– Минутку, – сказал шериф, поворачиваясь ко мне. Я стоял сразу за Уинчеллом, стараясь быть как можно незаметнее. – А вы кто?
Я объяснил. Коп, стоявший рядом, был одним из тех, кому я помогал грузить преступника на багажную полку машины, он подтвердил то, что я сказал.
– Этого еще не хватало, – шериф взмахнул руками. – Мы не хотим здесь видеть никого из чикагских копов. Сами разберемся.
Уинчелл заметил:
– Он со мной.
Поразмыслив немного, шериф разрешил.
– Ладно, о'кей, раз так. Пойдемте.
Я поблагодарил Уинчелла.
– Мы квиты, – ответил он. – Вернее, будем, если вы вернете мне ту «пятерку», что я вам дал. Я вернул ему пять баксов.
Шериф и коп с засунутым за пояс револьвером убийцы провели нас к отделению одиночек, освещенному только светом из коридора. Камеры-одиночки по большей части пустовали. Мы прошли мимо одной, в которой сидел на откидной койке негр и что-то бормотал. На этаже он был единственным заключенным.
В конце коридора была одиночка, в которую поместили Джузеппе Зангара. Он стоял посреди камеры совершенно голый, не стыдясь наготы, но вызова в его позе не было.
Наконец-то я хорошенько его разглядел: ростом около пяти футов шести дюймов; весил, наверное, фунтов сто пятнадцать, верхнюю часть живота пересекал широкий шрам; лицо длинное, узкое, с квадратной челюстью; волосы чёрные, как смоль; глаза темные, внимательные. Слабая улыбка все еще оставалась на его лице. Когда он увидел и узнал меня, улыбка моментально исчезла.
Сквозь решетку шериф поглядел на спокойного, молчаливого узника и заметил:
– Собираюсь тебя, друг, усадить на электрический стул.
Зангара поежился.
– О'кей. Сажай кресло. Я не бояться.
Шериф повернулся к Уинчеллу и сказал:
– Это он, мистер Уинчелл.
Уинчелл приблизился к решетке насколько мог.
– Вы знаете, кто я такой?
– Нет, – ответил Зангара.
– Меня зовут Уолтер Уинчелл. Слыхали обо мне?
Зангара подумал.
– Может быть.
– "Добрый вечер, мистер и миссис Америка, и все корабли в море..."
Зангара ухмыльнулся:
– Радио. Конечно. Я вас знаю. Знаменитый человек.
– Хотите стать знаменитым, Джузеппе?
– Джо. Зовите меня «Джо». Я американский гражданин.
– Хотите прославиться, Джо?
– Я хочу убить президента.
– Чтобы прославиться?
Молчание.
– Расскажите мне все, – продолжал Уинчелл, – и вы станете знаменитостью. Рассказывайте.
Зангара глядел на меня и, как я понял, ожидал подвоха. Я молчал.
Наконец он заговорил:
– Я пытаться убивать президента. Я пытаться убить его потому, что я не любить правительство. Капиталисты все вороны. Все только для денег. Взять всех – президентов, королей, капиталистов – убивать. Взять все деньги – сжечь. Это моя идея. Вот почему я хотеть убить президента.
– Но вы убили не президента, Джо.
Казалось, Зангара это не слишком смутило.
– Я ошибся, – пожал он плечами.
– Вы ранили много других людей. Они могут умереть.
– Плохо.
– Теперь вы сожалеете?
– Ну да, конечно. Жаль, что могла умирать птица, лошадь, корова. Не моя вина. Скамейка качалась.
– Что вы имеете в виду?
– Скамейка, на которой я стоял, она качаться.
– Вы хотите сказать – она шаталась. Поэтому вы промахнулись?
– Конечно. – Он снова посмотрел на меня, на этот раз озадаченно. Ему хотелось знать, почему я не спрашиваю о том, что видел его в саду сермэковского зятя. Мне хотелось знать, сможет ли он выйти из положения с этим его бесконечным «убить президента». «Пусть потерзается», – решил я.
