И уж почти счастлив был Эвбулид, слыша сетования привратника, что еще один работник на полях умер от непосильного труда — пуховую подушку ему в Аид — и что всем им, домашним рабам, несказанно повезло: ведь скоро жатва, а за ней — вторая вспашка, которая, как известно, для лучшего выведения сорняков проводится в самый солнцепек. Тогда рабы — всем им по мягкой подушке — десятками и даже сотнями будут спускаться в Аид…
Так жил Эвбулид, страдая и тихо радуясь, изо дня в день выполняя ставшую для него привычной работу, и казалось, что так будет продолжаться всю его жизнь: ручей — кухня, кухня — ручей… обед на ходу и снова: пруд — поле, поле — пруд…
Беда пришла по своему обыкновению внезапно.
Однажды к нему, возвращающемуся с ручья, подбежал привратник и закричал:
— Скорее, тебя вызывает управляющий!..
— Сейчас, — кивнул Эвбулид, — вот только воду донесу!
— Да ты что?! — опешил привратник, выбивая из рук Эвбулида кувшины. — Сам управляющий, сто медуз ему за шиворот!..
Когда Эвбулид быстрыми шагами подходил к дому, навстречу выскочили два надсмотрщика.
— А ну, поторапливайся! Живей! Живей! — толкая в спину, они погнали его перед собой. Эвбулид понял, что произошло что-то непоправимое.
И он не обманулся в своих предчувствиях. Сидевший за обеденным столиком в комнате, куда надсмотрщики втолкнули Эвбулида, управляющий поднял красные от постоянных попоек глаза и сощурил их на склонившегося в поклоне раба:
— Ага! Вот и он. Что это? — раздельно спросил он, доставая из гидрии за длинный хвост мышь и брезгливо бросая ее на стол.
Сидевшая рядом с Филагром молодая женщина с болезненным лицом — мать Публия прижала ладонь ко рту. Публий с интересом поглядывал то на мокрую мышь, то на своего незадачливого грамматика.
— Ну? — побагровел Филагр. — Отвечай, со злым умыслом или случайно ты решил отравить сына нашего господина, его мать и меня — твоего управляющего?!
Понимая весь ужас своего положения, Эвбулид не в силах был отвести глаз от стола, уставленного жареным, вареным, тушеным мясом, запеченной рыбой, салатами, соусами, румяными пирожками.
Наконец, взгляд его остановился на злосчастной мыши, и он растерянно пробормотал:
— Не знаю… Может, случайно она попала в кувшин, когда я набирал воду.
— Я говорила ему, я предупреждала его: миленький, носи воду из дальнего ручья, там и вода слаще, и рабы в нем не купаются! Так нет же, этот ленивый Афиней решил носить из ближнего, а в нем столько грязи, столько грязи, вон — даже мыши попадаются!
Управляющий перехватил взгляд ключницы на раба и усмехнулся в бороду:
— Да, этот ручей так близко, что в него даже попадают домовые мыши!
Однако ему не хотелось портить отношения со сварливой старухой, отливавшей для него в минуты безденежья вино из хозяйских амфор, и он добавил:
— Повара, наливавшего воду в гидрию, и Афинея — к столбу. Всыпать каждому по двадцать пять ударов — и на неделю в эргастул!
— И потом — на поля? — уточнила ключница.
— Зачем? — покачал головой управляющий. — Уверен, что это послужит им неплохим уроком!
— Только сначала пусть сделают то, что предназначалось для нас! — воскликнул Публий.
— Что именно? — не понял Филагр.
— Пусть сожрут эту мышь!
— Ах, мой миленький! — восхитилась ключница. — Ты будешь большим человеком, когда вырастешь!
— Справедливое решение! — наклонил голову управляющий и приказал надсмотрщикам: — Сарда сюда!
Вбежавший повар пал на колени перед столом и застыл в глубоком поклоне, как бы заранее соглашаясь на любое наказание.
Эвбулид расширенными глазами смотрел, как Публий, взяв нож, разрезал мышь пополам и протянул одну из половинок повару.
Не поднимая головы, тот покорно принял ее, глотнул и зажал кулаком рот, удерживая рвоту.
— На, запей! — управляющий с брезгливой гримасой протянул рабу кубок вина.
Сард проворно схватил кубок и, обливаясь, сделал несколько мучительных, шумных глотков.
— А теперь ты! — подошел к Эвбулиду Публий, протягивая окровавленный кусок со слипшимися волосами.
— Нет! — отшатнулся Эвбулид.
— А я говорю, ешь!
— Нет!
— Ешь!
Половинка мыши прижалась к самым губам Эвбулида.
Он оттолкнул руку юноши и закрыл лицо ладонями, решив: пусть лучше его убьют, чем он падет до такой степени.
— Оставь его, Публий! — вдруг услышал он голос управляющего, открыл глаза и увидел усмехающееся лицо Филагра. — Разве ты не видишь, что этот Афиней сыт? Поэтому я изменяю свое наказание по отношению к нему! Дать ему пятьдесят ударов у столба и посадить на три недели в эргастул на одну воду, если он, конечно, хорошо будет вести себя! Если выживет — на поля его, как раз поспеет к началу второй вспашки!
— А водоносом конечно же прикажешь поставить снова Сира? — тут же осведомилась ключница.
— Ставь, кого хочешь, все равно они больше месяца у тебя не держатся! — махнул рукой управляющий и, осушив полный кубок вина, дал знак надсмотрщикам вывести из комнаты рабов.
Через полчаса окровавленного, бесчувственного Эвбулида надсмотрщики втащили в эргастул и бросили на пол.
Придя в себя, он оглядел мрачные стены небольшого помещения, низкий потолок, земляной пол, на котором не было подстилки, и увидел над собой равнодушное лицо Сарда.
— Что со мной? — силясь повернуться на бок, прошептал он.
Сард помог ему и, деловито осмотрев иссеченную плетьми спину, ответил:
— Пятьдесят ударов.
— Мне больно… Они убили меня! — простонал Эвбулид.
— Пятьюдесятью-то ударами? — присвистнул Сард. — Тебя что — ни разу не ставили к столбу?
— Нет…
— И не били никогда в жизни?!
— Никогда… Если не считать дороги сюда…
— Тогда все ясно. В следующий раз кричи погромче и не сжимайся! — начал поучать Эвбулида Сард. — С криком вся боль выходит, да и после не так мучаешься. А когда стискиваешься перед ударом — то кожа лопается! Вот так-то, это целая наука! Привыкай…
— Поздно… — с горечью усмехнулся Эвбулид. — Управляющий посадил меня сюда на одну воду. Если вытяну — так все равно не выдержу больше недели на полях!
— Слышал! — кивнул Сард. — И что ты отказался есть ту мышь? Так противно стало?
— Я человек…
— Ах да, гордость не позволила! Все вы, эллины, гордые… А я съел. Да! Съел!! Я уже восемнадцать лет в рабстве и вынес от них такое, что эта мышь тортом может показаться! И что же — живу! На коленях, с согнутой шеей, всеми презираемый, униженный, опозоренный — живу! А ты — что теперь с тобой будет через неделю, после того, как я выйду отсюда?
— Кем ты был до рабства? — вместо ответа спросил Эвбулид. — Судя по твоей речи, на своей родине ты был далеко не последним человеком!
— Сказать тебе — так не поверишь! — отмахнулся Сард. — Я был главным судьей в Каралисе.
— Что?! — забыв о боли, приподнялся на локтях Эвбулид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150