наследство умерших родителей и приданое Гедиты таяли как дым.
И все равно он не унывал, надеялся на лучшее и с молчаливого согласия Гедиты назвал свою младшую дочь Клейсой…
Эвбулид не заметил как уснул.
Когда проснулся, увидел, что за дверью уже ночь. Засмеявшись от радости, он набросился на оставшуюся в миске кашу, допил настой в кувшине и, блаженно откинувшись, уснул на этот раз сытым, спокойным сном.
Сколько он спал — час, сутки, не помнил. Очнулся от осторожного поскрипывания шагов по посыпанной дробленым камнем дорожке.
Шли, без сомнения, к эргастулу. Знакомо отодвинулся засов, скрипнула, открываясь, дверь. На пороге, как и в первый раз на фоне звездного неба, возникла знакомая фигура Домиции…
— Афиней! — дрогнувшим голосом окликнула она и, увидев поднявшегося ей навстречу Эвбулида, попросила: — Давай скорей кувшин и миску, чтобы управляющий не догадался, что я была здесь. А себе возьми вот это…
Эвбулид, бормоча слова благодарности, протянул римлянке пустую посуду и принял из ее рук что-то теплое, завернутое в большие листы папоротника. Сверток защекотал ноздри запахом вареного мяса.
— Почему так тихо в усадьбе? — спросил он, шумно глотая слюну.
— Филагр отослал всех домашних рабов на поля, но сам иногда наведывается сюда вместе с липучим сыном Эвдема! — вздохнула она и посоветовала: — Ты ешь, не стесняйся!
Эвбулид отогнул лист и стал расправляться с куском мяса, судорожно глотая его и давясь.
— Листья не выбрасывай, их тоже можно есть, — заметила Домиция, не сводя глаз с изголодавшегося пленника. — Это целебный папоротник. Он придает силы. Им я когда-то подняла на ноги и твоего земляка Афинея… А ему досталось еще больше, чем тебе.
— А кто он, твой Афиней? — с набитым ртом промычал Эвбулид. — Почему ты решила, что он — это я?
— Потому что вас, Афинеев, не так уж и много. Если раб эллин, то он, как правило, Ахей или Беот. Сказали, в эргастуле сидит Афиней, проданный пиратами в рабство, вот я и подумала…
— Что?
— Ничего, — неожиданно нахмурилась Домиция. — Просто мой Афиней очень хотел вернуться из Сицилии к себе в Грецию. А море так и кишит пиратами, это я уже испытала на себе…
— Скажи, а каков он из себя? — торопливо спросил Эвбулид, видя, что девушка собирается уйти. — Все-таки я тоже из Афин, может, даже знаю его!
— Не надо меня успокаивать! — покачала головой Домиция. — Он часто рассказывал мне про ваши Афины, и я знаю, что они ничуть не меньше Рима. Разве ты можешь знать хотя бы в лицо всех их жителей?
— Но, может, он рассказывал тебе про квартал, в котором жил? — допытывался Эвбулид. — Ты вспоминай, а я буду подсказывать! У нас есть квартал Мелите…
— Нет.
— Коллит.
— Нет-нет!
— Может, Кайле?
— Кажется, он говорил, что его дом был недалеко от афинского водопровода! — вспомнила римлянка.
— Большого? — живо переспросил Эвбулид.
— Да-да! — обрадовалась Домиция. — Большого! Помню, я тогда еще смеялась — а разве в Афинах еще и маленький есть?
— Район Большого водопровода… — пробормотал Эвбулид. — Как все — таки выглядит из себя твой Афиней?
— Он лет на десять старше тебя, черная курчавая бородка, глаза большие, на щеке — клеймо… — подумав, добавила девушка.
— Борода, на десять лет… — прищурился Эвбулид, припоминая пожилого ремесленника, который отправился торговать глиняной посудой в соседнюю Аркадию, да так и не вернулся домой.
