Ведь ты знаешь, что я не могу поехать с тобой.
— Я знаю, что ты мне сказала, но я до сих пор не могу понять этого. Мы принадлежим друг другу, Люсинда.
Прежде, чем она смогла опять ускользнуть от его прикосновения, он поймал ее левую руку и крепко сжал в своей ладони, посмотрев на кольцо, которое он надел на палец, когда они нашли драгоценности.
— Мы даже дали друг другу клятвы, помнишь?
— Эти клятвы были просто словами. Они ничего не значили, совсем ничего.
— Они кое-что значили для меня. Иначе я не сказал бы их. Я думаю, что-то они значили и для тебя. Ты моя жена, черт побери!
— Только по обещанию, но не по закону.
— Это можно изменить. Мы позовем судью Ченоуэфа, чтобы…
— Нет! Ты не сделаешь ничего подобного. Я не стану причиной того, что будет опорочено твое доброе имя или…
— Чепуха! Это мое доброе имя, и я решаю, как распорядиться им. Разве ты этого еще не поняла? И к тому же ты не опорочишь его. Наоборот, ты придашь ему значимости.
Люсинда высвободила свою руку и отошла от него.
— Это совсем не то, о чем мечтала твоя семья.
— Черт с ними. Они уехали. Прошла уже почти неделя с тех пор, как они уехали, а я так и не изменил своего решения, .
— Боюсь, что придется это сделать.
Понимая, что с этим прямым подходом он не продвинется в своих уговорах вперед ни на дюйм, Прескотт решил на некоторое время отступить. Но он еще не закончил этот разговор, далеко не закончил. У него еще был в кармане припрятан туз, и если не будет другого выхода, он не станет долго раздумывать, чтобы пустить его в ход.
— Так это твое окончательное решение, да? Я уеду, а ты останешься здесь?
— Так будет лучше для нас обоих.
— Может быть, для тебя — да, но не для меня, дорогая.
Несколькими мгновениями позже, когда Люсинда взглянула назад через плечо и увидела, что он ушел, она еще сильнее почувствовала свое одиночество и отчаяние. Почему он не мог понять ее? Она любила Прескотта всем своим сердцем, всем своим существом, но она не могла выйти за него замуж. Она не могла дать ему своего согласия на брак, потому что хотела спасти его от позора и унижения — от двух вещей, за которые он стал бы презирать ее в будущем.
— Так значит теперь все официально.
Прескотт прочитал документы, лежащие перед ним на столе, и кивнул.
— Да, теперь все официально, — сказал Харгривс. — Посыльный от судьи Ченоуэфа доставил их только несколько минут назад. И я подумал, что вы первый должны увидеть их.
— Давно уже пора. Это все, что я могу сказать.
Прошедшие три недели были самыми длинными в жизни Прескотта. Все, что он делал, так это ждал и беспокоился, все время строя планы и отдавая распоряжения перед отъездом из Англии. Все эти три недели он ждал, когда судья объявит Александру, Викторию и Элизабет его приемными дочерьми официально, независимо от того, был он женат или нет. Одновременно с этим он со страхом ожидал, что Эмерсон поднимется из своей водяной могилы, чтобы отомстить ему, если он действительно был мертв, или же придет с шерифом Пенхалиганом и предъявит ему обвинение в покушении на жизнь. Но Эмерсон не появился, и девочки теперь были его.
А еще в глубине души он опасался, что получит письмо от добросовестного судьи, где будет сказано, что документы Эда являются недействительными, что королевские секретари не смогли установить их достоверность и что — Боже, спаси от этого! — он все еще остается графом. Но теперь было ясно, что все беспокойства напрасны. Он опять был свободным человеком.
— Поздравляю, Эд, — сказал он. — Из тебя получится превосходный граф.
— По крайней мере лучше того, каким были вы, если не обидитесь, что замечу это, кузен.
— Я совершенно не обижусь.
— Я должен признаться, однако, что ваше короткое правление в качестве графа не было совершеннейшей и безоговорочной неудачей, как я прогнозировал сначала. Вы сделали одно-два нововведения здесь в имении, которые я намереваюсь сохранить.
— Например?
— Хотя бы то, что вы предоставили больше кредитов фермерам-арендаторам, чем они когда-либо получали в прошлом. И к тому же отдали им большую часть доходов от годового урожая. Это очень справедливо, учитывая, что они здесь выполняют всю работу.
— Если ты действительно настоящий Трефаро, как я думаю, — сказал Прескотт, — ты возьмешь на себя часть этой работы. Ты не можешь просто сидеть здесь в замке и ждать, когда деньги потекут в твои карманы. Ты должен сам пойти туда, где делаются эти деньги, пойти вместе с фермерами в сарай для стрижки овец. Надеюсь, ты не побрезгуешь немного загрязнить свои руки и вернуться домой пропахшим овечьим запахом, потому что, поверь мне, этого не избежать.
