Это входило в мои права, государь?
— Безусловно, безусловно, — в замешательстве пробормотал Генрих.
— Тогда, ваше величество, позвольте вам сказать, что я не понимаю вашего вопроса «Вы хорошо уяснили себе, какие права я вам дал, назначив вас главным наместником королевства?»
— Я хотел сказать, господин герцог, что, наделяя своих подданных теми или иными правами, государь редко включает в их число право делать ему выговоры.
— Прежде всего, — ответил герцог Франсуа, кланяясь королю с такой преувеличенной учтивостью, что это граничило с дерзостью, — осмелюсь заметить вашему величеству, что, если быть точным, я не имею чести быть вашим подданным: после смерти герцога Альберта император Генрих Третий отдал Верхнюю Лотарингию Герхарду Эльзасскому, первому наследственному герцогу и основателю нашего дома; я получил герцогство от своего отца, а он — от своего… И, даст Бог, как я сам получил его от отца, так и я завещаю его сыну. Точно так же, как от отца к сыну вы, государь, передаете французское королевство.
— А знаете ли, кузен, — сказал Генрих, стараясь придать спору иронический характер, — что ваши слова внушают мне некие опасения?
— Какие именно, государь?
— Не придется ли Франции в один прекрасный день воевать с Лотарингией? Герцог прикусил губу.
— Государь, — ответил он, — это невероятно, но, если бы подобное все же произошло и мне бы пришлось в качестве суверенного герцога защищать мои земли от вашего величества, то клянусь вам, что только на разрушенных стенах своей последней крепости я бы подписал столь губительный мир, на какой согласились вы.
— Господин герцог! — воскликнул король на повышенном тоне, поднимая голову.
— Государь, — промолвил герцог, — позвольте мне сказать вам, что думаю я и что думаем все мы, знатные дворяне. Власть коннетабля такова, что, как утверждают, при крайней необходимости он может заложить треть королевства. Так вот, не имея в том никакой необходимости, кроме как выйти из тюрьмы, где он скучал, господин коннетабль стоит вам более трети вашего королевства, государь!.. Да, вашего королевства, государь, так как я считаю принадлежащими вашему королевству завоеванные земли Пьемонта, стоившие короне сорок миллионов золотом, а Франции — более ста тысяч ее сыновей. И я считаю принадлежащими вашему королевству Турин и Шамбери, где покойный король, ваш отец и государь, равно как и во многих других землях, приказал учредить парламенты, как это принято во Франции. И я считаю принадлежащими вашему королевству все те прекрасные города по ту сторону Альп, где обосновалось и дало потомство такое количество ваших подданных, что мало-помалу местные жители перестали там говорить на испорченном итальянском и начали говорить на том же хорошем французском, на каком говорят в Лионе и Туре!
— Ну хорошо, — сказал Генрих, не зная, что возразить на эти доводы, — кому я все это отдаю? Дочери моего отца, своей сестре Маргарите!
— Нет, государь, вы отдаете все это герцогу Эммануилу Филиберту, ее мужу, то есть вашему злейшему врагу, самому яростному вашему противнику! Вышедшая замуж, ваша сестра Маргарита уже не дочь вашего отца-короля, принцесса Маргарита уже не ваша сестра, принцесса Маргарита — герцогиня Савойская. Хотите, государь, я скажу вам, что из всего этого выйдет? Едва воцарившись на своей земле, герцог Савойский вырвет с корнем все, что посадили ваш отец и вы, и вся слава, завоеванная Францией в Италии на протяжении двадцати шести — тридцати лет, погибнет, и вы окончательно потеряете надежду когда-либо отвоевать Миланское герцогство. Но даже не это смущает мой ум и разрывает мне душу: ведь все это вы отдаете главному наместнику короля Филиппа, представителю Испанского дома, нашего рокового врага! Ведь все перевалы через Альпы окажутся в руках герцога Пьемонтского, подумайте об этом, государь! И Испания будет уже у ворот Лиона! Лион, до этого мира центр вашего королевства, сегодня окажется приграничным городом!
— О, по этому поводу, кузен, вы беспокоитесь напрасно! — возразил Генрих. — Между герцогом Савойским и мною заключено соглашение; согласно нему он переходит со службы Испании на нашу. В случае смерти коннетабля его меч обещан герцогу Эммануилу Филиберту.
— Потому, наверное, он и поспешил его взять под Сен-Кантеном! — заметил с горечью герцог де Гиз.
