Но сейчас его память жила лишь событиями последних двух месяцев его недолгой — всего в двадцать пять весен — жизни.
Шумное застолье в родной землянке… привычный путь в Ольвию, где их ждали с зерном купцы-эллины… внезапное нападение на спящий обоз и неравная сеча их, десяти сколотов со скачущими вокруг них с арканами сарматами.
Теперь все они: и сарматы, и купивший его у них торговец с лицом воина, и глашатаи на греческом рынке, и надсмотрщик с истрихидой слились для него воедино в этого эллина, беспомощно лежащего под ним. И потому ему не будет от него пощады…
Эвбулид чутьем, обостренным приближением смерти, прочитал это в глазах сколота. Силы быстро оставили его.
Лишь на какое-то мгновение волна отчаяния и жажда жизни помогли ему чуть приподняться. Но сколот тут же снова придавил его к полу, нащупал жадными пальцами горло и стиснул его, словно железным обручем.
Лучи света заплясали перед глазами забившегося Эвбулида, сделались розовыми.
— Помогите же!.. — собрав последние силы, прохрипел он, уже не в силах ослабить мертвую хватку, которая отнимала у его обезумевших легких и без того несытный воздух трюма.
Удивленный живучестью грека, Лад приподнял его и ударил головой о доски.
Руки Эвбулида опустились. Равнодушие и усталость обволокли его.
«Ну и пусть… — устало решил он. — Пусть…»
Словно во сне до него донесся далекий голос Гедиты, и он никак не мог понять, что она говорит ему, почему плачет. Потом ее заглушил хохот Квинта. Крик Диокла. Стон Армена…
Глаза Эвбулида были широко открыты, когда вдруг погасли иглы света. Померкло ли сознание, или часовой, приложившись к амфоре вина, захваченной на «Деметре» или «Афродите», разлегся на крышке трюма, — он уже не знал. Как не мог видеть и того, что греки, подбежав к нему на помощь, скрутили двух сколотов и били Лада, срывая с его головы повязки, били его до тех пор, пока он, застонав, не отвалился от своей жертвы и не упал рядом с товарищами.
2. За выкупом
С той минуты, как главарь пиратов отправил Армена на торговом паруснике, безбоязненно подплывшем к грозной «Горгоне», в ушах старого раба неотрывно звучали прощальные слова Аспиона:
«Привезешь выкуп — и ты свободен!»
— Как?! — изумясь, пролепетал Армен. — Ты отпустишь меня, и я снова смогу служить своему господину?
«Я сказал, что дам тебе свободу! — отрезал Аспион и, с усмешкой взглянув на него, обернулся к своим пиратам: — Объясните ему, что как только он привезет деньги, может убираться на все четыре стороны!»
Кто-то из пиратов, подталкивая Армена к паруснику, на ходу принялся поучать его:
«Где твоя родина?»
— В Армении…
«Вот и уберешься в свою Армению! Мы, так уж и быть, подбросим тебя до берега Малой Азии, а там доберешься сам. Понял?»
— А мой господин?
«Вот уж действительно потерял рассудок от радости! — взорвался пират и закричал, вталкивая Армена на палубу торгового судна: — А твой господин уберется в свои Афины!»
Странным было теперь состояние Армена…
Ему бы радоваться, а он, глядя, как накатываются на парусник волны, обдавая палубу мириадами брызг, с тревогой думал об Эвбулиде. Ему не давала покоя мысль, что изнеженный, любящий делать маникюр и модные прически хозяин сейчас один в трюме пиратского корабля. И — о, боги! — он, разучившийся даже одеваться без его помощи, ранен, избит, наверняка голоден. Зачем он покинул его, прежде, чем напоить, обмыть ссадины, наконец, уложить поудобнее.
Ветер сильный, попутный, снасти так и гудят под его порывами, — все равно успел бы вернуться к сроку, только на сердце было бы куда спокойнее…
Армен перехватил взгляды отдыхавших во время шторма гребцов, и в одном из них прочитал зависть.
Молодой, плечистый раб смотрел на него так, что Армен не выдержал и отвернулся. Конечно же, он слышал, как пират при посадке на этот парусник пообещал Армену свободу. Но разве он сейчас поймет его? Ведь когда-то и Армен засыпал и просыпался с одной только мыслью о свободе, горько плакал во сне, видя крошечные домики родного селения на склоне знакомой до каждого деревца горы.
Но годы шли.
Из камней, в которые парфянские воины превратили селение, незнакомые ему люди, наверное, давно уже построили новые дома. Угнанные в рабство земляки давно умерли. Деревца превратились в раскидистые деревья. Неизменными должны остаться лишь горы. Но… узнает ли он их теперь?
Зато в доме Эвбулида все было родным: очаг, стены, дешевые глиняные боги, Диокл, Фила, Клейса, его скрипучая лежанка в углу закопченной кухни.