Уинчелл достал, наконец, блокнот, сказав:
– Давайте начнем с самого начала, Джо.
– Отлично.
– Сколько вам лет?
– Тридцать три.
– Где вы родились?
– Италия.
– Сколько времени вы в Америке? – Был здесь, сентябрь 1923 года.
– Были женаты, Джо?
– Нет.
– Родители живы?
– Жив отец. Мать умереть, когда мне было два года. Я мать не помню. У меня мачеха. Шесть сестер.
– Где сейчас ваша семья?
– Калабрия.
– В Италии?
– Ну да.
– Чем вы занимались, с тех пор как живете в Америке, Джо?
– Работа. Каменщик. – Он нервно взглянул на меня, коротко улыбнулся, почесал щетинистый подбородок и щеку острыми пальцами и добавил: – Иногда садовник.
Уинчелл выстреливал вопросы с умопомрачительной скоростью и записывал ответы:
– Где вы жили в Америке?
– Долго в Нью-Йорке. Иногда Майами, иногда Нью-Йорк. Страдаю желудком, – он указал на шрам в шесть дюймов поперек живота. – Когда холодно, я жить Майами.
– А чем вы занимались, когда приехали сюда?
– Ничем. У меня есть немного денег.
Шериф тронул Уинчелла за плечо и сказал:
– При нем было пятьдесят долларов, которые он потерял вместе с брюками.
Уинчелл небрежно кивнул и продолжил:
– Прежде у вас бывали неприятности, Джо?
– Нет, нет, неприятностей, нет, нет. Ни в какой тюрьме не сидеть. Эта первый.
– Пытались раньше кого-нибудь убить?
– Нет, нет, нет...
– Сколько времени планировали покушение? Когда это впервые пришло вам в голову?
– В голове, у меня все время желудок... – Он сжал руками, как клещами, живот в том месте, где был шрам, и нахмурился. Казалось, что он на самом деле говорит правду.
– Расскажите, что с желудком, Джо.
– Когда я работать на кирпичном заводе, я сжег желудок. Тогда я становился каменщик.
– Желудок все еще вас беспокоит?
– Иногда сильная боль. Сильно болею. В желудке огонь. Делается жар в голове, я превращаюсь как в пьяный, и я чувствую, как хочу стрелять себя, и я думаю – почему я стрелять себя? Лучше стрелять в президента. Если бы я был хорошо, то никого не беспокоил.
– Не хотите жить, Джо? Жизнь вас не радует?
– Нет, потому что я болен весь время.
– Неужели вам не хочется жить?
– Мне все равно, я жив или умер. Мне это все равно.
– Джо, я еще кое-что хотел бы спросить.
– Вы знаменитый человек. Спрашивайте, что хочется.
– В вашей семье, Джо, не было никого больных?
– Нет.
– Сумасшедших нет?
– Никого в сумасшедшем доме.
– Вы пьющий, Джо?
– Я не могу пить. Если я пить, то умирать, потому что желудок горит. Ничего не могу пить.
– А есть можете?
– Совсем мало, мне больно. Горит. Я иду в Майами к врачу, но никто помочь не может.
– Вы сказали, что вы гражданин Америки, Джо?
– Ну да. Я член Союза каменщиков.
– Кто-нибудь в этой стране когда-нибудь причинил вам неприятности?
– Нет, никто.
– Вы в Майами поселились, верно? Может, здесь у вас были неприятности?
Зангара скривился, в первый раз выказав раздражение. Он ткнул пальцем в шрам.
– Здесь плохо. Для чего жить? Лучше умереть, все время страдаю, страдаю все время.
Это смутило Уинчелла. Изумившись, что что-то могло его смутить (но это было так), я вступил в разговор, спросив:
– Вы умираете, Джо? Сюда, в Майами, приехали умирать?
Его зубы сверкнули немыслимой белизной.
– Свою работу закончить, – ответил он. Уинчелл взглянул на меня раздраженно, возможно, из-за того, что я влез без его разрешения, и продолжил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97