И тут он взорвался.
– Это война! Это, черт возьми, война! Вы это понимаете?! Я даю вам редкую возможность, за которую любой другой коп в городе отдал бы одно яйцо, а вы... Вы!
Скривившись, он прижал ладонь к животу.
– Извините, – сказал он и вышел.
Я снова услышал Поля Уайтмана, но уже приглушенно. Миллер, стоя у окна и вглядываясь в парк Гранта, заметил:
– Лучше слушай мэра.
Я не проронил ни слова.
Снова зашумела вода, и вернулся уже не такой бодрый Сермэк. Ему было чуть за пятьдесят, но сейчас он показался мне стариком.
Мэр сел.
– Я кое-что обещал во время предвыборной кампании. Сказал, что спасу репутацию Чикаго. Сказал, что выкину гангстеров. Обещал городским «шишкам», что город станет безопасным к Всемирной выставке. К Выставке, которая восстановит достоинство Чикаго, его репутацию.
– Вы на самом деле думаете, что репутация Чикаго улучшится благодаря вчерашнему случаю? – спросил я. Казалось, на минуту он задумался.
– Мы показали им, на что способны.
– Однако многие другие назовут это просто «заметанием следов» после резни в день святого Валентина, вот так.
Он быстро глянул на меня: было похоже на то, что открылась печная заслонка и в лицо мне полыхнул жар.
– С чего бы это, черт побери?
– Очень просто, – объяснил я, стараясь отвлечь себя от мысли, что, кажется, свалял дурака. – Эти неистовые газетные заголовки только усугубляют кровавую репутацию города, и в не меньшей степени, чем те, кто нажимал на курок.
Он молитвенно сложил ладони.
– Ну что ж, вчерашний день прошел не совсем так, как задумывался, но предположим, что того молодого человека в окне не оказалось бы. Предположим, что в той комнате умер бы один только Фрэнк Нитти. Мы через прессу демонстрируем наши возможности тем же гангстерам, публике, правительству...
– Но при этом умер отнюдь не Фрэнк Нитти. Это прискорбно, не правда ли, Ваша Честь? Люди видят полицейский налет, несколько человек ранены, а крупная рыба ушла. Нитти выпал из обоймы, ладно, – только ведь он снова выплывает. Нитти выживет.
Сермэк кивнул, внезапно запутавшись.
– Да, – сказал он. – Боюсь, что вы правы... – Он помолчал, как бы опустив слово «к несчастью». – ...И хотя мир только стал бы чище без мистера Нитти, мы не убийцы, это прежде всего. Он ранил сержанта Лэнга, сержант ответил, вот чем все закончилось.
Я поглядел на Миллера. Казалось, он нас не слушает, а только вглядывается в темноту за окном.
– Мы не могли бы поговорить наедине. Ваша Честь? – спросил я.
Не оборачиваясь, Сермэк сказал:
– Сержант Миллер... вы и Мюлейни идите покурите в холле.
Миллер прошаркал мимо, не глядя на меня, за ним вышел Мюлейни, хотя, возможно, он последовал за своим огромного размера костюмом.
Когда дверь за ними закрылась, я спросил:
– Вы на самом деле не догадываетесь, что произошло вчера на Уэкер-Ла-Саль?
– Предлагаю рассказать вам, Нейт.
И я рассказал.
Он слушал с какой-то стеклянной, холодной улыбкой, а когда я закончил, сказал:
– Забавная история, Нейт. Вы можете найти десяток свидетелей любого происшествия или преступления и проклянете все на свете, потому что каждый из них выдаст собственную версию одного и того же дела. Это человеческая природа. Возьмем дело Лингла... – Здесь он помолчал и тут же широко заулыбался, как если бы сказал: «Вы помните дело Лингла, Нейт, ведь так?»
Потом он взял мой значок с мраморной столешницы, поглядел на него и бросил рядом со мной на диванчик.
– Вы в скором времени получите сержанта, а в следующем году станете лейтенантом. Жалованье сержанта – двадцать пять сотен долларов плюс деньги за должность коронера – это три тысячи шестьсот. Лейтенант получает тридцать две сотни. Это ведь скачок на тысячу долларов, так, Нейт?
Сермэк разглагольствовал о грядущих прибавках, словно те лично для него, миллионера, могли что-то значить, и именно благодаря им он стал миллионером. Словно прибавка для него имела значение точно так же, как для меня.
– И жалованье – это не все, – продолжал он. – Существует еще кое-что. Но зачем мне уточнять, верно, Нейт?
– Да, не стоит, – ответил я.
Сермэк сел и уставился на меня, победно скалясь. Сейчас он до крайности напоминал «бульдог» 38-го калибра, нацеленный мне между глаз. Наконец я отвел глаза.
И тут же услышал:
– Думаю, у парней было достаточно времени, чтобы накуриться, верно?
– Конечно.
Он подошел к двери и вновь пригласил Миллера и Мюлейни, а потом, крепко закусив верхнюю губу, извинился и вышел из комнаты.