Армен явственно услышал знакомый запах тряпья на ней, и на его глаза навернулись слезы. Он понял, что уже не сможет жить без этого дома. И вместе с тем чувствовал, что не будет ему покоя до смертного часа, если не увидит хоть краем глаза родные края, не вдохнет знакомый с детства воздух, не сделает глотка студеной воды из быстрого ручейка. Если не поклонится месту, где оставил пронзенными парфянскими стрелами отца и мать, когда его, превращенного в струка, привязал к седлу и волок за собой по земле закованный в сверкающие латы всадник…
Сами боги, пусть даже в образе бородатого разбойника Аспиона, велят ему сделать это!
«Мой пекулий не так велик, — размышлял Армен, мысленно подсчитывая предстоящие расходы. — Всего двенадцать драхм. Но мне много и не нужно! Кусочек лепешки в день да несколько глотков воды. А остальное пойдет в уплату погонщикам мулов и перевозчикам через реки. Разбойники и охотники за рабами на пути? А что мне их бояться? Клейма на мне нет. Для продажи я уже не годен. Кому нужны лишние хлопоты с доживающим свое рабом? Корми меня только даром! — усмехнулся он первый раз за последние пять лет, и лицо его просветлело: — А я только взгляну на свою Армению — и сразу обратно, в Афины. Господин добрый, он поймет меня…»
Сильный порыв ветра качнул парусник. По палубе пробежали два раба, держа за ручки тяжелую амфору. По команде купца — хозяина судна, они раскачали ее и швырнули в пасть высокой волны, нависшей над кормой.
Пытавшийся таким образом умилостивить разъяренного Посейдона купец, благообразный седой старик — и не подумаешь никогда, что такой может быть связан с пиратами, не отводя глаз от моря, шептал молитвы.
Неподалеку сверкнула молния, загрохотал, раскалывая небо, гром. Купец рухнул на палубу ниц.
«Не наживался бы на горе и несчастьях людей, то и не трясся бы сейчас ни перед молнией Зевса, ни перед трезубцем его брата!» — глядя как раскрывается в неслышном крике рот купца, подумал Армен.
Через пару часов, когда молнии отнесло далеко в сторону, а шторм стал заметно стихать, купец вновь обрел уверенность и спокойную осанку.
— Подходим! — проходя мимо навеса на носу парусника, крикнул он, и оттуда, потягиваясь, вышли два пирата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
Шумное застолье в родной землянке… привычный путь в Ольвию, где их ждали с зерном купцы-эллины… внезапное нападение на спящий обоз и неравная сеча их, десяти сколотов со скачущими вокруг них с арканами сарматами.
Теперь все они: и сарматы, и купивший его у них торговец с лицом воина, и глашатаи на греческом рынке, и надсмотрщик с истрихидой слились для него воедино в этого эллина, беспомощно лежащего под ним. И потому ему не будет от него пощады…
Эвбулид чутьем, обостренным приближением смерти, прочитал это в глазах сколота. Силы быстро оставили его.
Лишь на какое-то мгновение волна отчаяния и жажда жизни помогли ему чуть приподняться. Но сколот тут же снова придавил его к полу, нащупал жадными пальцами горло и стиснул его, словно железным обручем.
Лучи света заплясали перед глазами забившегося Эвбулида, сделались розовыми.
— Помогите же!.. — собрав последние силы, прохрипел он, уже не в силах ослабить мертвую хватку, которая отнимала у его обезумевших легких и без того несытный воздух трюма.
Удивленный живучестью грека, Лад приподнял его и ударил головой о доски.
Руки Эвбулида опустились. Равнодушие и усталость обволокли его.
«Ну и пусть… — устало решил он. — Пусть…»
Словно во сне до него донесся далекий голос Гедиты, и он никак не мог понять, что она говорит ему, почему плачет. Потом ее заглушил хохот Квинта. Крик Диокла. Стон Армена…
Глаза Эвбулида были широко открыты, когда вдруг погасли иглы света. Померкло ли сознание, или часовой, приложившись к амфоре вина, захваченной на «Деметре» или «Афродите», разлегся на крышке трюма, — он уже не знал. Как не мог видеть и того, что греки, подбежав к нему на помощь, скрутили двух сколотов и били Лада, срывая с его головы повязки, били его до тех пор, пока он, застонав, не отвалился от своей жертвы и не упал рядом с товарищами.
2. За выкупом
С той минуты, как главарь пиратов отправил Армена на торговом паруснике, безбоязненно подплывшем к грозной «Горгоне», в ушах старого раба неотрывно звучали прощальные слова Аспиона:
«Привезешь выкуп — и ты свободен!»
— Как?! — изумясь, пролепетал Армен. — Ты отпустишь меня, и я снова смогу служить своему господину?