— Скажи, а он раньше не был горшечником?
— Нет! — улыбнулась Домиция. — В своих Афинах он не умел ничего, это у нас, в Сицилии, научился, пожалуй, всем ремеслам на свете!
— А отец его случайно не судья?
— Да что ты? Разве позволил бы судья, чтобы его сына с позором выгнали из родного города?
— Так твой Афиней изгнанник?!
— Ну да!
— И когда его изгнали из Афин?
— Лет пять, может, шесть назад… Он не любил говорить со мной об этом.
— За что его изгнали?
— Кажется, он укрыл чужого раба. Но почему ты спрашиваешь об этом? Ты что, действительно знал Афинея? Да?! Я же вижу! Почему ты молчишь?!
«Потому что это, по всей видимости, должен быть Фемистокл! — чуть было не сорвалось с языка Эвбулида, но он тут же остановил себя: — Нет, это невозможно — ведь десять лет разница, а Фемистокл всегда выглядел моложе своих лет! Впрочем, если он пробыл пять или даже три года в рабстве…»
— Скажи, — обратился он к Домиции, — а он не рассказывал тебе о своих друзьях в Афинах? Ведь должны же были у него остаться там знакомые или родственники!
— Только один близкий друг, — подумав, ответила девушка. — Афиней помог ему жениться на своей соседке, и я сильно ревновала его, когда он вспоминал об этом, потому что он всегда говорил о ней с такой теплотой…
— Имя! — перебивая ее, вскочил с места Эвбулид. — Как его настоящее имя?
— А разве я не сказала? Фемистокл…
— О боги!
— Так все-таки ты знал его!
— Мне ли не знать своего лучшего друга! — опускаясь на пол, засмеялся Эвбулид и, поражаясь такому странному стечению обстоятельств, покачал головой: — Скажу тебе больше: перед тобою никто иной, как тот самый его друг, о котором ты только что говорила!
— О, Минерва! Так ты — Эвталит?!
— Эвбулид, — поправил, смеясь, грек.
— Прости, но у вас, греков, такие трудные имена!
— Конечно, — горько усмехнулся Эвбулид. — Афиней куда проще!
— И тебя тоже изгнали из Афин?
— Нет, я сам…
Эвбулид снова набросился на мясо с сочными листьями папоротника. Давясь, стал рассказывать, как он уважал и любил Фемистокла, как часто вспоминал о нем в последнее время.
— Подожди меня, я сейчас! — в конце концов, не выдержала Домиция и, всхлипывая, выбежала из эргастула.
Пошатываясь от слабости, Эвбулид прошел за ней следом, вышел в незакрытый дверной проем, всей грудью вдохнул свежий воздух сада и прислонился спиной к деревянным доскам своей тюрьмы.
Так он стоял, глядя на высокие звезды, от которых теперь его не отделяло ничто, кроме колышащихся ветвей деревьев, пока снова не послышались торопливые шаги Домиции.
— Ты с ума сошел! — ужаснулась римлянка, видя пленника на свободе. — Вдруг тебя кто-нибудь увидит!
— А тебя? — слабо улыбнулся ей в ответ Эвбулид.
Домиция помогла ему войти в эргастул и принялась деловито складывать на пол принесенные миски.
— Вот сыр, мед, мясо с лепешкой, настой из трав, — перечислила она и приказала: — Рассказывай еще!
— Хорошо! — улыбнулся Эвбулид. — Но сначала скажи, который сегодня день?
— Майские иды, — ответила Домиция. — По-вашему: первый день Таргелиона.
И на следующую ночь, и в течение еще нескольких ночей, заменяя пустые миски на новые, наполненные мясом, фруктами, рыбой, овощами, приходила в эргастул Домиция.
Эвбулид заметно окреп, повеселел, мысли о скорой смерти оставили его.
