Что едва светлеет там, на восточной черте неба? Неужели первый клинок солнца? Да, это несется утро, как неумолимый погонщик, взвалив на плечи его, Зураба, мучительный груз тревоги. Он мечется, но выхода нет. Он призывает на помощь духов Арагви, ведь каждое упущенное мгновение дороже груды алмазов! Где же царь? Где?! Запропастился шаирописец? А хохот накатывается, как лавина, и гулко звенит железо, словно в боевом порыве воины бьют шашками о щиты.
Зураб яростно отпихнул ногой шкуру медведя, схватил сосуд с вином, жадно прильнув к горлышку. Но что это? Хохот не исчезает, как обманчивый призрак, и все еще не доходит до сознания. Освежающая струйка вина сбегает по подбородку на кольчугу. Удивленно прислушивается. «Хо-хо-хо-хо!» – радостный хохот, как волны, уже бушует у порога.
С шумом врывается старший телохранитель, оруженосцы наперебой кричат:
– Светлый царь приближается! Царь Теймураз! Царь!
– Утро приближается! – торжествующе восклицает Зураб.
Долгие годы, проклиная свое бессилие и содрогаясь перед Непобедимым, подавляющим его волю, ждал Зураб Эристави Арагвский это утро, долженствующее короной царя прикрыть его меч, нацеленный на сердце Георгия Саакадзе. И все же утро это вошло в Душети нежданно, в облаках и туманах, как корабль в серых парусах, завернувший в незнакомую бухту.
Зураб преобразился, велел облачить себя в хевсурский наряд и железной сеткой прикрыл лицо. Сопровождаемый многочисленной охраной из рослых арагвинцев, он выехал на ретивом берберийском скакуне к уже выстроенным дружинам.
Так, за день до прибытия к Базалетскому озеру имеретинских войск, под восторженные крики, въехал царь Теймураз в Душети, величественно придерживая персидскую саблю из серого булата, с изображением на рукоятке головы тигра. На позолоченных луках татарского седла мерцала бирюза, словно окаменевшие капли озерной воды.
Впрочем, роскошь оружия и доспехов не могла затушевать ни озабоченности царя, ни настороженного взгляда его серых с краснотою глаз. Чем ближе он приближался ко дворцу Эристави Арагвских, тем больше им овладевало сомнение: правильно ли он поступил, повелев сорока всадникам из телавской охраны следовать с саблями наголо впереди себя, а сорока другим телохранителям замыкать царский поезд? Не слишком ли откровенно проявил он присущую ему подозрительность? Но ведь он все еще не полностью признанный царь и не станет им, пока жив Саакадзе. Ведь с Ностевцем заодно Мухран-батони, Ксанские Эристави… А сколько еще скрытых приверженцев…
Зураб предвидел, в каком настроении прибудет царь, поэтому обставил его въезд с восточной пышностью. По обе стороны каменистой дороги выстроились знаменосцы, вздымая знамена не только Картли и Кахети, но даже отуреченной, давно не принадлежащей Картлийскому царству Месхети и далекой Сванети. Этим Зураб льстиво напоминал, что южные и северные рубежи древней Грузии и ныне принадлежат Багратиони. Арагвинские лучники трижды вскинули самострелы, в клубящиеся туманы взвились стрелы с ярко-красными и оранжевыми перьями; княжеские копьеносцы трижды потрясли копьями, вскидывая разноцветные значки своих владетелей; пращники трижды перезарядили пращи – выше грабов и дубов взлетели круглые камни и, как град, застучали о выставленные щиты.
Перед входом во дворец Зураб сошел со своего берберийца и благоговейно преклонил колено. Другие князья последовали примеру арагвского владетеля, и царь, совсем повеселев, милостиво вскинул руку, точно собирался одновременно и благословить верных слуг короны и осыпать золотыми монетами.
Дымчатые туманы, заполнив высоты, все больше сгущались в косматые тучи, нависая над долиной Арагви. Но душа Теймураза с каждым мгновением освобождалась от тумана недоверия, и солнце нераздельной власти уже освещало ему путь к Базалети.
В первом зале дворца царь был встречен высшим духовенством. Епископ, облаченный в новый саккос с серебряными цветами, совершил литургию. Князья во главе с Зурабом единодушно возносили молитвы, испрашивая у творца победу мечу царя, точно забыв о том, что сами нарушают обычай, который всегда так ревностно охраняли. На что не решатся князья ради победы над Саакадзе!
