– Ох! Осторожнее! Эти ветки чуть не выкололи мне глаза! Отпустите меня! Филипп, я не могу дышать. Вы вытрясли из меня всю душу.
Он испытывал какое-то мрачное удовлетворение от ее страданий. Не обращая внимания на опасность спуска по узкой тропинке, он не снижал темп. И, проходя мимо куста сирени, отломил крепкую ветку.
Скрывая страх под напускной храбростью, она спросила вздрагивающим голосом:
– А это еще зачем? Для чего вам эта ветка, Филипп? Отвечайте! Уж не собрались ли вы меня выпороть? – Она опять попыталась вырваться, но после длинного пути вниз головой совершенно обессилела, и он легко удерживал ее одной рукой.
Филипп ничего не отвечал. Мерный скрип и шорох его сапог, когда они шли через луг, сменился хрустом гравия, когда он вышел на дорогу. По его шее струился пот. Слава богу, почти пришли. С каждым шагом живая ноша становилась все тяжелее. Когда они обогнули угол дома, идти стало сразу легче при виде экипажа, подготовленного и нагруженного, с озабоченной Мари, устроившейся позади кучера. Балтус негромко ржал, его поводья удерживал взволнованный конюх.
Филипп крикнул:
– Открывайте дверь. Кучер, пусти коня галопом, как только герцогиня окажется в экипаже. И гони вперед, не останавливаясь. Если она сбежит – ответишь головой.
Мари ухватилась за сиденье, когда кучер, подавляя ухмылку, приготовил свой кнут.
– Да, ваша милость. Понял, галопом, и полный вперед!
Анна-Мария возобновила борьбу всерьез.
– Нет! Вы не смеете! Прекратите, Филипп!
Филипп взобрался на ступеньку кареты и с силой швырнул ее на сиденье. Хлопнув дверцей, он хлестнул коня по крупу кнутом и крикнул:
– Пошел!
Сам же легко соскочил с рванувшейся повозки и вскочил на Балтуса. Он все еще держал в руке ветку сирени. Выбросить?
До Парижа еще три часа. Кто знает? Может статься, Анна-Мария заслужит еще и порку.
18
Всю дорогу до Парижа Энни не оглянулась на мужа, пока они не остановились у входа во дворец. Филипп, натянув узду, сдержал Балтуса возле экипажа и скомандовал:
– Выходите!
Мари, подчиняясь приказу, покорно подхватила свой узел и начала приподниматься, но застыла на полпути, видя, что ее госпожа и не думает шевелиться.
– Садись, Мари. – Не обращая внимания на лакея, который ждал, чтобы помочь ей выйти, она подалась вперед. – Мы едем в наш дом.
Филипп спокойно повторил:
– Я сказал, выходите, вы обе.
Энни не шелохнулась и вдруг почувствовала, как мягкие, увядшие листья сирени коснулись ее подбородка. Голос Филиппа прозвучал над ее ухом:
– Вы все так же упрямы и непокорны, Анна-Мария? Раз вы вновь не подчиняетесь, я, не колеблясь ни минуты, силой доставлю вас в салон принцессы, хоть вверх ногами.
Будь проклят этот мерзавец! Если он свалит ее, как мешок репы, прямо в гостиной Великой Мадемуазель, она станет посмешищем всего Парижа. Ярость и негодование вскипели с новой силой. Впрочем, выбора у нее нет. Она встала и сквозь стиснутые зубы ответила мужу:
– Вы вынуждаете меня. У меня связаны руки.
Филипп насупил брови, понимая злой намек ее слов. Она вышла из кареты с достоинством, которого совершенно не испытывала, и величественно направилась к открытой двери, даже не оглянувшись. Едва ее ноги коснулись порога, насмешливый голос Филиппа эхом отразился от мостовой:
– И вы не скажете, мадам, ни слова на прощание мужу, который отправляется на битву?
Она круто обернулась. Филипп выглядел на редкость привлекательно – верхом на лошади, такой франтоватый в своей форме, с лихой улыбкой на лице. Его явная обаятельность не могла изгладить из памяти его прошлое предательство. Теперь он отдает ее в руки соперницы. Если он ждет от нее благословения, она с удовольствием одарит его.
– Надеюсь, вы получите то, что заслуживаете!
Он шутливо прижал к груди шляпу с плюмажем.
– Зачем же так сурово? Я надеялся на благодарность. – Натянув поводья, он поднял Балтуса на дыбы. – Что касается меня, то я молюсь, чтобы бог хранил и вас, и Париж. Адью. – Филипп хлестнул коня, и тот рванулся вперед, унося улыбающегося всадника назад в полк – а возможно, и к смерти.
Спустя двадцать минут Энни препроводили в гостиную принцессы. Как она и предполагала, эта аудиенция была затеяна для ее унижения.
Принцесса оглядела ее с головы до ног и небрежно повела рукой в перчатке.
– Господа… это Корбей. Корбей, с моими друзьями, мне кажется, вы уже встречались.
Энни узнала герцогиню де Шатильон, герцогиню Фронтеньяк и пожилую компаньонку принцессы мадам Фескье, двое мужчин были ей незнакомы. Принцесса их небрежно представила.
Принцесса не преминула в очередной раз уязвить Энни:
– Уверена, мы отлично уживемся, моя дорогая. В конце концов, нас так многое связывает.
Единственное, что их связывало, это Филипп.
Явно забавляясь происходящим, герцогиня де Шатильон лукаво посмотрела на Энни.
Энни с ужасом подумала: вдруг кто-нибудь еще в этой комнате знает, что скрывается за, казалось бы, невинной репликой принцессы. Предательский румянец выступил на скулах. Итак, ей уготована роль придворного шута, который должен сносить все выходки принцессы. Может быть, кошка потеряет вкус к игре, если мышка не станет убегать.
Она присела в почтительном реверансе.
– Ваше высочество столь великодушны, предоставив мне свое покровительство в эти дни… – чуть не сказав мятежа , она оборвала себя, – …в эти трудные дни.
Принцесса изогнула золотистую бровь.
– Хм. – Царственный ротик исказила тонкая усмешка. – К несчастью, нынешнее положение создает некоторые трудности с вашим устройством. – Ее тон стал снисходительным. – Боюсь, единственная комната, которую я могу вам предложить, – этот салон. – Она задумчиво приложила палец ко рту. – Надеюсь, во дворце остались какие-нибудь койки.
Энни услышала сдавленный смешок Шатильон, однако сохранила невозмутимость. Спокойствие – ее единственное оружие.
Великая Мадемуазель обернулась к Шатильон, стирая самодовольное выражение лица герцогини словами:
– Кстати, я думаю, что для всех моих дам в салоне будет безопаснее.
Мадам Фескье, пожилая компаньонка принцессы, выпрямилась в своем кресле.
– Все? Неужели вы имеете в виду и меня?
Озорной огонек зажегся в глазах принцессы.
– Вас, мадам, в первую очередь. После всех лет вашей неусыпной бдительности я буду счастлива отблагодарить вас.
Великая Мадемуазель вновь обернулась к Шатильон.
– Я знаю, что быть постоянно на виду – тяжкое испытание, но ничем не могу помочь. Сейчас смутные времена. И вы все должны быть у меня на глазах.
На герцогиню, казалось, выплеснули ушат ледяной воды. Среди приближенных чувствовалось напряжение. Филипп должен был понимать, что отправляет ее в самый центр заговора. Но зачем человеку, присягнувшему королеве, отдавать свою жену на попечение врага?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95