И увидев, что король сделал нетерпеливое движение, он продолжал:
— Прошу прощения, государь, я виноват: подобные вопросы должны решаться более серьезно… Значит, герцог Эммануил Филиберт унаследует должность господина де Монморанси? Значит герцог Савойский будет держать в руках меч с королевскими лилиями? Хорошо, государь, но только в день, когда вы вручите ему этот меч, поберегитесь, чтобы он не воспользовался им, как граф де Сен-Поль, который тоже был иностранцем, поскольку принадлежал к Люксембургскому дому. Король Людовик Одиннадцатый и герцог Бургундский тоже однажды заключили мир, как вы хотите заключить или уже заключили мир с королем Испании; одним из условий этого мира было то, что граф де Сен-Поль станет коннетаблем Франции, и он им стал; но едва став им, он начал тайно играть на руку герцогу Бургундскому, своему первому хозяину, и с тех пор, как это видно из «Мемуаров Филиппа де Коммина», шел от предательства к предательству.
— Хорошо, — сказал король, — раз вы меня отсылаете к «Мемуарам Филиппа де Коммина», я вам и отвечу «Мемуарами Филиппа де Коммина». Каков был результат предательств графа де Сен-Поля? Ему отрубили голову, ведь так? Так вот, послушайте, кузен: при первом же предательстве герцога Эммануила, клянусь вам — это я вам говорю, — я поступлю с ним так же, как поступил с графом де Сен-Полем мой предшественник Людовик Одиннадцатый… Но даст Бог, так не случится! Герцог Эммануил Филиберт не забудет, чем он нам обязан, у него всегда будет перед глазами сокровище, какое мы ему отдаем; кроме того, на его землях мы сохраняем маркизат Салуццо как дань чести французской короне и напоминание герцогу Савойскому, его детям и потомкам о том, что некогда наши короли завоевали весь Пьемонт и всю Савойю и владели ими, но ради французской принцессы, выданной замуж в их дом, вернули им, а точнее, отдали даром все, чем они владели по ту и по эту сторону гор, дабы они, благодаря этой непомерной щедрости, были преданы и покорны французской короне.
А затем, увидев, что герцог де Гиз не оценил по достоинству значение маркизата Салуццо, который оставляла за собой Франция, король добавил:
— А впрочем, поразмыслив обо всем этом, господин герцог, вы бы, как и я, признали, что поступок покойного короля, моего отца и господина, по отношению к несчастному герцогу, отцу теперешнего, был тиранией и узурпаторством, поскольку у короля не было на это никакого права, и не по-христиански вот так изгонять сына из владений отца и лишать его всего, и потому, не имея даже никаких других причин вернуть Эммануилу Филиберту принадлежащие ему земли, кроме желания снять грех с души моего покойного отца-короля, я бы хотел это сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263
— Безусловно, безусловно, — в замешательстве пробормотал Генрих.
— Тогда, ваше величество, позвольте вам сказать, что я не понимаю вашего вопроса «Вы хорошо уяснили себе, какие права я вам дал, назначив вас главным наместником королевства?»
— Я хотел сказать, господин герцог, что, наделяя своих подданных теми или иными правами, государь редко включает в их число право делать ему выговоры.
— Прежде всего, — ответил герцог Франсуа, кланяясь королю с такой преувеличенной учтивостью, что это граничило с дерзостью, — осмелюсь заметить вашему величеству, что, если быть точным, я не имею чести быть вашим подданным: после смерти герцога Альберта император Генрих Третий отдал Верхнюю Лотарингию Герхарду Эльзасскому, первому наследственному герцогу и основателю нашего дома; я получил герцогство от своего отца, а он — от своего… И, даст Бог, как я сам получил его от отца, так и я завещаю его сыну. Точно так же, как от отца к сыну вы, государь, передаете французское королевство.
— А знаете ли, кузен, — сказал Генрих, стараясь придать спору иронический характер, — что ваши слова внушают мне некие опасения?
— Какие именно, государь?
— Не придется ли Франции в один прекрасный день воевать с Лотарингией? Герцог прикусил губу.
— Государь, — ответил он, — это невероятно, но, если бы подобное все же произошло и мне бы пришлось в качестве суверенного герцога защищать мои земли от вашего величества, то клянусь вам, что только на разрушенных стенах своей последней крепости я бы подписал столь губительный мир, на какой согласились вы.
— Господин герцог! — воскликнул король на повышенном тоне, поднимая голову.
— Государь, — промолвил герцог, — позвольте мне сказать вам, что думаю я и что думаем все мы, знатные дворяне. Власть коннетабля такова, что, как утверждают, при крайней необходимости он может заложить треть королевства. Так вот, не имея в том никакой необходимости, кроме как выйти из тюрьмы, где он скучал, господин коннетабль стоит вам более трети вашего королевства, государь!.. Да, вашего королевства, государь, так как я считаю принадлежащими вашему королевству завоеванные земли Пьемонта, стоившие короне сорок миллионов золотом, а Франции — более ста тысяч ее сыновей. И я считаю принадлежащими вашему королевству Турин и Шамбери, где покойный король, ваш отец и государь, равно как и во многих других землях, приказал учредить парламенты, как это принято во Франции. И я считаю принадлежащими вашему королевству все те прекрасные города по ту сторону Альп, где обосновалось и дало потомство такое количество ваших подданных, что мало-помалу местные жители перестали там говорить на испорченном итальянском и начали говорить на том же хорошем французском, на каком говорят в Лионе и Туре!
