Возможно, он был бы лучше подготовлен к этой встрече, если бы прислушивался к наставлениям своего брата Пайна. Но, не желая верить ему, он не уделял им ни малейшего внимания.
Прескотт с детства был приучен верить, что семья есть семья — частичка твоей плоти и крови, люди, к которым ты должен относиться с уважением и любовью и которые так же должны относиться к тебе. Даже если ты не чувствуешь к ним особой любви и уважения, ты должен быть с ними по крайней мере терпеливым. Но о Кандервудах нельзя было сказать ничего подобного. С первой же минуты их встречи с ним они были отдалены, безразличны и откровенно грубы. Они были так холодны с ним, что он мог сравнить их только со снежным бураном, который внезапно налетает, когда его меньше всего ждешь, и замораживает тебя до мозга костей. Честно говоря, Прескотт прекрасно понимал, что не навяжи ему сэр Генри этот проклятый титул, сделавший его графом Сент Кеверна, вряд ли кто-нибудь из Кандервудов уделил ему хотя бы минуту внимания. Когда он пытался обсудить со своими дядюшками и кузенами вопросы управления ранчо и разведения скота, они только задрали кверху носы. Ему пришлось утешаться лишь тем, что как купцы, люди городские, они все равно вряд ли понимали что-нибудь в этих вещах.
Но как ни были плохи его родственники мужского пола, его тетушки и кузины, однако, были гораздо хуже. Боже всевышний! Прескотт готов был съесть свою шляпу, если в их головах появилась хотя бы еще одна мысль кроме той, как женить его на одной из своих дочек с лошадиными лицами. Прескотт всегда думал, что отбиться от атак сестер Камбеллов дома, в Техасе, было очень трудной задачей, но улизнуть от девушек Кандервудов оказалось в десять раз труднее. Мало того, но они еще были и в десять раз уродливее. И попытки заарканить его были тоже в десять раз сильнее… Он не мог спокойно пройтись по улицам Лондона или пойти на ужин в какой-нибудь ресторан без того, чтобы хоть одна из них внезапно не появилась перед ним, улыбаясь до ушей, как полусумасшедшая, хихикая и строя ему глазки. Вероятно, они надеялись привлечь его внимание и понравиться ему так, чтобы он, в конце концов, сделал предложение.
Черт побери, ведь он приехал в Англию вовсе не за тем, чтобы найти себе здесь жену!
Но он не мог сказать обо всем этом Люсинде. Он даже не мог поделиться с ней своими проблемами, связанными с семейством. Ведь у нее хватало и своих забот. «И в особенности одной», — подумал он.
— Эмерсон вчера так грубо обошелся с вами, неужели с таким неуважением относятся к вам все люди в округе?!
— Нет, к счастью, он является исключением. Все остальные принимают меня такой, какая я есть.
«Пока я не забываю, где мое место», — добавила она про себя.
Она никогда не пыталась оспаривать те неписанные законы, которые накладывали на нее из-за внебрачного рождения столько запретов, лишали ее стольких радостей в жизни. Например, радости снискать любовь хорошего приличного мужчины, выйти за него замуж, обзавестись домом. Но, пожалуй, самым ужасающим было то, что они лишали ее радости иметь детей.
— Вы скоро сами все увидите, — продолжала она. — Я — паршивая овца в своей семье, поймите это, Прескотт.
— Вы не должны так говорить о себе.
— Даже если это правда?
Прескотт промолчал, не зная, как ответить ей. Он достаточно долго жил на белом свете, чтобы знать, что иногда даже правда не скажет всего до конца. И казалось, что так оно и было в случае с мисс Люсиндой Трефаро. Он прекрасно понимал то положение, в котором она находится, испытывая постоянные унижения даже от своей собственной семьи.
Даже если бы она могла представить властям самые неопровержимые в мире доказательства воровства Эмерсона, скорее всего они не приняли бы ее серьезно и не поверили бы ей только потому, что она была незаконнорожденной, человеком, которому нельзя доверять.
Кошки скребли у него на душе при мысли об ужасающей несправедливости, с которой жизнь относилась к Люсинде. На своем веку он повстречал много женщин, начиная со своих старых знакомых дома, в Техасе, и кончая теми, с которыми ему пришлось познакомиться только несколько дней назад в Лондоне. Но ни одна из них не обладала такой красотой, грацией, таким чувством собственного достоинства, какими отличалась Люсинда. Безо всякого сомнения, она на целую голову превосходила всех этих знатных дам с их длинными родословными.
— Интересно, сможете ли вы узнать правду у Эмерсона? — произнесла она задумчиво.