Смеясь, он рассказывал Домиции о проделках эфебов, зачинщиком которых частенько оказывался неистощимый на веселые выдумки Фемистокл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
И все равно он не унывал, надеялся на лучшее и с молчаливого согласия Гедиты назвал свою младшую дочь Клейсой…
Эвбулид не заметил как уснул.
Когда проснулся, увидел, что за дверью уже ночь. Засмеявшись от радости, он набросился на оставшуюся в миске кашу, допил настой в кувшине и, блаженно откинувшись, уснул на этот раз сытым, спокойным сном.
Сколько он спал — час, сутки, не помнил. Очнулся от осторожного поскрипывания шагов по посыпанной дробленым камнем дорожке.
Шли, без сомнения, к эргастулу. Знакомо отодвинулся засов, скрипнула, открываясь, дверь. На пороге, как и в первый раз на фоне звездного неба, возникла знакомая фигура Домиции…
— Афиней! — дрогнувшим голосом окликнула она и, увидев поднявшегося ей навстречу Эвбулида, попросила: — Давай скорей кувшин и миску, чтобы управляющий не догадался, что я была здесь. А себе возьми вот это…
Эвбулид, бормоча слова благодарности, протянул римлянке пустую посуду и принял из ее рук что-то теплое, завернутое в большие листы папоротника. Сверток защекотал ноздри запахом вареного мяса.
— Почему так тихо в усадьбе? — спросил он, шумно глотая слюну.
— Филагр отослал всех домашних рабов на поля, но сам иногда наведывается сюда вместе с липучим сыном Эвдема! — вздохнула она и посоветовала: — Ты ешь, не стесняйся!
Эвбулид отогнул лист и стал расправляться с куском мяса, судорожно глотая его и давясь.
— Листья не выбрасывай, их тоже можно есть, — заметила Домиция, не сводя глаз с изголодавшегося пленника. — Это целебный папоротник. Он придает силы. Им я когда-то подняла на ноги и твоего земляка Афинея… А ему досталось еще больше, чем тебе.
— А кто он, твой Афиней? — с набитым ртом промычал Эвбулид. — Почему ты решила, что он — это я?
— Потому что вас, Афинеев, не так уж и много. Если раб эллин, то он, как правило, Ахей или Беот. Сказали, в эргастуле сидит Афиней, проданный пиратами в рабство, вот я и подумала…
— Что?
— Ничего, — неожиданно нахмурилась Домиция. — Просто мой Афиней очень хотел вернуться из Сицилии к себе в Грецию. А море так и кишит пиратами, это я уже испытала на себе…
— Скажи, а каков он из себя? — торопливо спросил Эвбулид, видя, что девушка собирается уйти. — Все-таки я тоже из Афин, может, даже знаю его!
— Не надо меня успокаивать! — покачала головой Домиция. — Он часто рассказывал мне про ваши Афины, и я знаю, что они ничуть не меньше Рима. Разве ты можешь знать хотя бы в лицо всех их жителей?
— Но, может, он рассказывал тебе про квартал, в котором жил? — допытывался Эвбулид. — Ты вспоминай, а я буду подсказывать! У нас есть квартал Мелите…
— Нет.
— Коллит.
— Нет-нет!
— Может, Кайле?
— Кажется, он говорил, что его дом был недалеко от афинского водопровода! — вспомнила римлянка.
— Большого? — живо переспросил Эвбулид.
— Да-да! — обрадовалась Домиция. — Большого! Помню, я тогда еще смеялась — а разве в Афинах еще и маленький есть?
— Район Большого водопровода… — пробормотал Эвбулид. — Как все — таки выглядит из себя твой Афиней?
— Он лет на десять старше тебя, черная курчавая бородка, глаза большие, на щеке — клеймо… — подумав, добавила девушка.
— Борода, на десять лет… — прищурился Эвбулид, припоминая пожилого ремесленника, который отправился торговать глиняной посудой в соседнюю Аркадию, да так и не вернулся домой.
— Скажи, а он раньше не был горшечником?
