– Мне всегда нравилось, что вы можете смирять любовный пыл. Я возненавижу вас, если сейчас, разливаясь в сантиментах, вы все зачеркнете.
Принцесса подошла к камину и остановилась, прекрасно зная, что в отблесках пламени через тонкую сорочку ясно видны очертания ее соблазнительного тела. Ей больше, чем когда-либо, хотелось его ласки, его любви, но сейчас нельзя было позволить страсти затмить рассудок. Она быстро прикинула возможные пути и способы дальнейших действий. Пожалуй, правильнее уступить, чтобы потом стать победительницей.
Она подошла к столику и взяла грейпфрут.
– Как трогательно! Бедная сиротка прямо из монастыря попадает в объятия герцога. Конечно же, весь двор будет в восторге от такой новости. Каждый захочет увидеть это необыкновенное создание. Вы будете засыпаны приглашениями.
Филипп поднял голову и вздрогнул, встретив взгляд светло-голубых глаз принцессы. Обычно в ее глазах светился огонь желания или нежность. Сейчас же они были сумрачны, как зимнее небо. Принцесса пристально и холодно глядела на него. Неужели ему не удалось убедить ее!
Она слегка улыбнулась.
– Не огорчайтесь, Филипп. У вас еще все впереди. Мы хорошо позабавились оба, но, признаюсь, это стало несколько утомительно. – Подойдя к камину, она отвернулась. – Боюсь, что в последнее время ваше общество перестало мне казаться таким уж приятным. Возможно, лучше расстаться сейчас.
Только едва заметная напряженность голоса выдавала ее боль.
Итак, она поверила в его ложь – во всяком случае, внешне. Он заметил оттенок горечи в ее голосе и нарочитое спокойствие поведения. На мгновение его охватил приступ раскаяния. Впервые Филипп подумал, что Великая Мадемуазель, отделенная от людей своим происхождением и своими амбициями, очень одинока.
Скрывая жалость, он смело посмотрел ей в глаза и сказал ту ложь, которая была ей необходима:
– Всю оставшуюся жизнь я буду лелеять в памяти каждую минуту, проведенную с вами. Моя любовь, мое восхищение вами будут со мной всегда.
Он ушел, как и пришел, тайно.
Чем ближе подходил Филипп к своему скромному дому, тем легче становилось у него на сердце. Конечно, только время покажет, что ему будет стоить ночной разговор. Великая Мадемуазель не из тех, кто сдается без боя, она в лучшем случае может изящно отомстить. Он отнюдь не обольщался, зная, что за прошлое придется расплачиваться.
Войдя в свой кабинет, он сразу же налил себе коньяку и сел к столу, вытянув ноги. На столе лежала груда писем и счетов. Векселя… Долги… Он взял ближайший листок.
«На реставрацию главного здания поместья Мезон де Корбей, Шевре, выдать семьдесят пять франков плотнику Галу, нанятому его милостью герцогом Корбеем».
Филипп задумался о своем недавно приобретенном титуле: незначительное герцогство, подходящее для младшего сына. Он вгляделся в кольцо с гербом на руке, держащей бокал. Нечто сходное с ним самим – всего лишь копия утерянного оригинала. Как глупо было предполагать, что его отец действительно хочет помочь ему, уговаривая заполучить герцогство давно умершего кузена. Отец был равнодушен к Филиппу, и его неожиданное внимание и настойчивость должны были иметь какие-то скрытые причины. Однако получение титула и надежда иметь собственные доходы заставили Филиппа согласиться.
Во всем этом было что-то подозрительное. Очень странно, что отец не потребовал поместье для себя. Филипп был абсолютно уверен, что маршал, будучи самым старшим кузеном умершего герцога, мог легко доказать свои права на наследство герцогства Корбей.
Старший брат Филиппа, Генрих, тоже не хотел беспокоиться об этом. Филипп не сомневался, что Генрих не упустил бы случая, если бы поместье имело реальную ценность. Что же задумал маршал? Что же, власть или деньги привлекло внимание отца?
А, похоже, из поместья не извлечь большого дохода. Не лишенное особого, дикого очарования, Мезон де Корбей и его запущенное хозяйство поглотили последние остатки денег Филиппа. Он только начал приводить все в порядок и разбираться в хозяйстве, как маршал вызвал его к себе и, показав ему брачный контракт, непререкаемо заявил:
«Я позаботился о вашей женитьбе. Обеспечено солидное приданое. Здесь место для вашей подписи, внизу, после подписи королевы. Прошу».
На мгновение Филипп почувствовал себя беспомощным, как в далеком детстве, когда отец, жестоко поколотив, приказал запереть его на несколько дней на голубятне. Может быть, эта женитьба тоже наказание, тюрьма?
