– О чем ты? – равнодушно спросила Мэри Энн, изо всех сил стараясь пить из бутылки с чувством собственного достоинства.
– Да вот об этом, – ответил я, указывая на двух босоногих фермерских детишек лет одиннадцати, входивших в здание бензоколонки. Через минуту они вышли; один ребенок цепко держал полпинты мороженого «Братьев Хей», а другой – две маленькие деревянные. ложки, выуживая другой рукой из кармана перочинный нож. Усевшись около детей постарше, игравших подковами, тот, что с ножом, разрезал упаковку мороженого пополам, и оба заработали деревянными ложками.
– Ну, разве на это не приятно смотреть? – спросил я.
– На что? – уточнила Мэри Энн. Я снова показал на ребятишек. Она состроила гримаску, заметив:
– Холодновато для мороженого, – и подала мне пустую бутылку.
Я допил свою, опустил бутылки в деревянный ящик около двери рядом с фермерами, жующими табак, и дал парнишке доллар за бензин, сказав, чтобы сдачу оставил себе. Его лицо просияло, как будто с ним такого никогда прежде не случалось, а может, ему и правда не оставляли сдачу.
Мы выехали на дорогу и ехали молча, наверное, миль сто. Я сердился на Мэри Энн. Почти весь день она болтала о себе и своих амбициях (теперь в ее фантазиях фигурировал Голливуд), но когда я попытался указать ей на простое, пусть и грубоватое, но очарование видов по дороге, вроде той бензоколонки позади, она не захотела об этом говорить – кроме, может, замечания вроде: «Они просто сборище деревенщин, Натан».
Мы поужинали в придорожном кафе под названием «Дубы-близнецы» как раз по ту сторону водопадов Стерлинг-Рока, где мы выезжали на скоростное шоссе Иллинойса номер 3. Место было шумное, нам пришлось сидеть в углу, а это Мэри Энн пришлось не по вкусу. Ей также не понравились бросаемые на нее взгляды толстого грека, нас обслуживавшего, и ей не понравилось, как я смотрел на молодую женщину-повариху, которая подошла спросить у меня, понравился ли мне ее пирог.
– Ничего особенного, – заметила Мэри Энн, когда мы отъехали.
Я пожал плечами.
– Она была очаровательна. Да и пирог с вишнями тоже хоть куда.
– Она была самая обыкновенная.
– А что в этом плохого?
– Ничего, но это по-твоему.
Теперь она рассердилась и не разговаривала со мной, пока мы не попали в Трай-Ситиз, срезав угол через Моулайн к Рок-Айленду, где мост соединял его с Девенпортом, а также с близлежащим арсеналом Рок-Айленда.
Набережная подходила к железнодорожным путям и заводам; кварталы местной застройки, попавшиеся нам по дороге, не представляли из себя ничего особенного – рабочие поселения, кое-где уже пришедшие в упадок. Когда мы ехали по черному стальному мосту с плотиной и дамбой по обе стороны, Миссисипи внизу выглядела темной и неспокойной. Река была бездонна – как небо.
Через районы складов мы свернули налево в Девенпорт, нижний город. Мне он показался маленьким – вроде модели Чикаго, которую собирались разместить на Выставке в следующем месяце.
Самое высокое, здание в городе было этажей, может в двенадцать. Большую часть его составляла сигнальная башня с часами (она была освещена) – что-то вроде сигнальной башни «карманных часов Линдберга» на вершине «Пэлмолив-билдинг». Но тому, кто вырос не в Чикаго, а где-нибудь на ферме или в маленьком поселке, Трай-Ситиз – третий по величине город в Айове – Мог показаться столичным городом; население одного только Девенпорта составляло около шестидесяти тысяч человек.
Мэри Энн показывала мне дорогу на холм – по Хэрисон-стрит, потом – налево, выше, где готические виллы уселись на крутом склоне, поглядывая на Трай-Ситиз сверху вниз. Некоторые из особняков походили на старые, унылые лица, по-видимому, превратившись в многоквартирные дома. Дом Мэри Энн был более современным, в стиле Фрэнка Ллойда Файта. Двухэтажное здание из коричневого кирпича скорее походило на замок в стиле модерн. Расположенное в конце квартала, окруженное особняками более ранних построек, оно взгромоздилось на угол крутого холма, резко нависавшего над боковой улочкой, расположенной пониже. Я подъехал к дому с примыкающим к нему гаражом, в который поставил машину. Пока я доставал саквояж со спальными принадлежностями и чемодан Мэри Энн из-за откидного сиденья, над боковым входом рядом с гаражом зажегся свет.
Ее отец выглядел необычно и элегантно: седые волосы и темные усы, одет в светло-серый костюм и темно-серый галстук и, что особенно примечательно, – в серые перчатки. Он стоял в дверях, поджидая, когда мы к нему подойдем, но жест, каким он открыл решетчатую дверь – был дружелюбным. И он улыбался – сдержанно, но искренне.
Мы вступили в белую, современную кухню. Пока ставил багаж, Мэри Энн горячо обняла отца, небрежно указав на меня:
– Это Натан Геллер, папочка, – и оставила нас в кухне одних.
Его сдержанная улыбка стала шире, но как бы смущеннее, и он сказал:
– Вы должны извинить мою дочь, мистер Геллер. Если вы пропутешествовали с ней сюда из Чикаго, полагаю, вы теперь поняли, что у нее на уме только она сама. Временами кажется, что ее мысли, к несчастью, никак не связаны с реальным миром.
Это было сказано с явной любовью к дочери, но я все равно оценил, с каким, вероятно, трудом этому человеку дается вынужденное одиночество.
– Приятно познакомиться с вами, сэр, – сказал я и, не подумав, протянул ему руку, хотя Мэри Энн рассказывала мне о его несчастье.
Он протянул мне в ответ руку в серой перчатке, на ней было только два пальца – большой и указательный, и мы обменялись рукопожатием. Невзирая на то, что рукопожатие было сделано остатком ладони, оно было крепким, как и можно было ожидать от мануального терапевта. Я заметил, что на другой руке, тоже в перчатке, пальцы были все.
На моем лице, должно быть, отразилась досада за мой невольный промах, потому что он улыбнулся сочувственно и сказал:
– Не переживайте, мистер Геллер. Я всегда любил крепкое рукопожатие и не собираюсь от него отказываться, несмотря на нехватку перстов.
Я тоже ему улыбнулся.
– Это кофе так пахнет? – спросил я, показав на плиту.
– Совершенно верно, – ответил он, подходя к буфету. – Вы ели?
– Да, мы остановились в кафе «Дубы-близнецы».
– Хорошо. Моя кухарка по воскресеньям свободна, а я за двадцать с лишним лет, что пребываю в холостяках, научился сносно готовить только кофе. Боюсь, если вы захотите поесть, придется удовольствоваться холодным мясом. Горячий и крепкий кофе, однако, гарантировать могу. Выпьете чашку?
– С удовольствием, – согласился я.
Он принес две дымящиеся чашки, и, устроившись в углу кухни за столиком, мы молча стали пить кофе. Я думаю, он не знал, с чего начать со мной разговор а я просто наслаждался кофе и тем, что наконец-то вышел из «шевроле». Меня манили ванна и постель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97