На лице у Харгривса появилось брезгливое выражение. Но Прескотт, не обратив на это внимание, продолжал.
— Ты должен выйти в поле и помочь им с сенокосом. А также помочь им сгонять тех чертовых овец, которыми вы все здесь так гордитесь. Такое деятельное провождение времени оставит чувство удовлетворения в твоей душе. Знаешь ли, ты почувствуешь себя полезным. И кроме того, фермеры будут больше уважать тебя, видя, что ты хочешь вести себя, как один из них.
Хагривс кивнул.
— Да, полезным. Мне кажется, что в Рейвенс Лэйере уже давно не было такого активного или даже такого заинтересованного в каждодневной жизни имения графа, каким были вы. В большинстве своем наши прославленные — или же мне следует сказать бесчестные — предшественники были настолько пассивными, что можно было подумать, что всю свою жизнь они проводили в летаргическом сне. Их не интересовало ничего, кроме доходов, которые могло приносить им имение.
— Да, у меня сложилось точно такое же мнение после того, как Люсинда рассказала мне кое-что из истории замка. Зная, какими бездельниками и подлецами были наши родственники, остается только удивляться, что нам, Трефаро, удалось продержаться здесь так долго. Я просто поражаюсь, как один из этих графов не проиграл все это имение кому-нибудь в покер.
— Или как его еще не спустили с молотка кредиторы!
— И они тоже.
Прескотт содрогнулся при воспоминании о длинных очередях кредиторов, которым он был должен всю свою жизнь, так же как были должны его отец, да и дед тоже. Но он рассматривал это как признак того, что был рожден Трефаро. Такова их участь — вечно быть в долгах и находиться в постоянном страхе, что они будут не в состоянии оплатить следующий чек и потеряют все до последнего цента.
— Однако теперь все должно пойти по-другому, не так ли?
— Вы имеете в виду теперь, когда вы нашли спрятанные сокровища последнего барона?
— Конечно же, это не помешает.
— Не хотелось бы разочаровать вас, кузен, но мне кажется, что большая часть этих так называемых сокровищ практически не представляет никакой ценности.
— Не представляет никакой ценности?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Я знаю, что ты мне сказала, но я до сих пор не могу понять этого. Мы принадлежим друг другу, Люсинда.
Прежде, чем она смогла опять ускользнуть от его прикосновения, он поймал ее левую руку и крепко сжал в своей ладони, посмотрев на кольцо, которое он надел на палец, когда они нашли драгоценности.
— Мы даже дали друг другу клятвы, помнишь?
— Эти клятвы были просто словами. Они ничего не значили, совсем ничего.
— Они кое-что значили для меня. Иначе я не сказал бы их. Я думаю, что-то они значили и для тебя. Ты моя жена, черт побери!
— Только по обещанию, но не по закону.
— Это можно изменить. Мы позовем судью Ченоуэфа, чтобы…
— Нет! Ты не сделаешь ничего подобного. Я не стану причиной того, что будет опорочено твое доброе имя или…
— Чепуха! Это мое доброе имя, и я решаю, как распорядиться им. Разве ты этого еще не поняла? И к тому же ты не опорочишь его. Наоборот, ты придашь ему значимости.
Люсинда высвободила свою руку и отошла от него.
— Это совсем не то, о чем мечтала твоя семья.
— Черт с ними. Они уехали. Прошла уже почти неделя с тех пор, как они уехали, а я так и не изменил своего решения, .
— Боюсь, что придется это сделать.
Понимая, что с этим прямым подходом он не продвинется в своих уговорах вперед ни на дюйм, Прескотт решил на некоторое время отступить. Но он еще не закончил этот разговор, далеко не закончил. У него еще был в кармане припрятан туз, и если не будет другого выхода, он не станет долго раздумывать, чтобы пустить его в ход.
— Так это твое окончательное решение, да? Я уеду, а ты останешься здесь?
— Так будет лучше для нас обоих.
— Может быть, для тебя — да, но не для меня, дорогая.
Несколькими мгновениями позже, когда Люсинда взглянула назад через плечо и увидела, что он ушел, она еще сильнее почувствовала свое одиночество и отчаяние. Почему он не мог понять ее? Она любила Прескотта всем своим сердцем, всем своим существом, но она не могла выйти за него замуж. Она не могла дать ему своего согласия на брак, потому что хотела спасти его от позора и унижения — от двух вещей, за которые он стал бы презирать ее в будущем.