– И часто с ним такое? – спросил я. Миллер, снова занявший пост у окна, ответил:
– Его всю дорогу несет. А тебя, Геллер?
– Не каждые пять минут.
Сермэк вернулся со смущенным видом и сел. Улыбнувшись, он сказал:
– Извините за перерывы. Это все мой проклятый желудок. Колит, гастрит, как говорят врачи. Между прочим, так же ужасно, как проклятые камни в почках.
– Ваша Честь...
– Да, Нейт?
Я протянул ему значок:
– Я не могу взять его обратно.
Он даже не сразу меня понял: возможно, подумал, что я валяю дурака, но уже через секунду улыбка его сделалась сладкой, а взгляд, пожалуй, саму Медузу Горгону превратил бы в камень.
Поняв, что он не собирается брать значок, я положил его на стол, рядом с ведерком со льдом и пивом.
Взгляд Сермэка постепенно смягчился, будто кто-то хорошо подстроил радио.
– Мистер Геллер, – начал он (не Нейт на этот раз), – чего вы хотите?
– Уйти. Вот и все. Я не люблю убивать. И мне не нравится, когда меня используют. Ни вы, ни ваши люди. Никто. Только из-за того, что я помог вашим людям прикрыть тот вонючий случай с Линглом, я не буду каждый раз делать грязную работенку, для которой вы выдергиваете таких, как я, с улицы.
Сермэк сложил руки на больном животе. Выражение его лица стало равнодушным.
– Не понимаю, зачем вы на это ссылаетесь, – сказал он наконец. – Дело Линга было не в мое правление, и, насколько я помню, убийца был осужден, а последствия совершенного им мы сейчас и расхлебываем.
– Ну да. Конечно. Все, что я хочу сделать, – это расстаться с полицией. И ничего более.
– Нейт. – (так, снова я стал «Нейтом»). – Нам нужно выступить по этому делу единым фронтом. Вы убили человека. Вам нужно давать следствию показания. Когда? Послезавтра?
– Завтра. Утром.
– Если мои люди будут рассказывать противоречивые истории, это плохо отразится на мне. И на всех нас. Это может все очень усложнить. Ведь вы, единственный из сотрудников, убили кого-то в той конторе, Нейт. И, конечно, вам не захочется все это пережевывать на глазах общественности.
Порции пива у Барни, да еще одна от Тоухи ощутимо искали выход. Я попросил разрешения на этот раз мне выйти на минуту, а Сермэк с усталым видом (или притворялся, кто его разберет?) показал, где находятся удобства. Будто он сам уже не протоптал туда дорожку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Это война! Это, черт возьми, война! Вы это понимаете?! Я даю вам редкую возможность, за которую любой другой коп в городе отдал бы одно яйцо, а вы... Вы!
Скривившись, он прижал ладонь к животу.
– Извините, – сказал он и вышел.
Я снова услышал Поля Уайтмана, но уже приглушенно. Миллер, стоя у окна и вглядываясь в парк Гранта, заметил:
– Лучше слушай мэра.
Я не проронил ни слова.
Снова зашумела вода, и вернулся уже не такой бодрый Сермэк. Ему было чуть за пятьдесят, но сейчас он показался мне стариком.
Мэр сел.
– Я кое-что обещал во время предвыборной кампании. Сказал, что спасу репутацию Чикаго. Сказал, что выкину гангстеров. Обещал городским «шишкам», что город станет безопасным к Всемирной выставке. К Выставке, которая восстановит достоинство Чикаго, его репутацию.
– Вы на самом деле думаете, что репутация Чикаго улучшится благодаря вчерашнему случаю? – спросил я. Казалось, на минуту он задумался.
– Мы показали им, на что способны.
– Однако многие другие назовут это просто «заметанием следов» после резни в день святого Валентина, вот так.
Он быстро глянул на меня: было похоже на то, что открылась печная заслонка и в лицо мне полыхнул жар.
– С чего бы это, черт побери?
– Очень просто, – объяснил я, стараясь отвлечь себя от мысли, что, кажется, свалял дурака. – Эти неистовые газетные заголовки только усугубляют кровавую репутацию города, и в не меньшей степени, чем те, кто нажимал на курок.
Он молитвенно сложил ладони.
– Ну что ж, вчерашний день прошел не совсем так, как задумывался, но предположим, что того молодого человека в окне не оказалось бы. Предположим, что в той комнате умер бы один только Фрэнк Нитти. Мы через прессу демонстрируем наши возможности тем же гангстерам, публике, правительству...
– Но при этом умер отнюдь не Фрэнк Нитти. Это прискорбно, не правда ли, Ваша Честь? Люди видят полицейский налет, несколько человек ранены, а крупная рыба ушла. Нитти выпал из обоймы, ладно, – только ведь он снова выплывает. Нитти выживет.
Сермэк кивнул, внезапно запутавшись.
– Да, – сказал он. – Боюсь, что вы правы... – Он помолчал, как бы опустив слово «к несчастью». – ...И хотя мир только стал бы чище без мистера Нитти, мы не убийцы, это прежде всего. Он ранил сержанта Лэнга, сержант ответил, вот чем все закончилось.
