Но люди, которых ты должен доставить в Рим, стоят больше… В сто, в тысячу раз! — Голос всадника сорвался, и он тихо добавил: — Есть вещи, которые нельзя измерить ни блеском серебра, ни тяжестью золота. Ты понимаешь меня?
— Да! Конечно! — не веря своему счастью, вскричал моряк, хотя весь вид его выражал недоумение тому, что на свете что-то может быть лучше приятной тяжести золотых монет.
— Но если ты погубишь их, то, клянусь Афиной Палладой, — ты узнаешь истинную цену этим статерам! — пригрозил всадник. — Иди и помни, что я тебе сказал!
Владелец парусника, кивнув, попятился. Потом сорвался с места и побежал. Поднявшись на палубу своего судна, он закричал матросам, чтобы скорее поднимали паруса. Наконец, оттолкнул кормчего и сам стал за рулевое весло.
Всадник долго смотрел на уходящий вдаль парусник. Лишь когда его очертания слились с рябью морских волн, вспомнил о рабах.
— Так, значит, вы ничего не понимаете?
— Да, господин! — ответил за всех Афиней.
— Не называй меня так!
— Но твои дорогие одежды, золотое оружие… — пробормотал беглец. — Судя по всему, ты очень важный человек в Сицилии!
— Да, я член Совета базилевса Антиоха, — кивнул всадник. — И все равно повторяю — не называй меня господином!
— Хорошо, гос… — осекся Афиней и, виновато посмотрев на всадника, спросил: — А кто этот Антиох? Разве мы в Сирии?
— Мы в Новосирийском царстве! — нехотя усмехнулся всадник. — Так отныне Антиох повелел называть Сицилию. А сам Антиох — это Евн! Ну а тебя как зовут?
— Афиней! — охотно ответил грек.
— Афиней? — вздрогнул всадник. — Знакомое имя… Точно так же называли меня и мои господа. Афиней — значит, раб из Афин! Так ты действительно из Афин?! — в его глазах появилась радость. — Как там они? После рассвета по-прежнему никого не застать дома? А Пестрый портик? Он все еще собирает вокруг себя философов и ротозеев? Что же они обсуждают сегодня?
— Я не был в Афинах двадцать семь лет… — вздохнул Афиней.
— Тогда мои новости будут для тебя свежее! — с горечью усмехнулся всадник. — Ведь я всего два года, как оставил Афины. Вернее… — неожиданно помрачнел он, — Афины сами оставили меня и сделали Афинеем. Но здесь, в Сицилии, я снова стал Фемистоклом!
— А я, значит, Клеобулом? — нетвердо выговорил свое имя грек.
— Да! — улыбнулся Фемистокл. С того дня, как он оставил Афины, его облик изменился почти до неузнаваемости. Тугие щеки запали, лицо посерело, набрякло морщинами на лбу и в уголках губ. Минуя молодость, за годы рабства из юноши он превратился в зрелого, испытанного судьбой мужчину.
— А я, выходит, снова стану Дейоком? — уточнил у него Прот, во все глаза глядя на горы и леса этой сказочной страны, где рабы сами стали господами.
— Конечно! — кивнул ему Фемистокл, и вдруг лицо его помрачнело. Он хотел было что-то добавить, но Клеобул уже обнимался с Протом, бывший гладиатор — с тремя беглецами. Все они, радуясь, плача от счастья, выкрикивали свои полузабытые имена.
— Дейок! Я снова Дейок! — кричал Прот.
— А я Клеобул!
— А я — Петесух!
— Кореид!
— Нидинтум!
— Адраст!!
— Фрак!
— Вот те раз! — воскликнул Прот, обращая свое счастливое лицо к бывшему гладиатору. — Опомнись! Мы уже не в Риме!
— Откуда я могу знать свое имя, если меня сделали рабом, когда я был еще ребенком? — огрызнулся Фрак. — Вот таким! — объяснил он Фемистоклу, чуть-чуть разведя в стороны свои огромные ладони. — Фрак, и все тут!
Фемистокл понимающе кивнул беглецу, хотя трудно было представить, что этот рослый человек с изуродованным лицом и руками был когда-то грудным ребенком. Он зримо увидел, как его, ничего не подозревавшего о своей будущей доле, может, обезголосившего от тщетных попыток дозваться матери, вез в обозе римский купец, подсчитывая доходы. Прикинул, сколько мук вынес за жизнь в рабстве этот не знающий даже вкуса свободы человек, и мягко сказал ему:
— Фрак, так Фрак. Главное, что ты скоро станешь свободным человеком!
— Скоро? — воскликнул Прот, думая, что ослышался. — А разве мы уже не свободны?!
— Нет… — покачал головой Фемистокл, отводя глаза в сторону. — Вы получите свободу только…
— Только? — шагнул вперед Фрак, торопя замолчавшего грека.