Однако Филипп проглотил обиду, и не только из чувства долга, чести, сыновнего послушания или финансовых расчетов. Филипп хотел иметь сына, хотел больше, чем чего-либо в этом жестоком и неустойчивом мире. Женитьба давала ему эту возможность. Да и приданое не помешает.
Он глотнул еще коньяку, наслаждаясь терпкой горьковатостью напитка. Не стоит после свадьбы оставлять здесь этот прекрасный коньяк. Он поселит жену в поместье, а сам вернется к службе при дворе и займет там положенное место. Но теперь уже не как робкий младший сын, чья бедность ограничивала его возможности, вынуждая использовать любовные связи и прибегать к интригам. А в имение он будет приезжать достаточно часто лишь для того, чтобы обеспечить появление на свет сына и наследника.
Он встал, зевая. Теплая волна от выпитого коньяка разливалась по всему телу и чуть кружила голову. С принцессой покончено. Ему действительно пора жениться. А в жены сгодится любая, лишь бы могла родить ребенка. Хорошо бы, чтобы у нее не было дурной болезни и она не была бы совсем глупой.
Не дай бог, горько подумал он, если у нее будет и то, и другое.
3
Луиза, герцогиня де Монпансье и Великая Мадемуазель, как ее звали все французы, разъяренно металась от стены к стене своего роскошного будуара, как тигрица в клетке. Она нервно то складывала, то раскрывала золотистый веер, и его резкие щелчки в тишине звучали, как удар хлыста.
Как он посмел! – негодовала она. Она одарила своим вниманием это ничтожество, а он отплатил ей тем, что бросил ее.
Она даже себе не признавалась, как много он для нее значит – как часто при одном воспоминании об их близости сладкая дрожь пронзала ее тело; он, как ни один мужчина, умел чувствовать ее настроение, каждую мысль, каждое движение. Она скроет свое негодование. И насладится холодной продуманной местью.
Милый герцог еще пожалеет о том дне, когда решил расстаться с ней!
А что касается этой сиротки-невесты, она быстро расправится с ней, когда придет время. Приятно будет видеть их брачную постель, усыпанную не розами, а только шипами, которых им хватит на всю жизнь.
Резко сложив веер, Луиза упала в кресло возле стола. Веер полетел через комнату прямо в огонь. Она смотрела, злобно улыбаясь, как чернеет и съеживается вышитый шелк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Принцесса подошла к камину и остановилась, прекрасно зная, что в отблесках пламени через тонкую сорочку ясно видны очертания ее соблазнительного тела. Ей больше, чем когда-либо, хотелось его ласки, его любви, но сейчас нельзя было позволить страсти затмить рассудок. Она быстро прикинула возможные пути и способы дальнейших действий. Пожалуй, правильнее уступить, чтобы потом стать победительницей.
Она подошла к столику и взяла грейпфрут.
– Как трогательно! Бедная сиротка прямо из монастыря попадает в объятия герцога. Конечно же, весь двор будет в восторге от такой новости. Каждый захочет увидеть это необыкновенное создание. Вы будете засыпаны приглашениями.
Филипп поднял голову и вздрогнул, встретив взгляд светло-голубых глаз принцессы. Обычно в ее глазах светился огонь желания или нежность. Сейчас же они были сумрачны, как зимнее небо. Принцесса пристально и холодно глядела на него. Неужели ему не удалось убедить ее!
Она слегка улыбнулась.
– Не огорчайтесь, Филипп. У вас еще все впереди. Мы хорошо позабавились оба, но, признаюсь, это стало несколько утомительно. – Подойдя к камину, она отвернулась. – Боюсь, что в последнее время ваше общество перестало мне казаться таким уж приятным. Возможно, лучше расстаться сейчас.
Только едва заметная напряженность голоса выдавала ее боль.
Итак, она поверила в его ложь – во всяком случае, внешне. Он заметил оттенок горечи в ее голосе и нарочитое спокойствие поведения. На мгновение его охватил приступ раскаяния. Впервые Филипп подумал, что Великая Мадемуазель, отделенная от людей своим происхождением и своими амбициями, очень одинока.
Скрывая жалость, он смело посмотрел ей в глаза и сказал ту ложь, которая была ей необходима:
– Всю оставшуюся жизнь я буду лелеять в памяти каждую минуту, проведенную с вами. Моя любовь, мое восхищение вами будут со мной всегда.
Он ушел, как и пришел, тайно.
Чем ближе подходил Филипп к своему скромному дому, тем легче становилось у него на сердце. Конечно, только время покажет, что ему будет стоить ночной разговор. Великая Мадемуазель не из тех, кто сдается без боя, она в лучшем случае может изящно отомстить. Он отнюдь не обольщался, зная, что за прошлое придется расплачиваться.