Я поглядел на Миллера. Казалось, он нас не слушает, а только вглядывается в темноту за окном.
– Мы не могли бы поговорить наедине. Ваша Честь? – спросил я.
Не оборачиваясь, Сермэк сказал:
– Сержант Миллер... вы и Мюлейни идите покурите в холле.
Миллер прошаркал мимо, не глядя на меня, за ним вышел Мюлейни, хотя, возможно, он последовал за своим огромного размера костюмом.
Когда дверь за ними закрылась, я спросил:
– Вы на самом деле не догадываетесь, что произошло вчера на Уэкер-Ла-Саль?
– Предлагаю рассказать вам, Нейт.
И я рассказал.
Он слушал с какой-то стеклянной, холодной улыбкой, а когда я закончил, сказал:
– Забавная история, Нейт. Вы можете найти десяток свидетелей любого происшествия или преступления и проклянете все на свете, потому что каждый из них выдаст собственную версию одного и того же дела. Это человеческая природа. Возьмем дело Лингла... – Здесь он помолчал и тут же широко заулыбался, как если бы сказал: «Вы помните дело Лингла, Нейт, ведь так?»
Потом он взял мой значок с мраморной столешницы, поглядел на него и бросил рядом со мной на диванчик.
– Вы в скором времени получите сержанта, а в следующем году станете лейтенантом. Жалованье сержанта – двадцать пять сотен долларов плюс деньги за должность коронера – это три тысячи шестьсот. Лейтенант получает тридцать две сотни. Это ведь скачок на тысячу долларов, так, Нейт?
Сермэк разглагольствовал о грядущих прибавках, словно те лично для него, миллионера, могли что-то значить, и именно благодаря им он стал миллионером. Словно прибавка для него имела значение точно так же, как для меня.
– И жалованье – это не все, – продолжал он. – Существует еще кое-что. Но зачем мне уточнять, верно, Нейт?
– Да, не стоит, – ответил я.
Сермэк сел и уставился на меня, победно скалясь. Сейчас он до крайности напоминал «бульдог» 38-го калибра, нацеленный мне между глаз. Наконец я отвел глаза.
И тут же услышал:
– Думаю, у парней было достаточно времени, чтобы накуриться, верно?
– Конечно.
Он подошел к двери и вновь пригласил Миллера и Мюлейни, а потом, крепко закусив верхнюю губу, извинился и вышел из комнаты.
– И часто с ним такое? – спросил я. Миллер, снова занявший пост у окна, ответил:
– Его всю дорогу несет. А тебя, Геллер?
– Не каждые пять минут.
Сермэк вернулся со смущенным видом и сел. Улыбнувшись, он сказал:
– Извините за перерывы. Это все мой проклятый желудок. Колит, гастрит, как говорят врачи. Между прочим, так же ужасно, как проклятые камни в почках.
– Ваша Честь...
– Да, Нейт?
Я протянул ему значок:
– Я не могу взять его обратно.
Он даже не сразу меня понял: возможно, подумал, что я валяю дурака, но уже через секунду улыбка его сделалась сладкой, а взгляд, пожалуй, саму Медузу Горгону превратил бы в камень.
Поняв, что он не собирается брать значок, я положил его на стол, рядом с ведерком со льдом и пивом.
Взгляд Сермэка постепенно смягчился, будто кто-то хорошо подстроил радио.
– Мистер Геллер, – начал он (не Нейт на этот раз), – чего вы хотите?
– Уйти. Вот и все. Я не люблю убивать. И мне не нравится, когда меня используют. Ни вы, ни ваши люди. Никто. Только из-за того, что я помог вашим людям прикрыть тот вонючий случай с Линглом, я не буду каждый раз делать грязную работенку, для которой вы выдергиваете таких, как я, с улицы.
Сермэк сложил руки на больном животе. Выражение его лица стало равнодушным.
– Не понимаю, зачем вы на это ссылаетесь, – сказал он наконец. – Дело Линга было не в мое правление, и, насколько я помню, убийца был осужден, а последствия совершенного им мы сейчас и расхлебываем.
– Ну да. Конечно. Все, что я хочу сделать, – это расстаться с полицией. И ничего более.
– Нейт. – (так, снова я стал «Нейтом»). – Нам нужно выступить по этому делу единым фронтом. Вы убили человека. Вам нужно давать следствию показания. Когда? Послезавтра?
– Завтра. Утром.
– Если мои люди будут рассказывать противоречивые истории, это плохо отразится на мне. И на всех нас. Это может все очень усложнить. Ведь вы, единственный из сотрудников, убили кого-то в той конторе, Нейт. И, конечно, вам не захочется все это пережевывать на глазах общественности.
Порции пива у Барни, да еще одна от Тоухи ощутимо искали выход. Я попросил разрешения на этот раз мне выйти на минуту, а Сермэк с усталым видом (или притворялся, кто его разберет?) показал, где находятся удобства. Будто он сам уже не протоптал туда дорожку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97