота.
— Я всегда был уверен в тебе, Прот! С первого дня был уверен в тебе! Помнишь, как я впервые увидел тебя?
За кубком вина они стали вспоминать тот далекий уже день, когда Прот окликнул стоящего у фонтана Клеона, и тот едва было не задушил его, заподозрив в нем римского лазутчика.
Через час в залу вбежал Серапион. Окинув деловым взглядом стены и убедившись, что ковры, статуи и золотая утварь на месте, он торжественно сказал Проту:
— Величайший базилевс велел передать тебе свое признание за то, что ты принес в жертву великой Астарте все свое состояние! Он хотел лично сказать тебе об этом, но он молится сейчас великой богине! — многозначительно добавил начальник кинжала, умалчивая, что Евн на самом деле пирует со своим шутом и наложницами. — И еще, несмотря на свою занятость, базилевс нашел время, чтобы испросить совета у Астарты насчет твоего отплытия в Пергам…
— И что же ответила ему Астарта?! — подался вперед Прот, забывая изобразить на лице почтительную мину, чем изумил богобоязненного Клеона.
— Она ответила, — растягивая каждое слово, сказал Серапион, — что ты немедленно можешь отправиться в Катану и брать любую из стоящих в ее порту римских военных трирем. Соответствующее письмо уже подготовлено. Гребцов и триерарха ты также найдешь в Катане. — Серапион на секунду задумался, вспоминая, как на его вопрос о дальнейшей судьбе Прота, Евн сказал: «Пускай теперь убирается куда хочет, а корабль возьмет в Катане, все равно все они скоро опять станут римскими!» — но решил смягчить слова царя: — Базилевс желает тебе счастливого пути и советует не мешкать, потому что надеется уговорить Астарту, чтобы она отвернула армию Флакка от Тавромения и направила ее на восточное побережье!
Несколько минут Прот смотрел, как вошедшие по знаку Серапиона люди снимают со стен ковры и уносят золотую посуду, уводят его рабов, берут у Протодора ключи от подвала, где хранились бочонки с золотыми сиракузскими статерами, афинскими тетрадрахмами, родосскими драхмами, но, не выдержав такой пытки, выбежал из своего бывшего дома, взяв на ходу из рук подоспевшего царского писаря письмо с личной печатью Евна.
У городских ворот, где все уже было готово к обороне, он увидел явно поджидавшего кого-то Фемистокла. Отведя Прота за мешки с песком и огромные чаны со смолой, под которыми горели костры, Фемистокл протянул ему мешочек с едой и сказал:
— Это тебе пригодится в дороге! — Внимательно посмотрев на Прота, добавил: — Ну вот, ты наконец снова стал хоть и нищим, но человеком.
— Может, пойдешь со мной? — спросил Прот, неожиданно почувствовав признательность к этому, так досаждавшему ему раньше, греку. — Евн дал мне целую трирему с гребцами, и я завезу тебя в твои Афины.
Фемистокл отрицательно покачал головой.
— Нет, — не сразу ответил он. — Я начинал это восстание, и я отвечаю за жизнь тех, кто верит мне. Эти люди дороги и близки мне, поэтому я останусь с ними.
— Смотри, завтра будет уже поздно! — недавними словами эллина предупредил Фемистокла Прот. — Может, все-таки поедешь, а?
Вместо ответа Фемистокл поправил меч на боку и подтолкнул Прота к пронзительно заскрипевшим и медленно поднимающимся воротам.
Прот вышел из столицы, превратившейся в крепость, тревожно осмотрелся вокруг, вздрогнул, увидев далеко в горах огоньки костров. То были места ночлегов первых римских отрядов. Он с сожалением взглянул на притихший, настороженный Тавромений и, не оглядываясь, поспешил по петляющей тропинке в направлении восточного побережья.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1. Удивительный город
В Пергам снова пришел десий. Весна быстро переходила в лето.
Словно в тягучем сне в душную летнюю ночь остались в памяти Эвбулида от минувшего года рабства жатва и молотьба, когда он, поддерживаемый Ладом, сносил дозревшие в поле снопы на ток, а потом деревянными вилами переворачивал солому и подсовывал ее под ноги мулов, выбивавших копытами зерно из колосьев.
Потом он окапывал ветвистые гранатовые деревья. Обкладывал их корни свиным навозом, чтобы плоды были слаще, наслаждался прохладой тени и мысленно благодарил Филагра, который поставил их со сколотом на эту работу в награду за старательный труд.
Затем пришел месяц сбора олив. Надсмотрщики бегали по саду, запрещая рабам трясти деревья и заставляя их срывать оливки по одной, чтобы они не сминались и давали больше масла. Все делалось бегом. Если рабы, относившие корзины давильщикам, или надсмотрщики медлили, то тогда сам Филагр пускал свою плеть в ход и хлестал ею всех без разбора.
Не лучше было и на сборе винограда, после которого Эвбулид, Лад и немногие оставшиеся в живых рабы давили его босыми ногами в больших четырехугольных чанах на высоких подставках.
Так прошло лето. После первых осенних дождей — веленья богов к севу — провели последнюю вспашку и бросили в землю зерна будущего урожая.
За зиму Эвдем выгодно продал фрукты, хлеб и оливковое масло и выдал Филагру за старание целую мину и пять драхм на угощение рабов.
Получив награду, управляющий отсчитал привезшему ее Протасию семьдесят пять драхм, а на оставшиеся деньги беспробудно пьянствовал несколько дней. После этого он вспомнил о рабах и велел выдавить им по чаше виноградных выжимок. Еще распорядился выдать каждому масла из обработанных оливок, которое Эвбулид в свое время употреблял разве что для светильника, немного муки и, освободив рабов на полдня от повинностей, велел перевести всех в рабскую спальню за господским домом.
Когда все невольники собрались вместе, Эвбулид с горестным изумлением отметил, что, кроме Лада, вокруг, него нет ни одного знакомого лица. К новой страде в имении полностью сменилось три больших партии рабов, и если бы не сколот, то и Эвбулида давно уже сменил какой-нибудь сириец или косматый гет.
А так он был жив и смотрел, как Лад невозмутимо поджаривает на чадящем оливковом масле лепешки из муки, которую он принес с мельницы.
За дверью сумрачного помещения, в котором храпели, стонали и отчаянно ругались во сне изможденные рабы, был один из последних прохладных вечеров.
— Не спи, Эвбулид, — вывел грека из дремотного состояния сколот. — Сейчас мы с тобой настоящую трапезу сотворим — вашим богам и не снились такие щедрые жертвы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150