— Ну хорошо, — сказал Генрих, не зная, что возразить на эти доводы, — кому я все это отдаю? Дочери моего отца, своей сестре Маргарите!
— Нет, государь, вы отдаете все это герцогу Эммануилу Филиберту, ее мужу, то есть вашему злейшему врагу, самому яростному вашему противнику! Вышедшая замуж, ваша сестра Маргарита уже не дочь вашего отца-короля, принцесса Маргарита уже не ваша сестра, принцесса Маргарита — герцогиня Савойская. Хотите, государь, я скажу вам, что из всего этого выйдет? Едва воцарившись на своей земле, герцог Савойский вырвет с корнем все, что посадили ваш отец и вы, и вся слава, завоеванная Францией в Италии на протяжении двадцати шести — тридцати лет, погибнет, и вы окончательно потеряете надежду когда-либо отвоевать Миланское герцогство. Но даже не это смущает мой ум и разрывает мне душу: ведь все это вы отдаете главному наместнику короля Филиппа, представителю Испанского дома, нашего рокового врага! Ведь все перевалы через Альпы окажутся в руках герцога Пьемонтского, подумайте об этом, государь! И Испания будет уже у ворот Лиона! Лион, до этого мира центр вашего королевства, сегодня окажется приграничным городом!
— О, по этому поводу, кузен, вы беспокоитесь напрасно! — возразил Генрих. — Между герцогом Савойским и мною заключено соглашение; согласно нему он переходит со службы Испании на нашу. В случае смерти коннетабля его меч обещан герцогу Эммануилу Филиберту.
— Потому, наверное, он и поспешил его взять под Сен-Кантеном! — заметил с горечью герцог де Гиз.
И увидев, что король сделал нетерпеливое движение, он продолжал:
— Прошу прощения, государь, я виноват: подобные вопросы должны решаться более серьезно… Значит, герцог Эммануил Филиберт унаследует должность господина де Монморанси? Значит герцог Савойский будет держать в руках меч с королевскими лилиями? Хорошо, государь, но только в день, когда вы вручите ему этот меч, поберегитесь, чтобы он не воспользовался им, как граф де Сен-Поль, который тоже был иностранцем, поскольку принадлежал к Люксембургскому дому. Король Людовик Одиннадцатый и герцог Бургундский тоже однажды заключили мир, как вы хотите заключить или уже заключили мир с королем Испании; одним из условий этого мира было то, что граф де Сен-Поль станет коннетаблем Франции, и он им стал; но едва став им, он начал тайно играть на руку герцогу Бургундскому, своему первому хозяину, и с тех пор, как это видно из «Мемуаров Филиппа де Коммина», шел от предательства к предательству.
— Хорошо, — сказал король, — раз вы меня отсылаете к «Мемуарам Филиппа де Коммина», я вам и отвечу «Мемуарами Филиппа де Коммина». Каков был результат предательств графа де Сен-Поля? Ему отрубили голову, ведь так? Так вот, послушайте, кузен: при первом же предательстве герцога Эммануила, клянусь вам — это я вам говорю, — я поступлю с ним так же, как поступил с графом де Сен-Полем мой предшественник Людовик Одиннадцатый… Но даст Бог, так не случится! Герцог Эммануил Филиберт не забудет, чем он нам обязан, у него всегда будет перед глазами сокровище, какое мы ему отдаем; кроме того, на его землях мы сохраняем маркизат Салуццо как дань чести французской короне и напоминание герцогу Савойскому, его детям и потомкам о том, что некогда наши короли завоевали весь Пьемонт и всю Савойю и владели ими, но ради французской принцессы, выданной замуж в их дом, вернули им, а точнее, отдали даром все, чем они владели по ту и по эту сторону гор, дабы они, благодаря этой непомерной щедрости, были преданы и покорны французской короне.
А затем, увидев, что герцог де Гиз не оценил по достоинству значение маркизата Салуццо, который оставляла за собой Франция, король добавил:
— А впрочем, поразмыслив обо всем этом, господин герцог, вы бы, как и я, признали, что поступок покойного короля, моего отца и господина, по отношению к несчастному герцогу, отцу теперешнего, был тиранией и узурпаторством, поскольку у короля не было на это никакого права, и не по-христиански вот так изгонять сына из владений отца и лишать его всего, и потому, не имея даже никаких других причин вернуть Эммануилу Филиберту принадлежащие ему земли, кроме желания снять грех с души моего покойного отца-короля, я бы хотел это сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263