— …когда согласно повелению Антиоха докажете свою преданность нашему делу! — неохотно ответил Фемистокл. — Сейчас мы направимся под Мессану, которую осаждает наша армия. Вы пойдете с нами. Тот, кто примет участие в штурме и убьет сицилийского господина, получит от Антиоха свободу.
— А как он узнает, что я убью этого господина? — поинтересовался Прот.
— Очень просто! — объяснил подошедший Серапион. — Для этого ты отрежешь его голову или руку и положишь ее перед нашим обожаемым базилевсом!
— Голову? — вскричал Клеобул, и лицо его исказилось. — Руку?!
— А что если я принесу две головы, или пять? — улыбаясь спросил Фрак.
Фемистокл не ответил ему, и, обращаясь к остальным беглецам, сказал:
— На месте вас разобьют по декуриям и выдадут оружие. Еще что-нибудь вас интересует?
— Да! — воскликнул Прот. — А Тавромений тоже в руках нашего обожаемого базилевса?
— И Тавромений, и Акрагант, и Катана, и Энна! — кивнул Фемистокл.
Серапион подозрительно покосился на Прота:
— А почему это тебя интересует наша столица?
— У меня там… родственники в домашних рабах! — быстро нашелся Прот. — Сестра и брат!
— Тогда тебе надо найти их! — посоветовал Фемистокл и предупредил засиявшего Прота: — Но не надейся, что ваша встреча произойдет так скоро. Сначала ты будешь под наблюдением начальника своей декурии, и только когда он сочтет это возможным, сможешь отлучиться по своим делам из отряда!
— Сколько же на это уйдет времени? День? Два? Неделя?!
— Я думаю, несколько месяцев.
— Несколько месяцев?! — воскликнул пораженный Прот.
— Кто это? — тихо спросил Фемистокл, наклоняясь к Клеобулу.
— Пергамец. Из домашних рабов римского купца. Хозяин приказал отделать его до полусмерти и выбросил на остров Эскулапа.
— За что?
— Говорит — за каплю пролитого вина.
— А ты хотел называть меня господином! — укоризненно заметил Фемистокл и, снова взглянув на пустынное море, сказал беглецам: — При штурме Мессаны, обрушивая свой меч на богатых сицилийцев, помните, что пощады заслуживают те, о ком их рабы скажут, что это были добрые господа! Их человечность по отношению к вашим собратьям должна остановить вас! Примером тому пусть служат вам те трое…
Фемистокл повернулся к морю и долго смотрел на его бескрайнее синее пространство, такое же загадочное и таинственное, как и опускавшиеся над островом сумерки.
3. Планы Фемистокла
Через полчаса они тронулись в путь к Мессане.
— Эти трое были совсем не похожи на обезумевших от жадности и жестокости сицилийских господ!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
— Да! Конечно! — не веря своему счастью, вскричал моряк, хотя весь вид его выражал недоумение тому, что на свете что-то может быть лучше приятной тяжести золотых монет.
— Но если ты погубишь их, то, клянусь Афиной Палладой, — ты узнаешь истинную цену этим статерам! — пригрозил всадник. — Иди и помни, что я тебе сказал!
Владелец парусника, кивнув, попятился. Потом сорвался с места и побежал. Поднявшись на палубу своего судна, он закричал матросам, чтобы скорее поднимали паруса. Наконец, оттолкнул кормчего и сам стал за рулевое весло.
Всадник долго смотрел на уходящий вдаль парусник. Лишь когда его очертания слились с рябью морских волн, вспомнил о рабах.
— Так, значит, вы ничего не понимаете?
— Да, господин! — ответил за всех Афиней.
— Не называй меня так!
— Но твои дорогие одежды, золотое оружие… — пробормотал беглец. — Судя по всему, ты очень важный человек в Сицилии!
— Да, я член Совета базилевса Антиоха, — кивнул всадник. — И все равно повторяю — не называй меня господином!
— Хорошо, гос… — осекся Афиней и, виновато посмотрев на всадника, спросил: — А кто этот Антиох? Разве мы в Сирии?
— Мы в Новосирийском царстве! — нехотя усмехнулся всадник. — Так отныне Антиох повелел называть Сицилию. А сам Антиох — это Евн! Ну а тебя как зовут?
— Афиней! — охотно ответил грек.
— Афиней? — вздрогнул всадник. — Знакомое имя… Точно так же называли меня и мои господа. Афиней — значит, раб из Афин! Так ты действительно из Афин?! — в его глазах появилась радость. — Как там они? После рассвета по-прежнему никого не застать дома? А Пестрый портик? Он все еще собирает вокруг себя философов и ротозеев? Что же они обсуждают сегодня?
— Я не был в Афинах двадцать семь лет… — вздохнул Афиней.
— Тогда мои новости будут для тебя свежее! — с горечью усмехнулся всадник. — Ведь я всего два года, как оставил Афины. Вернее… — неожиданно помрачнел он, — Афины сами оставили меня и сделали Афинеем. Но здесь, в Сицилии, я снова стал Фемистоклом!
— А я, значит, Клеобулом? — нетвердо выговорил свое имя грек.
