Аженор, молодой и сильный мужчина, набросился на припасы так рьяно, что влюбленный наших дней сгорел бы со стыда за него; между тем ему восторженно вторил Мюзарон, который под тем предлогом, что в темноте ничего не видно, заодно с мясом с хрустом разгрызал кости.
Вдруг хруст стал раздаваться лишь со стороны Аженора, а со стороны Мюзарона умолк.
– Эй, что с тобой? – спросил рыцарь.
– Сеньор, мне почудилось, будто я слышу голоса, – ответил Мюзарон, – хотя, вероятно, и ошибаюсь… Это неважно.
И он снова принялся за еду.
Но вскоре хруст еще раз прервался, а так как Мюзарон сидел спиной к входу, то Аженор мог заметить, что тот весь обратился в слух.
– Ага, понятно, – сказал Аженор. – Ты сходишь с ума.
– Вовсе нет, сеньор, и даже еще не оглох. Я слышу, уверяю вас, слышу голоса.
– Да брось! Ты бредишь, – возразил молодой человек. – Это какая-нибудь оставшаяся здесь летучая мышь шарит по стенам.
– Будь по-вашему! – сказал Мюзарон, понизив голос до такой степени, что хозяин едва мог его расслышать. – Однако я не только слышу, но и вижу.
– Видишь!?
– Да. Соизвольте обернуться и сами увидите. Предложение было столь разумным, что Аженор живо обернулся.
В темной глубине пещеры действительно мерцала светлая полоска; свет, вызываемый неведомым пламенем, проникал через расщелину в скале.
– Если у нас света нет, – рассудил Мюзарон, – значит, у них есть.
– У кого у них?
– Как у кого? У наших соседей.
– Значит, ты думаешь, что в твоей пустой пещере есть люди?
– Я вам говорил, что людей нет только в нашей пещере, но не в соседней.
– Ладно, растолкуй-ка пояснее.
– Понимаете, ваша милость, мы находимся на гребне горы или рядом с ним, а у каждой горы два склона.
– Очень верно!
– Мысль моя заключается в том, что у этой пещеры два входа. Щель, которую мы видим, образовалась случайно. Мы проникли в пещеру через западный вход, а они – через восточный.
– Но кто они, в конце концов?
– Этого я не знаю. Сейчас, ваша милость, мы их увидим. Вы были правы, запретив мне развести костер. Я полагаю, что ваша милость столь же осторожны, сколь и храбры, а это много значит. Но надо посмотреть.
– Надо! – согласился Аженор.
И они оба, не без трепета, двинулись вперед, в глубины подземелья. Мюзарон шел первым; он подошел раньше и первым припал глазом к щели в холодной стене скалы.
– Посмотрите! – еле слышно сказал он. – Не пожалеете. Аженор взглянул и вздрогнул.
– Ну как? – спросил Мюзарон.
– Тсс! – прошептал Аженор.
XV. Цыгане
Картина, которую в изумлении созерцали наши путники, действительно, заслуживала напряженного внимания, с каким они в нее всматривались.
Сквозь трещину в скале можно было увидеть такое зрелище: в почти такой же пещере, как и та, где находились наши путешественники, в центре её, возле ларца, который стоял на широком камне, находились присевшие на корточки женщины; одна из них пыталась укрепить на краю камня горящую свечу, которая отбрасывала свет, привлекший внимание Аженора и Мюзарона, и позволяла видеть всю сцену.
Обе женщины одеты были нищенски; головы у них были закутаны капюшонами из грубой блеклой ткани, какие носили цыганки той эпохи, поэтому Аженор и причислил этих женщин к сему бродячему племени; судя по их осанке и жестам, обе были немолоды.
В двух шагах от них в задумчивости стоял третий человек; так как дрожащее пламя свечи не освещало его лица, невозможно было определить, мужчина это или женщина.
Обе женщины были заняты тем, что устраивали себе сиденья из тюков тряпья.
Все выглядело бедно, жалко, убого; только ларец – он был из слоновой кости, инкрустированной золотом, – странно контрастировал с этим убожеством.
Вскоре из глубины пещеры, двигаясь из темноты на свет, появился еще кто-то, четвертый человек.
Склонившись к одной из сидящих женщин, он что-то сказал ей, но Аженор и Мюзарон не могли расслышать слов.
Сидящая цыганка внимательно слушала, потом жестом отослала пришедшего. Аженор обратил внимание, что ее жест был исполнен достоинства и властности.
Стоявший человек, поклонившись, последовал за тем, кто сказал несколько фраз, и оба скрылись во тьме пещеры.
После этого женщина, сделавшая повелительный жест, встала и поставила ногу на камень.
Движения всех этих людей были видны как на ладони, но их слов нельзя было расслышать, потому что в пещере голоса сливались в неразборчивый шепот.
Цыганки остались одни.
– Бьюсь об заклад, ваша милость, – тихо сказал Мюзарон, – что этим старым ведьмам на пару будет лет триста. Цыгане живут долго, как вороны.
– Молодыми их действительно не назовешь, – согласился Аженор.
В это время вторая женщина – в отличие от первой она не встала, а опустилась на колени – начала расшнуровывать замшевый сапожок, который обтягивал ногу чуть повыше лодыжки.
– Фу ты, черт! – прошептал Аженор. – Смотри, если хочешь, а я ухожу. Ничего уродливее, чем нога старухи, быть не может.
Мюзарон, более любопытный, чем его хозяин, остался, а рыцарь отошел назад.
– Право слово, сударь, – воскликнул он, – поверьте мне, что эта ножка не так уж уродлива, как мы думали! Даже совсем наоборот, она прелестна! Посмотрите же, сударь, посмотрите!
Аженор отважился взглянуть.
– Да, ножка изумительная, – подтвердил он, – а лодыжка – верх совершенства. Ничего не скажешь, эти цыгане – люди красивые.
Старуха намочила в прозрачной как кристалл воде, стекавшей алмазными каплями по скале, тончайшую ткань и обтерла ножку своей спутницы.
Потом, порывшись в украшенном золотом ларце, она вытащила оттуда духи и протерла ножку, которая восхищала, а главное – приводила в изумление обоих путников.
– Духи! Мази! Видите, сударь, видите? – вскричал Мюзарон.
– Что это все значит? – прошептал Аженор, который смотрел, как цыганка обнажила другую, столь же белую и нежную, ножку.
– Сударь, это королеву цыган готовят ко сну, – шепотом ответил Мюзарон, – сейчас вы увидите, как ее будут раздевать.
Цыганка, обмыв, вытерев и натерев мазями ножки, действительно, взялась за капюшон, который сняла с бесконечной осторожностью, изобразив на лице выражение безграничного почтения.
Когда капюшон был снят, показалось не сморщенное лицо столетней старухи, как пророчил Мюзарон, а очаровательное – карие глаза, румяная кожа, носик с горбинкой – личико, чистейшей образец иберийской прелести, и перед взорами наших путников предстала женщина лет двадцати шести-двадцати восьми, ослепляя блеском своей цветущей красоты.
Пока оба наших созерцателя стояли, онемев от восторга, старая цыганка расстелила на земле покрывало из верблюжьей шерсти, которое, хотя и было футов десять в длину, легко прошло бы сквозь девичье кольцо; оно было сделано из той ткани, секретом изготовления которой в те времена владели только арабы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164