«Я сказал, что дам тебе свободу! — отрезал Аспион и, с усмешкой взглянув на него, обернулся к своим пиратам: — Объясните ему, что как только он привезет деньги, может убираться на все четыре стороны!»
Кто-то из пиратов, подталкивая Армена к паруснику, на ходу принялся поучать его:
«Где твоя родина?»
— В Армении…
«Вот и уберешься в свою Армению! Мы, так уж и быть, подбросим тебя до берега Малой Азии, а там доберешься сам. Понял?»
— А мой господин?
«Вот уж действительно потерял рассудок от радости! — взорвался пират и закричал, вталкивая Армена на палубу торгового судна: — А твой господин уберется в свои Афины!»
Странным было теперь состояние Армена…
Ему бы радоваться, а он, глядя, как накатываются на парусник волны, обдавая палубу мириадами брызг, с тревогой думал об Эвбулиде. Ему не давала покоя мысль, что изнеженный, любящий делать маникюр и модные прически хозяин сейчас один в трюме пиратского корабля. И — о, боги! — он, разучившийся даже одеваться без его помощи, ранен, избит, наверняка голоден. Зачем он покинул его, прежде, чем напоить, обмыть ссадины, наконец, уложить поудобнее.
Ветер сильный, попутный, снасти так и гудят под его порывами, — все равно успел бы вернуться к сроку, только на сердце было бы куда спокойнее…
Армен перехватил взгляды отдыхавших во время шторма гребцов, и в одном из них прочитал зависть.
Молодой, плечистый раб смотрел на него так, что Армен не выдержал и отвернулся. Конечно же, он слышал, как пират при посадке на этот парусник пообещал Армену свободу. Но разве он сейчас поймет его? Ведь когда-то и Армен засыпал и просыпался с одной только мыслью о свободе, горько плакал во сне, видя крошечные домики родного селения на склоне знакомой до каждого деревца горы.
Но годы шли.
Из камней, в которые парфянские воины превратили селение, незнакомые ему люди, наверное, давно уже построили новые дома. Угнанные в рабство земляки давно умерли. Деревца превратились в раскидистые деревья. Неизменными должны остаться лишь горы. Но… узнает ли он их теперь?
Зато в доме Эвбулида все было родным: очаг, стены, дешевые глиняные боги, Диокл, Фила, Клейса, его скрипучая лежанка в углу закопченной кухни.
Армен явственно услышал знакомый запах тряпья на ней, и на его глаза навернулись слезы. Он понял, что уже не сможет жить без этого дома. И вместе с тем чувствовал, что не будет ему покоя до смертного часа, если не увидит хоть краем глаза родные края, не вдохнет знакомый с детства воздух, не сделает глотка студеной воды из быстрого ручейка. Если не поклонится месту, где оставил пронзенными парфянскими стрелами отца и мать, когда его, превращенного в струка, привязал к седлу и волок за собой по земле закованный в сверкающие латы всадник…
Сами боги, пусть даже в образе бородатого разбойника Аспиона, велят ему сделать это!
«Мой пекулий не так велик, — размышлял Армен, мысленно подсчитывая предстоящие расходы. — Всего двенадцать драхм. Но мне много и не нужно! Кусочек лепешки в день да несколько глотков воды. А остальное пойдет в уплату погонщикам мулов и перевозчикам через реки. Разбойники и охотники за рабами на пути? А что мне их бояться? Клейма на мне нет. Для продажи я уже не годен. Кому нужны лишние хлопоты с доживающим свое рабом? Корми меня только даром! — усмехнулся он первый раз за последние пять лет, и лицо его просветлело: — А я только взгляну на свою Армению — и сразу обратно, в Афины. Господин добрый, он поймет меня…»
Сильный порыв ветра качнул парусник. По палубе пробежали два раба, держа за ручки тяжелую амфору. По команде купца — хозяина судна, они раскачали ее и швырнули в пасть высокой волны, нависшей над кормой.
Пытавшийся таким образом умилостивить разъяренного Посейдона купец, благообразный седой старик — и не подумаешь никогда, что такой может быть связан с пиратами, не отводя глаз от моря, шептал молитвы.
Неподалеку сверкнула молния, загрохотал, раскалывая небо, гром. Купец рухнул на палубу ниц.
«Не наживался бы на горе и несчастьях людей, то и не трясся бы сейчас ни перед молнией Зевса, ни перед трезубцем его брата!» — глядя как раскрывается в неслышном крике рот купца, подумал Армен.
Через пару часов, когда молнии отнесло далеко в сторону, а шторм стал заметно стихать, купец вновь обрел уверенность и спокойную осанку.
— Подходим! — проходя мимо навеса на носу парусника, крикнул он, и оттуда, потягиваясь, вышли два пирата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150