— Да! — улыбнулся Фемистокл. С того дня, как он оставил Афины, его облик изменился почти до неузнаваемости. Тугие щеки запали, лицо посерело, набрякло морщинами на лбу и в уголках губ. Минуя молодость, за годы рабства из юноши он превратился в зрелого, испытанного судьбой мужчину.
— А я, выходит, снова стану Дейоком? — уточнил у него Прот, во все глаза глядя на горы и леса этой сказочной страны, где рабы сами стали господами.
— Конечно! — кивнул ему Фемистокл, и вдруг лицо его помрачнело. Он хотел было что-то добавить, но Клеобул уже обнимался с Протом, бывший гладиатор — с тремя беглецами. Все они, радуясь, плача от счастья, выкрикивали свои полузабытые имена.
— Дейок! Я снова Дейок! — кричал Прот.
— А я Клеобул!
— А я — Петесух!
— Кореид!
— Нидинтум!
— Адраст!!
— Фрак!
— Вот те раз! — воскликнул Прот, обращая свое счастливое лицо к бывшему гладиатору. — Опомнись! Мы уже не в Риме!
— Откуда я могу знать свое имя, если меня сделали рабом, когда я был еще ребенком? — огрызнулся Фрак. — Вот таким! — объяснил он Фемистоклу, чуть-чуть разведя в стороны свои огромные ладони. — Фрак, и все тут!
Фемистокл понимающе кивнул беглецу, хотя трудно было представить, что этот рослый человек с изуродованным лицом и руками был когда-то грудным ребенком. Он зримо увидел, как его, ничего не подозревавшего о своей будущей доле, может, обезголосившего от тщетных попыток дозваться матери, вез в обозе римский купец, подсчитывая доходы. Прикинул, сколько мук вынес за жизнь в рабстве этот не знающий даже вкуса свободы человек, и мягко сказал ему:
— Фрак, так Фрак. Главное, что ты скоро станешь свободным человеком!
— Скоро? — воскликнул Прот, думая, что ослышался. — А разве мы уже не свободны?!
— Нет… — покачал головой Фемистокл, отводя глаза в сторону. — Вы получите свободу только…
— Только? — шагнул вперед Фрак, торопя замолчавшего грека.
— …когда согласно повелению Антиоха докажете свою преданность нашему делу! — неохотно ответил Фемистокл. — Сейчас мы направимся под Мессану, которую осаждает наша армия. Вы пойдете с нами. Тот, кто примет участие в штурме и убьет сицилийского господина, получит от Антиоха свободу.
— А как он узнает, что я убью этого господина? — поинтересовался Прот.
— Очень просто! — объяснил подошедший Серапион. — Для этого ты отрежешь его голову или руку и положишь ее перед нашим обожаемым базилевсом!
— Голову? — вскричал Клеобул, и лицо его исказилось. — Руку?!
— А что если я принесу две головы, или пять? — улыбаясь спросил Фрак.
Фемистокл не ответил ему, и, обращаясь к остальным беглецам, сказал:
— На месте вас разобьют по декуриям и выдадут оружие. Еще что-нибудь вас интересует?
— Да! — воскликнул Прот. — А Тавромений тоже в руках нашего обожаемого базилевса?
— И Тавромений, и Акрагант, и Катана, и Энна! — кивнул Фемистокл.
Серапион подозрительно покосился на Прота:
— А почему это тебя интересует наша столица?
— У меня там… родственники в домашних рабах! — быстро нашелся Прот. — Сестра и брат!
— Тогда тебе надо найти их! — посоветовал Фемистокл и предупредил засиявшего Прота: — Но не надейся, что ваша встреча произойдет так скоро. Сначала ты будешь под наблюдением начальника своей декурии, и только когда он сочтет это возможным, сможешь отлучиться по своим делам из отряда!
— Сколько же на это уйдет времени? День? Два? Неделя?!
— Я думаю, несколько месяцев.
— Несколько месяцев?! — воскликнул пораженный Прот.
— Кто это? — тихо спросил Фемистокл, наклоняясь к Клеобулу.
— Пергамец. Из домашних рабов римского купца. Хозяин приказал отделать его до полусмерти и выбросил на остров Эскулапа.
— За что?
— Говорит — за каплю пролитого вина.
— А ты хотел называть меня господином! — укоризненно заметил Фемистокл и, снова взглянув на пустынное море, сказал беглецам: — При штурме Мессаны, обрушивая свой меч на богатых сицилийцев, помните, что пощады заслуживают те, о ком их рабы скажут, что это были добрые господа! Их человечность по отношению к вашим собратьям должна остановить вас! Примером тому пусть служат вам те трое…
Фемистокл повернулся к морю и долго смотрел на его бескрайнее синее пространство, такое же загадочное и таинственное, как и опускавшиеся над островом сумерки.
3. Планы Фемистокла
Через полчаса они тронулись в путь к Мессане.
— Эти трое были совсем не похожи на обезумевших от жадности и жестокости сицилийских господ!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150