– спросил Аженор, весь дрожа, потому что он вспомнил о том, о чем алькальд рассказывал Мюзарону. – Значит, это правда, что дон Педро путешествовал вместе с Аиссой?
– Мне известно многое, господин рыцарь, – ответила прекрасная путешественница, – ибо мы, люди из королевского дома, быстро узнаем новости.
– О, мадам, мадам, вы пронзаете мне сердце! – с грустью произнес Аженор, чья молодость вступила в пору расцвета, который слагается из двух тончайших материй души: доверчивости к чужим словам и наивности в словах собственных.
– Я пронзаю вам сердце?! – с изумлением воскликнула незнакомка. – Вы, наверное, хорошо знаете эту женщину?
– Увы, мадам, я влюблен в нее без памяти! – прошептал рыцарь, охваченный отчаянием.
Молодая женщина сочувственно улыбнулась:
– Но, значит, она вас больше не любит?
– Она признавалась, что любит. О, наверное, коварный Мотриль силой или колдовством принудил ее к измене.
– Это великий злодей, – холодно заметила молодая женщина, – который уже принес королю много зла. Но, по-вашему, какую цель он преследует?
– Совсем простую – хочет устранить донью Марию Падилью.
– Значит, вы тоже так думаете?
– Конечно, мадам.
– Но толкуют, будто донья Мария безумно влюблена в короля, – продолжала незнакомка. – Как вы полагаете, страдает ли она от того, что дон Педро столь недостойным образом бросает ее?
– Она женщина, а значит, существо слабое, она погибнет, как погибла Бланка. Правда, смерть одной была убийством, а смерть другой станет искуплением.
– Искуплением!.. По-вашему, выходит, что Мария Падилья должна искупить какую-то вину?
– Это не я говорю, мадам, так люди говорят.
– Следовательно, вы считаете, что Марию Падилью не будут оплакивать, как оплакивают Бланку Кастильскую?
– Конечно, не будут, хотя, когда их обеих не будет на свете, любовницу, вероятно, признают столь же несчастной, как и супругу дона Педро.
– А вам будет ее жалко?
– Да, но я должен жалеть ее меньше, чем кого-либо.
– Почему же? – спросила молодая женщина, в упор глядя на Аженора своими расширенными черными глазами.
– Потому что говорят, будто она посоветовала королю убить дона Фадрике, а дон Фадрике был моим другом.
– Вы случайно не тот франкский рыцарь, – спросила молодая женщина, – которому дон Фадрике назначал встречу?
– Да, и это мне пес принес голову своего хозяина.
– Шевалье! Шевалье! – вскричала молодая женщина, хватая Аженора за руку. – Выслушайте меня: клянусь душой своей, клянусь надеждой Марии Падильи попасть в рай, что не она подала этот совет, а Мотриль!
– Но ведь она знала об убийстве и не помешала ему. Незнакомка ничего не ответила.
– Довольно того, что ее накажет Бог или, вернее, сам дон Педро. Кто знает, не потому ли он сейчас меньше ее любит, что между ним и этой женщиной пролегла кровь его брата.
– Может быть, вы правы, – громко ответила незнакомка, – но потерпите, не спешите!
– Кажется, вы ненавидите Мотриля, мадам?
– Смертельно.
– Чем же он вам так досадил?
– Тем же, чем всем испанцам: он разлучил короля со своим народом.
– Из-за политических интриг женщины редко испытывают к мужчине такую ненависть, которую, мне кажется, вы питаете к Мотрилю.
– Потому что мне тоже есть на что пожаловаться: целый месяц он мешает мне найти моего мужа.
– Каким образом?
– Он окружил короля дона Педро такой слежкой, что до того не может дойти ни одно письмо, ни один гонец не может пробраться ни к королю, ни к его людям. Я сама посылала к моему мужу двух тайных курьеров, которые не вернулись назад. Мне и сейчас неизвестно, сумею ли я попасть в Сорию и попадете ли туда вы…
– Не беспокойтесь, я попаду, ибо еду в качестве посла. Молодая женщина иронически покачала головой.
– Вы попадете в город, если того пожелает Мотриль, – сказала она приглушенным голосом, в котором чувствовалось сильное душевное волнение.
Аженор протянул руку и показал перстень, который дал ему Энрике де Трастамаре.
– Вот мой талисман, – пояснил он.
Изумруд этого перстня крепился двумя скрещенными буквами «Э».
– Ну тогда, – заметила молодая женщина, – вам, может быть, и удастся миновать охрану.
– Если я преодолею охрану, то и вы преодолеете ее вместе со мной, потому что вы в моей свите и к вам должны отнестись с уважением.
– Вы обещаете мне, что если вы проникните в город, то и я проникну вместе с вами?
– Клянусь словом рыцаря!