— Так значит теперь все официально.
Прескотт прочитал документы, лежащие перед ним на столе, и кивнул.
— Да, теперь все официально, — сказал Харгривс. — Посыльный от судьи Ченоуэфа доставил их только несколько минут назад. И я подумал, что вы первый должны увидеть их.
— Давно уже пора. Это все, что я могу сказать.
Прошедшие три недели были самыми длинными в жизни Прескотта. Все, что он делал, так это ждал и беспокоился, все время строя планы и отдавая распоряжения перед отъездом из Англии. Все эти три недели он ждал, когда судья объявит Александру, Викторию и Элизабет его приемными дочерьми официально, независимо от того, был он женат или нет. Одновременно с этим он со страхом ожидал, что Эмерсон поднимется из своей водяной могилы, чтобы отомстить ему, если он действительно был мертв, или же придет с шерифом Пенхалиганом и предъявит ему обвинение в покушении на жизнь. Но Эмерсон не появился, и девочки теперь были его.
А еще в глубине души он опасался, что получит письмо от добросовестного судьи, где будет сказано, что документы Эда являются недействительными, что королевские секретари не смогли установить их достоверность и что — Боже, спаси от этого! — он все еще остается графом. Но теперь было ясно, что все беспокойства напрасны. Он опять был свободным человеком.
— Поздравляю, Эд, — сказал он. — Из тебя получится превосходный граф.
— По крайней мере лучше того, каким были вы, если не обидитесь, что замечу это, кузен.
— Я совершенно не обижусь.
— Я должен признаться, однако, что ваше короткое правление в качестве графа не было совершеннейшей и безоговорочной неудачей, как я прогнозировал сначала. Вы сделали одно-два нововведения здесь в имении, которые я намереваюсь сохранить.
— Например?
— Хотя бы то, что вы предоставили больше кредитов фермерам-арендаторам, чем они когда-либо получали в прошлом. И к тому же отдали им большую часть доходов от годового урожая. Это очень справедливо, учитывая, что они здесь выполняют всю работу.
— Если ты действительно настоящий Трефаро, как я думаю, — сказал Прескотт, — ты возьмешь на себя часть этой работы. Ты не можешь просто сидеть здесь в замке и ждать, когда деньги потекут в твои карманы. Ты должен сам пойти туда, где делаются эти деньги, пойти вместе с фермерами в сарай для стрижки овец. Надеюсь, ты не побрезгуешь немного загрязнить свои руки и вернуться домой пропахшим овечьим запахом, потому что, поверь мне, этого не избежать.
На лице у Харгривса появилось брезгливое выражение. Но Прескотт, не обратив на это внимание, продолжал.
— Ты должен выйти в поле и помочь им с сенокосом. А также помочь им сгонять тех чертовых овец, которыми вы все здесь так гордитесь. Такое деятельное провождение времени оставит чувство удовлетворения в твоей душе. Знаешь ли, ты почувствуешь себя полезным. И кроме того, фермеры будут больше уважать тебя, видя, что ты хочешь вести себя, как один из них.
Хагривс кивнул.
— Да, полезным. Мне кажется, что в Рейвенс Лэйере уже давно не было такого активного или даже такого заинтересованного в каждодневной жизни имения графа, каким были вы. В большинстве своем наши прославленные — или же мне следует сказать бесчестные — предшественники были настолько пассивными, что можно было подумать, что всю свою жизнь они проводили в летаргическом сне. Их не интересовало ничего, кроме доходов, которые могло приносить им имение.
— Да, у меня сложилось точно такое же мнение после того, как Люсинда рассказала мне кое-что из истории замка. Зная, какими бездельниками и подлецами были наши родственники, остается только удивляться, что нам, Трефаро, удалось продержаться здесь так долго. Я просто поражаюсь, как один из этих графов не проиграл все это имение кому-нибудь в покер.
— Или как его еще не спустили с молотка кредиторы!
— И они тоже.
Прескотт содрогнулся при воспоминании о длинных очередях кредиторов, которым он был должен всю свою жизнь, так же как были должны его отец, да и дед тоже. Но он рассматривал это как признак того, что был рожден Трефаро. Такова их участь — вечно быть в долгах и находиться в постоянном страхе, что они будут не в состоянии оплатить следующий чек и потеряют все до последнего цента.
— Однако теперь все должно пойти по-другому, не так ли?
— Вы имеете в виду теперь, когда вы нашли спрятанные сокровища последнего барона?
— Конечно же, это не помешает.
— Не хотелось бы разочаровать вас, кузен, но мне кажется, что большая часть этих так называемых сокровищ практически не представляет никакой ценности.
— Не представляет никакой ценности?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81