Войдя в свой кабинет, он сразу же налил себе коньяку и сел к столу, вытянув ноги. На столе лежала груда писем и счетов. Векселя… Долги… Он взял ближайший листок.
«На реставрацию главного здания поместья Мезон де Корбей, Шевре, выдать семьдесят пять франков плотнику Галу, нанятому его милостью герцогом Корбеем».
Филипп задумался о своем недавно приобретенном титуле: незначительное герцогство, подходящее для младшего сына. Он вгляделся в кольцо с гербом на руке, держащей бокал. Нечто сходное с ним самим – всего лишь копия утерянного оригинала. Как глупо было предполагать, что его отец действительно хочет помочь ему, уговаривая заполучить герцогство давно умершего кузена. Отец был равнодушен к Филиппу, и его неожиданное внимание и настойчивость должны были иметь какие-то скрытые причины. Однако получение титула и надежда иметь собственные доходы заставили Филиппа согласиться.
Во всем этом было что-то подозрительное. Очень странно, что отец не потребовал поместье для себя. Филипп был абсолютно уверен, что маршал, будучи самым старшим кузеном умершего герцога, мог легко доказать свои права на наследство герцогства Корбей.
Старший брат Филиппа, Генрих, тоже не хотел беспокоиться об этом. Филипп не сомневался, что Генрих не упустил бы случая, если бы поместье имело реальную ценность. Что же задумал маршал? Что же, власть или деньги привлекло внимание отца?
А, похоже, из поместья не извлечь большого дохода. Не лишенное особого, дикого очарования, Мезон де Корбей и его запущенное хозяйство поглотили последние остатки денег Филиппа. Он только начал приводить все в порядок и разбираться в хозяйстве, как маршал вызвал его к себе и, показав ему брачный контракт, непререкаемо заявил:
«Я позаботился о вашей женитьбе. Обеспечено солидное приданое. Здесь место для вашей подписи, внизу, после подписи королевы. Прошу».
На мгновение Филипп почувствовал себя беспомощным, как в далеком детстве, когда отец, жестоко поколотив, приказал запереть его на несколько дней на голубятне. Может быть, эта женитьба тоже наказание, тюрьма?
Однако Филипп проглотил обиду, и не только из чувства долга, чести, сыновнего послушания или финансовых расчетов. Филипп хотел иметь сына, хотел больше, чем чего-либо в этом жестоком и неустойчивом мире. Женитьба давала ему эту возможность. Да и приданое не помешает.
Он глотнул еще коньяку, наслаждаясь терпкой горьковатостью напитка. Не стоит после свадьбы оставлять здесь этот прекрасный коньяк. Он поселит жену в поместье, а сам вернется к службе при дворе и займет там положенное место. Но теперь уже не как робкий младший сын, чья бедность ограничивала его возможности, вынуждая использовать любовные связи и прибегать к интригам. А в имение он будет приезжать достаточно часто лишь для того, чтобы обеспечить появление на свет сына и наследника.
Он встал, зевая. Теплая волна от выпитого коньяка разливалась по всему телу и чуть кружила голову. С принцессой покончено. Ему действительно пора жениться. А в жены сгодится любая, лишь бы могла родить ребенка. Хорошо бы, чтобы у нее не было дурной болезни и она не была бы совсем глупой.
Не дай бог, горько подумал он, если у нее будет и то, и другое.
3
Луиза, герцогиня де Монпансье и Великая Мадемуазель, как ее звали все французы, разъяренно металась от стены к стене своего роскошного будуара, как тигрица в клетке. Она нервно то складывала, то раскрывала золотистый веер, и его резкие щелчки в тишине звучали, как удар хлыста.
Как он посмел! – негодовала она. Она одарила своим вниманием это ничтожество, а он отплатил ей тем, что бросил ее.
Она даже себе не признавалась, как много он для нее значит – как часто при одном воспоминании об их близости сладкая дрожь пронзала ее тело; он, как ни один мужчина, умел чувствовать ее настроение, каждую мысль, каждое движение. Она скроет свое негодование. И насладится холодной продуманной местью.
Милый герцог еще пожалеет о том дне, когда решил расстаться с ней!
А что касается этой сиротки-невесты, она быстро расправится с ней, когда придет время. Приятно будет видеть их брачную постель, усыпанную не розами, а только шипами, которых им хватит на всю жизнь.
Резко сложив веер, Луиза упала в кресло возле стола. Веер полетел через комнату прямо в огонь. Она смотрела, злобно улыбаясь, как чернеет и съеживается вышитый шелк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95