– Хорошо! В обмен на вашу клятву, заклинаю вас сказать мне, что вам сейчас доставило бы самое большое удовольствие?
– Увы! Вы не можете даровать мне самого желанного.
– Все равно скажите!
– Я хотел бы встретиться с Аиссой и поговорить с ней.
– Если я проникну в город, вы встретитесь с ней и поговорите.
– Благодарю вас! Поверьте, я буду навеки вам признателен!
– А я уверяю вас, что мне вы окажете еще большую услугу!
– Однако это вы дарите мне жизнь.
– А вы дарите мне нечто большее, чем жизнь, – загадочно улыбнувшись, возразила молодая женщина.
Обменявшись этими клятвами и заключив союз, они тем временем въехали в деревню, где должны были расположиться на ночлег; прекрасная незнакомка проворно соскочила с коня Аженора, поскольку жители сочли бы странной эту компанию христиан и цыган, и было решено утром встретиться на дороге, примерно в льё от деревни.
XVIII. Паж
Утром, поднявшись чуть свет, рыцарь уже нашел цыган в условленном накануне месте возле источника, где они завтракали. Как и вчера, все цыгане расположились на прежних местах, и маленький отряд в том же порядке отправился в дорогу.
День прошел за разговорами, самое живое участие в котором приняли Мюзарон и мамка. Но, невзирая на увлекательность и пестроту содержания тех бесед, что вели между собой оба этих столь важных персонажа, мы воздержимся от их пересказа. Мюзарон, хотя и пустил в ход всю свою дипломатичность, сумел выведать у старухи лишь то, о чем вчера уже рассказала молодая женщина.
Наконец они увидели Сорию.
Этот жалкий провинциальный городок, как водилось в те времена, был обнесен крепостными стенами.
– Вот мы и приехали, мадам, – сказал Аженор. – Если вы полагаете, что мавр за всем следит, как вы мне говорили, то не думайте, что он ограничивается проверкой городских ворот и бойниц; у него и за городом должны быть разведчики. Поэтому с этой минуты я прошу вас держать себя осмотрительнее.
– Я уже подумала об этом, – ответила молодая женщина, озираясь по сторонам так, словно хотела получше разглядеть окружающую местность, – и если вы соблаговолите проехать чуть вперед, правда не отъезжая слишком далеко, то уже через четверть часа я буду готова ко всему.
Аженор согласился с ней. Молодая женщина спешилась и увела свою мамку в густые кусты, тогда как мужчины остались наблюдать за дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
– Мне известно многое, господин рыцарь, – ответила прекрасная путешественница, – ибо мы, люди из королевского дома, быстро узнаем новости.
– О, мадам, мадам, вы пронзаете мне сердце! – с грустью произнес Аженор, чья молодость вступила в пору расцвета, который слагается из двух тончайших материй души: доверчивости к чужим словам и наивности в словах собственных.
– Я пронзаю вам сердце?! – с изумлением воскликнула незнакомка. – Вы, наверное, хорошо знаете эту женщину?
– Увы, мадам, я влюблен в нее без памяти! – прошептал рыцарь, охваченный отчаянием.
Молодая женщина сочувственно улыбнулась:
– Но, значит, она вас больше не любит?
– Она признавалась, что любит. О, наверное, коварный Мотриль силой или колдовством принудил ее к измене.
– Это великий злодей, – холодно заметила молодая женщина, – который уже принес королю много зла. Но, по-вашему, какую цель он преследует?
– Совсем простую – хочет устранить донью Марию Падилью.
– Значит, вы тоже так думаете?
– Конечно, мадам.
– Но толкуют, будто донья Мария безумно влюблена в короля, – продолжала незнакомка. – Как вы полагаете, страдает ли она от того, что дон Педро столь недостойным образом бросает ее?
– Она женщина, а значит, существо слабое, она погибнет, как погибла Бланка. Правда, смерть одной была убийством, а смерть другой станет искуплением.
– Искуплением!.. По-вашему, выходит, что Мария Падилья должна искупить какую-то вину?
– Это не я говорю, мадам, так люди говорят.
– Следовательно, вы считаете, что Марию Падилью не будут оплакивать, как оплакивают Бланку Кастильскую?
– Конечно, не будут, хотя, когда их обеих не будет на свете, любовницу, вероятно, признают столь же несчастной, как и супругу дона Педро.
– А вам будет ее жалко?
– Да, но я должен жалеть ее меньше, чем кого-либо.
– Почему же? – спросила молодая женщина, в упор глядя на Аженора своими расширенными черными глазами.
– Потому что говорят, будто она посоветовала королю убить дона Фадрике, а дон Фадрике был моим другом.
– Вы случайно не тот франкский рыцарь, – спросила молодая женщина, – которому дон Фадрике назначал встречу?
