— В вашей кровати?
— Да, в моей кровати.
— Но им следует спать наверху в детской.
— Я старался уложить их в кровать там, но из этого ничего не вышло. Они хотели, чтобы я рассказал им сказку. Но дело в том, что я поведал им все истории, какие только мог вспомнить, а они хотели еще. Так что пришлось привести их вниз и читать сказки до тех пор, пока они не уснули.
Почувствовав холодок под халатом, он оттянул махровую ткань от мокрого места на ноге.
— Элизабет опять намочила пеленки.
Люсинда взглянула в чуть приоткрытую дверь за его спиной, и выражение страшной душевной боли исказило ее черты.
— Бедняжки.
— А как их мама?
— Анна… — Люсинда прервалась. Ее охватила дрожь. Последние силы разом покинули ее.
— О Боже, дорогая.
Прескотт подошел, взял лампу из ее пальцев и заключил в свои объятия, прижав крепко к себе, когда она разразилась неудержимыми рыданиями.
«Боже, спаси и помоги невинным в этом мире, — думал он. — Особенно трем маленьким, лишенным матери ангелочкам, спящим сейчас в его кровати».
Спустя некоторое время, когда плач ее стал понемногу утихать, Люсинда снова набралась сил заговорить.
— Анна была настоящая леди. Такая изысканная, такая утонченная и такая прекрасная мать. У нее не было шансов, Прескотт. Ни малейших шансов.
— Ну-ну, не корите теперь себя. Вы сделали все, что могли, чтобы помочь ей.
— Я знаю, я знаю. Доктор Гудэйкер сказал мне то же самое, но это ничуть не уменьшает страшную пустоту в моей душе.
— И доктор был там?
— Он подъехал к дому за несколько мгновений до того, как Анна, наконец, родила. Доктор сделал все, что было в его силах, но даже он не смог спасти ее. Гарик избил ее настолько жестоко на этот раз, что у нее просто не осталось сил, чтобы выжить. Смерть, возможно, явилась для нее самым большим облегчением в жизни.
— Так сказал доктор?
— О, ему ничего не надо было говорить. В тот момент, когда я увидела синяки у Анны на животе, ее тяжелое состояние стало очевидным для меня.
— А младенец?
Люсинда покачала головой.
— Как сказал доктор Гудэйкер, он, должно быть, умер еще во время избиения.
Невыносимая ярость захлестнула душу Прескотта. Он не мог понять, как человек мог быть настолько жестоким, чтобы избить ногами свою беременную жену и ребенка в ее чреве, убив их обоих. Значит, Эмерсон не был человеком, по крайней мере, в истинном смысле этого слова. Он был подлецом и должен так или иначе ответить за свои преступления.
— Ты будешь в порядке? — спросил он.
— У меня все будет нормально.
Но Люсинда знала, что пройдут дни, недели, а может даже месяцы, прежде чем яркие картины страданий Анны Эмерсон и ее мученические крики поблекнут в памяти. Эти пытки будут продолжаться еще долго.
Не в силах стоять на месте и чувствуя потребность сделать что-то немедленно, Прескотт высвободился из объятий Люсинды, отступил назад и направился к спальне.
— Вы не могли бы остаться с девочками на некоторое время?
— Конечно. Но куда вы идете?
— Мне нужно выйти.
— Выйти? В такой час?
— Да. У меня плохой привкус во рту. Может быть, свежий воздух поможет мне избавиться от него.
— Но на улице кромешная тьма. И начинается дождь. Вы потеряетесь и схватите простуду.
— Не беспокойтесь, я буду в порядке. Я не собираюсь идти туда, где не был раньше.
Видя его непреклонный решительный вид, Люсинда больше не сомневалась насчет того, куда он идет и каковы его намерения.
— О, ради Бога, Прескотт, вы не можете сейчас помышлять о том, чтобы сделать этот необдуманный поступок.
— Нет, это не необдуманный поступок. Я должен был сделать это уже давно.
— Вы имеете в виду — вершить правосудие собственными руками, не так ли?
— Как только я приехал сюда, и вы, и все остальные твердили мне, что владельцу этих мест принадлежит вся власть. Настало время воспользоваться своим правом. Вам так не кажется?
Он тихо проскользнул в свою затемненную спальню, где тусклый свет, пробивавшийся от лампы Люсинды из гостиной, едва освещал три крошечные фигурки, лежащие посередине его кровати. Но и этого взгляда было достаточно, чтобы болезненно сжалось его сердце, и он вспомнил о своем детстве. Он знал, что значит расти без матери, все время думать, как она выглядит, и постоянно мечтать о том, чтобы хоть раз услышать ее голос и смех. Тетушка Эмми прекрасно заменяла ему мать. Она была любящей, доброй, а при необходимости строгой. Но факт оставался фактом: она была только его тетей, а не настоящей матерью.
Он остановился у кровати, чтобы накрыть детей одеялами, которые они скинули с себя во сне, а затем направился в гардеробную. Но собираясь закрыть дверь, он обнаружил Люсинду, стоящую у него за спиной.
— Это безумство, Прескотт. То, что вы задумали сделать, — совершеннейшее безумство.
— Эмерсон забил ногами свою жену и ребенка до смерти. Он заслужил дозу своего собственного лекарства, Люсинда. И мы оба знаем об этом.
— Вы хотите сказать — око за око, не так ли?
— Да, пожалуй, это так, — он стянул с себя халат и начал было расстегивать ширинку брюк, но Люсинда смотрела на него. — Вы не могли бы отвернуться? Мне надо вылезти из этих мокрых штанов.
— Нет, я не отвернусь. Я не позволю вам переодеться. Может, хотя бы это остановит вас от совершения необдуманного поступка.
— Ну и прекрасно. Пусть будет по-вашему.
Он расстегнул две верхние пуговицы и был уже готов сделать то же самое с третьей, когда Люсинда глубоко вздохнула и быстро повернулась к нему спиной.
— Это несерьезно. Вы не можете устроить разбирательство с Гариком сегодня ночью.
— И могу, и сделаю. Выбить дух из этого подлеца будет достойным для него наказанием. На этот раз ему придется иметь дело с таким же мужчиной, как и он сам, а не с хрупкой болезненной женщиной.
— Прескотт, из двух неправд правды не получится. Даже если вы изобьете Гарика, это все равно не воскресит его жену и ребенка. Они все так же будут мертвы.
— Но я не могу оставить это безнаказанным, а тем более забыть, — произнес он с раздражением, доставая чистые брюки из комода.
— Но это вовсе не то, что я прошу вас сделать. Я просто думаю, что вам следует остановиться и еще раз обдумать свои действия, прежде чем расправляться с человеком без суда.
— Но кто-то должен наказать Эмерсона, и это с успехом могу сделать я. К тому же я слышал, что шериф в этих краях немногим лучше пустого места.
— Нет, он не пустое место. Это порядочный человек. Возможно, он знает свое дело не так хорошо, как чиновники в Лондоне, но он справляется со своей работой.
— Согласен. Может быть, он и старается делать все, что в его силах, но знает ли он, что делать в случае убийства?
— Убийства?
— Да, убийства. Когда человек избивает свою жену и ребенка в ее чреве, и та умирает от побоев при родах, он становится убийцей, как на это ни посмотри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81