— Нет! — улыбнулась Домиция. — В своих Афинах он не умел ничего, это у нас, в Сицилии, научился, пожалуй, всем ремеслам на свете!
— А отец его случайно не судья?
— Да что ты? Разве позволил бы судья, чтобы его сына с позором выгнали из родного города?
— Так твой Афиней изгнанник?!
— Ну да!
— И когда его изгнали из Афин?
— Лет пять, может, шесть назад… Он не любил говорить со мной об этом.
— За что его изгнали?
— Кажется, он укрыл чужого раба. Но почему ты спрашиваешь об этом? Ты что, действительно знал Афинея? Да?! Я же вижу! Почему ты молчишь?!
«Потому что это, по всей видимости, должен быть Фемистокл! — чуть было не сорвалось с языка Эвбулида, но он тут же остановил себя: — Нет, это невозможно — ведь десять лет разница, а Фемистокл всегда выглядел моложе своих лет! Впрочем, если он пробыл пять или даже три года в рабстве…»
— Скажи, — обратился он к Домиции, — а он не рассказывал тебе о своих друзьях в Афинах? Ведь должны же были у него остаться там знакомые или родственники!
— Только один близкий друг, — подумав, ответила девушка. — Афиней помог ему жениться на своей соседке, и я сильно ревновала его, когда он вспоминал об этом, потому что он всегда говорил о ней с такой теплотой…
— Имя! — перебивая ее, вскочил с места Эвбулид. — Как его настоящее имя?
— А разве я не сказала? Фемистокл…
— О боги!
— Так все-таки ты знал его!
— Мне ли не знать своего лучшего друга! — опускаясь на пол, засмеялся Эвбулид и, поражаясь такому странному стечению обстоятельств, покачал головой: — Скажу тебе больше: перед тобою никто иной, как тот самый его друг, о котором ты только что говорила!
— О, Минерва! Так ты — Эвталит?!
— Эвбулид, — поправил, смеясь, грек.
— Прости, но у вас, греков, такие трудные имена!
— Конечно, — горько усмехнулся Эвбулид. — Афиней куда проще!
— И тебя тоже изгнали из Афин?
— Нет, я сам…
Эвбулид снова набросился на мясо с сочными листьями папоротника. Давясь, стал рассказывать, как он уважал и любил Фемистокла, как часто вспоминал о нем в последнее время.
— Подожди меня, я сейчас! — в конце концов, не выдержала Домиция и, всхлипывая, выбежала из эргастула.
Пошатываясь от слабости, Эвбулид прошел за ней следом, вышел в незакрытый дверной проем, всей грудью вдохнул свежий воздух сада и прислонился спиной к деревянным доскам своей тюрьмы.
Так он стоял, глядя на высокие звезды, от которых теперь его не отделяло ничто, кроме колышащихся ветвей деревьев, пока снова не послышались торопливые шаги Домиции.
— Ты с ума сошел! — ужаснулась римлянка, видя пленника на свободе. — Вдруг тебя кто-нибудь увидит!
— А тебя? — слабо улыбнулся ей в ответ Эвбулид.
Домиция помогла ему войти в эргастул и принялась деловито складывать на пол принесенные миски.
— Вот сыр, мед, мясо с лепешкой, настой из трав, — перечислила она и приказала: — Рассказывай еще!
— Хорошо! — улыбнулся Эвбулид. — Но сначала скажи, который сегодня день?
— Майские иды, — ответила Домиция. — По-вашему: первый день Таргелиона.
И на следующую ночь, и в течение еще нескольких ночей, заменяя пустые миски на новые, наполненные мясом, фруктами, рыбой, овощами, приходила в эргастул Домиция.
Эвбулид заметно окреп, повеселел, мысли о скорой смерти оставили его.
Смеясь, он рассказывал Домиции о проделках эфебов, зачинщиком которых частенько оказывался неистощимый на веселые выдумки Фемистокл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150