– Да, и это мне пес принес голову своего хозяина.
– Шевалье! Шевалье! – вскричала молодая женщина, хватая Аженора за руку. – Выслушайте меня: клянусь душой своей, клянусь надеждой Марии Падильи попасть в рай, что не она подала этот совет, а Мотриль!
– Но ведь она знала об убийстве и не помешала ему. Незнакомка ничего не ответила.
– Довольно того, что ее накажет Бог или, вернее, сам дон Педро. Кто знает, не потому ли он сейчас меньше ее любит, что между ним и этой женщиной пролегла кровь его брата.
– Может быть, вы правы, – громко ответила незнакомка, – но потерпите, не спешите!
– Кажется, вы ненавидите Мотриля, мадам?
– Смертельно.
– Чем же он вам так досадил?
– Тем же, чем всем испанцам: он разлучил короля со своим народом.
– Из-за политических интриг женщины редко испытывают к мужчине такую ненависть, которую, мне кажется, вы питаете к Мотрилю.
– Потому что мне тоже есть на что пожаловаться: целый месяц он мешает мне найти моего мужа.
– Каким образом?
– Он окружил короля дона Педро такой слежкой, что до того не может дойти ни одно письмо, ни один гонец не может пробраться ни к королю, ни к его людям. Я сама посылала к моему мужу двух тайных курьеров, которые не вернулись назад. Мне и сейчас неизвестно, сумею ли я попасть в Сорию и попадете ли туда вы…
– Не беспокойтесь, я попаду, ибо еду в качестве посла. Молодая женщина иронически покачала головой.
– Вы попадете в город, если того пожелает Мотриль, – сказала она приглушенным голосом, в котором чувствовалось сильное душевное волнение.
Аженор протянул руку и показал перстень, который дал ему Энрике де Трастамаре.
– Вот мой талисман, – пояснил он.
Изумруд этого перстня крепился двумя скрещенными буквами «Э».
– Ну тогда, – заметила молодая женщина, – вам, может быть, и удастся миновать охрану.
– Если я преодолею охрану, то и вы преодолеете ее вместе со мной, потому что вы в моей свите и к вам должны отнестись с уважением.
– Вы обещаете мне, что если вы проникните в город, то и я проникну вместе с вами?
– Клянусь словом рыцаря!
– Хорошо! В обмен на вашу клятву, заклинаю вас сказать мне, что вам сейчас доставило бы самое большое удовольствие?
– Увы! Вы не можете даровать мне самого желанного.
– Все равно скажите!
– Я хотел бы встретиться с Аиссой и поговорить с ней.
– Если я проникну в город, вы встретитесь с ней и поговорите.
– Благодарю вас! Поверьте, я буду навеки вам признателен!
– А я уверяю вас, что мне вы окажете еще большую услугу!
– Однако это вы дарите мне жизнь.
– А вы дарите мне нечто большее, чем жизнь, – загадочно улыбнувшись, возразила молодая женщина.
Обменявшись этими клятвами и заключив союз, они тем временем въехали в деревню, где должны были расположиться на ночлег; прекрасная незнакомка проворно соскочила с коня Аженора, поскольку жители сочли бы странной эту компанию христиан и цыган, и было решено утром встретиться на дороге, примерно в льё от деревни.
XVIII. Паж
Утром, поднявшись чуть свет, рыцарь уже нашел цыган в условленном накануне месте возле источника, где они завтракали. Как и вчера, все цыгане расположились на прежних местах, и маленький отряд в том же порядке отправился в дорогу.
День прошел за разговорами, самое живое участие в котором приняли Мюзарон и мамка. Но, невзирая на увлекательность и пестроту содержания тех бесед, что вели между собой оба этих столь важных персонажа, мы воздержимся от их пересказа. Мюзарон, хотя и пустил в ход всю свою дипломатичность, сумел выведать у старухи лишь то, о чем вчера уже рассказала молодая женщина.
Наконец они увидели Сорию.
Этот жалкий провинциальный городок, как водилось в те времена, был обнесен крепостными стенами.
– Вот мы и приехали, мадам, – сказал Аженор. – Если вы полагаете, что мавр за всем следит, как вы мне говорили, то не думайте, что он ограничивается проверкой городских ворот и бойниц; у него и за городом должны быть разведчики. Поэтому с этой минуты я прошу вас держать себя осмотрительнее.
– Я уже подумала об этом, – ответила молодая женщина, озираясь по сторонам так, словно хотела получше разглядеть окружающую местность, – и если вы соблаговолите проехать чуть вперед, правда не отъезжая слишком далеко, то уже через четверть часа я буду готова ко всему.
Аженор согласился с ней. Молодая женщина спешилась и увела свою мамку в густые кусты, тогда как мужчины остались наблюдать за дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164