Обычно сутулящийся Теймураз выпрямился и оттого стал еще шире в плечах. Довольный, он проводил длинными пальцами с выкрашенными шафраном ногтями по тщательно подстриженной черной бороде, мысленно удивляясь Нестан-Дареджан, переставшей признавать преданного ей Зураба. «Надо будет посвятить маджаму своенравным красавицам». Отгоняя несвоевременные мысли, Теймураз опустился на высокое сиденье, обитое алым бархатом, оперся на мутаку и обменялся со смиренно стоящим Зурабом красноречивым взглядом.
И, как бы в награду, что незримой нитью скрепит их союз, Зураб, помня о значении присутствия царя на поле битвы, где сражаться предстоит грузинам с грузинами, от имени собравшихся князей клятвенно заверил царя в их неуклонном решении не опускать клинков, пока не будет обезврежен Ностевец, двадцать два года раздувавший пламя непокорности.
Теймуразу послышалась искренность в голосе владетеля Арагви, и он растроганно ему кивнул, мысленно обещая начертать маджаму о дружбе светло-фисташкового коня и черного медведя.
Владетели теснились около возвышения и старались перекричать друг друга:
– Окажи, царь, честь! Прими под свое знамя!
– Веди к славе и победе! Смерть «барсу», потрясателю основ!
– Ваша царю Теймуразу!
Теймураз величаво выпрямился:
– Мы благодарны вам, доблестные князья! Вы из справедливости возжелали пролить кровь. Изменник Георгий Саакадзе вознамерился поднять меч на царя, ниспосланного богом, в троице почитаемом, осмелился покуситься на наш священный удел. Князь Зураб Эристави, владетель Арагви, бескорыстным служением нам, данным богом царю Теймуразу, выказал благородный пример и указал вам путь беззаветного служения «богоравному». Мы же возжелали проявить милость к верным витязям трона Багратиони и принять попечение об охране владений ваших. Меч наш не вложим в ножны, пока не восторжествуем над тьмою, ниспосланной адом.
Зураб, стоя на ступеньке возвышения, умиленно взирал на сладкоречивого царя. Мераб и Тамаз Магаладзе благоговейно осенили себя крестным знамением, предвкушая согласие царя наградить их за преданность владением, сопредельным Носте, славящимся тутовой рощей и речкой, изобилующей форелью. Квели Церетели, вспомнив о разорении своего замка, в приливе восторга облобызался с князем Качибадзе, присвоившим у него два виноградника и мельницу. Мачабели, забыв о похищении у него Эдишем Вачнадзе красноволосой, которую сам метил себе в наложницы, сжимал соперника в объятиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Зураб яростно отпихнул ногой шкуру медведя, схватил сосуд с вином, жадно прильнув к горлышку. Но что это? Хохот не исчезает, как обманчивый призрак, и все еще не доходит до сознания. Освежающая струйка вина сбегает по подбородку на кольчугу. Удивленно прислушивается. «Хо-хо-хо-хо!» – радостный хохот, как волны, уже бушует у порога.
С шумом врывается старший телохранитель, оруженосцы наперебой кричат:
– Светлый царь приближается! Царь Теймураз! Царь!
– Утро приближается! – торжествующе восклицает Зураб.
Долгие годы, проклиная свое бессилие и содрогаясь перед Непобедимым, подавляющим его волю, ждал Зураб Эристави Арагвский это утро, долженствующее короной царя прикрыть его меч, нацеленный на сердце Георгия Саакадзе. И все же утро это вошло в Душети нежданно, в облаках и туманах, как корабль в серых парусах, завернувший в незнакомую бухту.
Зураб преобразился, велел облачить себя в хевсурский наряд и железной сеткой прикрыл лицо. Сопровождаемый многочисленной охраной из рослых арагвинцев, он выехал на ретивом берберийском скакуне к уже выстроенным дружинам.
Так, за день до прибытия к Базалетскому озеру имеретинских войск, под восторженные крики, въехал царь Теймураз в Душети, величественно придерживая персидскую саблю из серого булата, с изображением на рукоятке головы тигра. На позолоченных луках татарского седла мерцала бирюза, словно окаменевшие капли озерной воды.