— Не беспокойтесь. Я с этим справлюсь, — ответил Прескотт. Он был твердо уверен, что сможет вытрясти правду из Эмерсона, даже если ему придется прибегнуть к побоям. Он не выносил воровства. Никогда не мог с ним смириться и никогда, наверное, уже не сможет.
— Если он украл немного, я, пожалуй, смогу убедить его вернуть все назад. Бог знает, возможно, эти деньги как-то помогут нам в нашей ситуации.
— Ну, а если он украл много? В конце концов, он заправлял имением почти три года.
— Я уже сказал, что так или иначе, я заставлю его выплатить назад все, все до последнего никеля.
— До последнего шиллинга.
— Что?
— У нас здесь нет никелей, — сказала она. — У нас есть шиллинги. Стерлинги, шиллинги и пенсы.
— Да все равно. Деньги есть деньги, как их ни называй.
— Здесь налево.
Когда Прескотт потянул поводья, направляя лошадь с главной дороги на узкую тропинку, его рука нечаянно коснулась груди Люсинды. Он почувствовал ее упругую полноту под материей блузки и ощутил внезапный приступ возбуждения в паху. Он понял, что даже невинное прикосновение может толкнуть его к таким действиям, которые в итоге закончат слишком затянувшийся период воздержания. Но Люсинда была женщиной, которая стоила гораздо больше легкого соблазнения.
Дом Эмерсона, как вскоре увидел Прескотт, был полуразвалившейся лачугой с соломенной крышей, которой давно уже требовался ремонт, и крошечным садом, заросшим сорняками. Даже куры, которые, кудахтая, копались в мусоре перед домом, выглядели очень недокормленными.
— Теперь, по крайней мере, мы знаем наверняка, что он не потратил все ворованные деньги на ремонт своего жилища, — Прескотт первым спрыгнул с лошади и помог Люсинде спуститься с седла. — Трудно даже поверить, что в этом доме кто-то живет.
— Однако, это так. Его жена и дети, возможно, и сейчас находятся дома, наблюдая за нами.
— Так у него есть жена и дети?
— Три маленькие девочки.
Прескотт видел Эмерсона только один раз, но и этого короткого столкновения было достаточно, чтобы мысль о том, что он может быть главой семейства, показалась невероятной. Никакая женщина в здравом уме не захотела бы выйти замуж за такого грубого, угрюмого и неприветливого человека, как Эмерсон. Очевидно только та, что не особенно разбиралась в мужчинах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Прескотт с детства был приучен верить, что семья есть семья — частичка твоей плоти и крови, люди, к которым ты должен относиться с уважением и любовью и которые так же должны относиться к тебе. Даже если ты не чувствуешь к ним особой любви и уважения, ты должен быть с ними по крайней мере терпеливым. Но о Кандервудах нельзя было сказать ничего подобного. С первой же минуты их встречи с ним они были отдалены, безразличны и откровенно грубы. Они были так холодны с ним, что он мог сравнить их только со снежным бураном, который внезапно налетает, когда его меньше всего ждешь, и замораживает тебя до мозга костей. Честно говоря, Прескотт прекрасно понимал, что не навяжи ему сэр Генри этот проклятый титул, сделавший его графом Сент Кеверна, вряд ли кто-нибудь из Кандервудов уделил ему хотя бы минуту внимания. Когда он пытался обсудить со своими дядюшками и кузенами вопросы управления ранчо и разведения скота, они только задрали кверху носы. Ему пришлось утешаться лишь тем, что как купцы, люди городские, они все равно вряд ли понимали что-нибудь в этих вещах.
Но как ни были плохи его родственники мужского пола, его тетушки и кузины, однако, были гораздо хуже. Боже всевышний! Прескотт готов был съесть свою шляпу, если в их головах появилась хотя бы еще одна мысль кроме той, как женить его на одной из своих дочек с лошадиными лицами. Прескотт всегда думал, что отбиться от атак сестер Камбеллов дома, в Техасе, было очень трудной задачей, но улизнуть от девушек Кандервудов оказалось в десять раз труднее. Мало того, но они еще были и в десять раз уродливее. И попытки заарканить его были тоже в десять раз сильнее… Он не мог спокойно пройтись по улицам Лондона или пойти на ужин в какой-нибудь ресторан без того, чтобы хоть одна из них внезапно не появилась перед ним, улыбаясь до ушей, как полусумасшедшая, хихикая и строя ему глазки. Вероятно, они надеялись привлечь его внимание и понравиться ему так, чтобы он, в конце концов, сделал предложение.
Черт побери, ведь он приехал в Англию вовсе не за тем, чтобы найти себе здесь жену!