Впрочем, роскошь оружия и доспехов не могла затушевать ни озабоченности царя, ни настороженного взгляда его серых с краснотою глаз. Чем ближе он приближался ко дворцу Эристави Арагвских, тем больше им овладевало сомнение: правильно ли он поступил, повелев сорока всадникам из телавской охраны следовать с саблями наголо впереди себя, а сорока другим телохранителям замыкать царский поезд? Не слишком ли откровенно проявил он присущую ему подозрительность? Но ведь он все еще не полностью признанный царь и не станет им, пока жив Саакадзе. Ведь с Ностевцем заодно Мухран-батони, Ксанские Эристави… А сколько еще скрытых приверженцев…
Зураб предвидел, в каком настроении прибудет царь, поэтому обставил его въезд с восточной пышностью. По обе стороны каменистой дороги выстроились знаменосцы, вздымая знамена не только Картли и Кахети, но даже отуреченной, давно не принадлежащей Картлийскому царству Месхети и далекой Сванети. Этим Зураб льстиво напоминал, что южные и северные рубежи древней Грузии и ныне принадлежат Багратиони. Арагвинские лучники трижды вскинули самострелы, в клубящиеся туманы взвились стрелы с ярко-красными и оранжевыми перьями; княжеские копьеносцы трижды потрясли копьями, вскидывая разноцветные значки своих владетелей; пращники трижды перезарядили пращи – выше грабов и дубов взлетели круглые камни и, как град, застучали о выставленные щиты.
Перед входом во дворец Зураб сошел со своего берберийца и благоговейно преклонил колено. Другие князья последовали примеру арагвского владетеля, и царь, совсем повеселев, милостиво вскинул руку, точно собирался одновременно и благословить верных слуг короны и осыпать золотыми монетами.
Дымчатые туманы, заполнив высоты, все больше сгущались в косматые тучи, нависая над долиной Арагви. Но душа Теймураза с каждым мгновением освобождалась от тумана недоверия, и солнце нераздельной власти уже освещало ему путь к Базалети.
В первом зале дворца царь был встречен высшим духовенством. Епископ, облаченный в новый саккос с серебряными цветами, совершил литургию. Князья во главе с Зурабом единодушно возносили молитвы, испрашивая у творца победу мечу царя, точно забыв о том, что сами нарушают обычай, который всегда так ревностно охраняли. На что не решатся князья ради победы над Саакадзе!
Обычно сутулящийся Теймураз выпрямился и оттого стал еще шире в плечах. Довольный, он проводил длинными пальцами с выкрашенными шафраном ногтями по тщательно подстриженной черной бороде, мысленно удивляясь Нестан-Дареджан, переставшей признавать преданного ей Зураба. «Надо будет посвятить маджаму своенравным красавицам». Отгоняя несвоевременные мысли, Теймураз опустился на высокое сиденье, обитое алым бархатом, оперся на мутаку и обменялся со смиренно стоящим Зурабом красноречивым взглядом.
И, как бы в награду, что незримой нитью скрепит их союз, Зураб, помня о значении присутствия царя на поле битвы, где сражаться предстоит грузинам с грузинами, от имени собравшихся князей клятвенно заверил царя в их неуклонном решении не опускать клинков, пока не будет обезврежен Ностевец, двадцать два года раздувавший пламя непокорности.
Теймуразу послышалась искренность в голосе владетеля Арагви, и он растроганно ему кивнул, мысленно обещая начертать маджаму о дружбе светло-фисташкового коня и черного медведя.
Владетели теснились около возвышения и старались перекричать друг друга:
– Окажи, царь, честь! Прими под свое знамя!
– Веди к славе и победе! Смерть «барсу», потрясателю основ!
– Ваша царю Теймуразу!
Теймураз величаво выпрямился:
– Мы благодарны вам, доблестные князья! Вы из справедливости возжелали пролить кровь. Изменник Георгий Саакадзе вознамерился поднять меч на царя, ниспосланного богом, в троице почитаемом, осмелился покуситься на наш священный удел. Князь Зураб Эристави, владетель Арагви, бескорыстным служением нам, данным богом царю Теймуразу, выказал благородный пример и указал вам путь беззаветного служения «богоравному». Мы же возжелали проявить милость к верным витязям трона Багратиони и принять попечение об охране владений ваших. Меч наш не вложим в ножны, пока не восторжествуем над тьмою, ниспосланной адом.
Зураб, стоя на ступеньке возвышения, умиленно взирал на сладкоречивого царя. Мераб и Тамаз Магаладзе благоговейно осенили себя крестным знамением, предвкушая согласие царя наградить их за преданность владением, сопредельным Носте, славящимся тутовой рощей и речкой, изобилующей форелью. Квели Церетели, вспомнив о разорении своего замка, в приливе восторга облобызался с князем Качибадзе, присвоившим у него два виноградника и мельницу. Мачабели, забыв о похищении у него Эдишем Вачнадзе красноволосой, которую сам метил себе в наложницы, сжимал соперника в объятиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161