Но он не мог сказать обо всем этом Люсинде. Он даже не мог поделиться с ней своими проблемами, связанными с семейством. Ведь у нее хватало и своих забот. «И в особенности одной», — подумал он.
— Эмерсон вчера так грубо обошелся с вами, неужели с таким неуважением относятся к вам все люди в округе?!
— Нет, к счастью, он является исключением. Все остальные принимают меня такой, какая я есть.
«Пока я не забываю, где мое место», — добавила она про себя.
Она никогда не пыталась оспаривать те неписанные законы, которые накладывали на нее из-за внебрачного рождения столько запретов, лишали ее стольких радостей в жизни. Например, радости снискать любовь хорошего приличного мужчины, выйти за него замуж, обзавестись домом. Но, пожалуй, самым ужасающим было то, что они лишали ее радости иметь детей.
— Вы скоро сами все увидите, — продолжала она. — Я — паршивая овца в своей семье, поймите это, Прескотт.
— Вы не должны так говорить о себе.
— Даже если это правда?
Прескотт промолчал, не зная, как ответить ей. Он достаточно долго жил на белом свете, чтобы знать, что иногда даже правда не скажет всего до конца. И казалось, что так оно и было в случае с мисс Люсиндой Трефаро. Он прекрасно понимал то положение, в котором она находится, испытывая постоянные унижения даже от своей собственной семьи.
Даже если бы она могла представить властям самые неопровержимые в мире доказательства воровства Эмерсона, скорее всего они не приняли бы ее серьезно и не поверили бы ей только потому, что она была незаконнорожденной, человеком, которому нельзя доверять.
Кошки скребли у него на душе при мысли об ужасающей несправедливости, с которой жизнь относилась к Люсинде. На своем веку он повстречал много женщин, начиная со своих старых знакомых дома, в Техасе, и кончая теми, с которыми ему пришлось познакомиться только несколько дней назад в Лондоне. Но ни одна из них не обладала такой красотой, грацией, таким чувством собственного достоинства, какими отличалась Люсинда. Безо всякого сомнения, она на целую голову превосходила всех этих знатных дам с их длинными родословными.
— Интересно, сможете ли вы узнать правду у Эмерсона? — произнесла она задумчиво.
— Не беспокойтесь. Я с этим справлюсь, — ответил Прескотт. Он был твердо уверен, что сможет вытрясти правду из Эмерсона, даже если ему придется прибегнуть к побоям. Он не выносил воровства. Никогда не мог с ним смириться и никогда, наверное, уже не сможет.
— Если он украл немного, я, пожалуй, смогу убедить его вернуть все назад. Бог знает, возможно, эти деньги как-то помогут нам в нашей ситуации.
— Ну, а если он украл много? В конце концов, он заправлял имением почти три года.
— Я уже сказал, что так или иначе, я заставлю его выплатить назад все, все до последнего никеля.
— До последнего шиллинга.
— Что?
— У нас здесь нет никелей, — сказала она. — У нас есть шиллинги. Стерлинги, шиллинги и пенсы.
— Да все равно. Деньги есть деньги, как их ни называй.
— Здесь налево.
Когда Прескотт потянул поводья, направляя лошадь с главной дороги на узкую тропинку, его рука нечаянно коснулась груди Люсинды. Он почувствовал ее упругую полноту под материей блузки и ощутил внезапный приступ возбуждения в паху. Он понял, что даже невинное прикосновение может толкнуть его к таким действиям, которые в итоге закончат слишком затянувшийся период воздержания. Но Люсинда была женщиной, которая стоила гораздо больше легкого соблазнения.
Дом Эмерсона, как вскоре увидел Прескотт, был полуразвалившейся лачугой с соломенной крышей, которой давно уже требовался ремонт, и крошечным садом, заросшим сорняками. Даже куры, которые, кудахтая, копались в мусоре перед домом, выглядели очень недокормленными.
— Теперь, по крайней мере, мы знаем наверняка, что он не потратил все ворованные деньги на ремонт своего жилища, — Прескотт первым спрыгнул с лошади и помог Люсинде спуститься с седла. — Трудно даже поверить, что в этом доме кто-то живет.
— Однако, это так. Его жена и дети, возможно, и сейчас находятся дома, наблюдая за нами.
— Так у него есть жена и дети?
— Три маленькие девочки.
Прескотт видел Эмерсона только один раз, но и этого короткого столкновения было достаточно, чтобы мысль о том, что он может быть главой семейства, показалась невероятной. Никакая женщина в здравом уме не захотела бы выйти замуж за такого грубого, угрюмого и неприветливого человека, как Эмерсон. Очевидно только та, что не особенно разбиралась в мужчинах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81