– Оберегая твое послание к князю Кайхосро, я осторожно, прячась за деревьями, приближался к Биртвиси… Только непонятное случилось: спешу я по твоему, светлый князь, повелению, а деревья то приближаются, то отдаляются. И чем больше себя тороплю, тем веселее становятся шутки леса. Вижу, маленькие женщины переплелись руками и танцуют. Подойду, а возле ног уже цветы головками кивают. Или дятел на ветке сидит, на меня нагло уставился. Рванусь к ветке – нет дятла, лишь шишка торчит. В сердцах трижды плюнул: «Чтоб зеленый черт наступил на хвост желтой ведьме!» И только успел выговорить заклятие против наваждения: «Мои пальцы левой руки в твой правый глаз!», как лесная чинка услужливо раздвинула ветви, и я увидел такое, какое мой дед никогда и в сказке не придумывал: будто на лице шесть глаз выросло. А впереди, словно из скалы, выпрыгнул замок Биртвиси. Вдруг, слышу, – гром не гром… Что такое! Может, на железе черт чинку трясет? Жаль, что ошибся! Не черт – мужчина, а думбеки гром такой выбивают, что вместо дождя слезы невольно льются. Смотрю – о-о-о! – из ворот сразу, как скорпионы из щелей, посыпались сарбазы. Что будешь делать! Не любят персы чуму. А обман любят? А что черная болезнь в адский котел Биртвиси засунула, выдумал сам хитрый Барата. Выдумал, не выдумал, только за сарбазами следом ханы как очумелые выскочили. Смотрю – удивляюсь: может, опять дятел мерещится? Нет, думаю, князь не захочет оборотиться шишкой. Он это, Барата! А за ним пыхтит, как иноходец, его брат Хосия, начальник крепости Биртвиси. И тотчас на башне черное знамя, как крыло ворона, забилось. Тут Хосия припустил – и еще быстрее кизилбаши побежали, толкают друг друга, оружие на лестнице бросают и такое по-своему орут, что одни муллы понять могут. От храбрости у меня ноги вдвое сложились. Тогда крепко подумал: если цветы головками кивали, о своей голове непременно заботиться надо. Решил переждать скачку ханов за сарбазами, а всех их – за Хосия. И хорошо решил. Забежал в кусты, удобно устроился, за голубой букашкой наблюдаю, – боюсь, еще чертом представится с шишкой на лбу и с дятлом в пасти. Вдруг треснула ветка. Я даже подскочил: не чинка ли?! А это знакомый дружинник из свиты князя Кайхосро Барата на меня в кустах наткнулся и завопил – видно, за черта принял на железе! Потом сердито прикрикнул, потом засмеялся. Что будешь делать? Знакомый! И, щелчком сбив голубую букашку, такое рассказал; "Саакадзе вмиг окружил замок, муравью хода не оставил, затем потребовал доказательства верности. А Барата труднее, чем муравью в чашке: видит, не шутит Моурави, попробуй не согласиться! Что будешь делать? О черном знамени вспомнил. Облегченно вздохнул: «Ваша!» Персы тоже не любят чуму, светлый мирза хорошо это знает. А когда сарбазы вниз, как стадо, спустились, князь Барата сразу исчез, как испарился. Может, желтая ведьма в гости пригласила, хвостом завлекла? Кто знает? Бог всех одинаково любит.
– О человек, ты подобен сосуду, наполненному коварством! Слышал, Шадиман? Твои сородичи сами вывели персидских воинов!
– Да, мой царевич, когда к горлу приближают бритву, еще не на такую игру осмелится даже храбрейший из храбрых.
– Бисмиллах! Не забыл ли ты, что биртвисская крепость окружена высокими лесистыми горами, пересекается глубокими балками, башни ее неприступны. С большими усилиями туда взобрались мои юзбаши и онбаши, а по их пятам, как покорные козлы, – сарбазы. Начальствующий над ними молодой хан – сын Эреб-хана… слава святому Антонию… в Тбилиси повеселиться прибыл и, подымая рог, клялся мне чалмой седьмого имама, что сто пятьдесят высеченных в скалах ступенек, по которым взбирались гуськом сарбазы, скорее похожи на воском натертую доску, чем на лестницу. И этого, по-твоему, недостаточно, чтобы сдержать слово, данное Хосро-мирзе?
– Возвышенный царевич, воск здесь ни при чем. Меня один толумбаши убеждал, что чем теснее норка, тем приятнее мышам вылезать из нее…
Хосро промолчал. «На каком коне объехать судьбу? Горийскую крепость считали заслоном Тбилиси, но сейчас она опять в опасных руках Саакадзе. А Шадиман? Разве придумал средство, как отбить Гори? Нет, бисмиллах! Он метался три дня, словно молния просверлила ему затылок. И Мамед-хан, опытный в боях и хитростях, не успел розовой водой смыть с пожелтевшего лица клеймо позора и лишь вновь захватил укрепленные Ацхвери и крепость Паравани – впрочем, не вслух можно сказать, мало защищаемые азнаурами, – как к лапам „барса“ прилипла Биртвисская крепость. Не хватает…» Хосро вдруг обозлился:
– Не удостоишь ли, мсахури, сказать, почему торчишь перед моими глазами, подобно занозе?
– Жду, когда еще спросит меня светлый князь.
– Еще? Или, ты думаешь, у меня уши из красной меди?
– Как дерзнул бы, светлый мирза, про уши твои думать? Только ворота замка Тикнабери, наверно, из меди, иначе почему туда Саакадзе заключил князя Хосия, как залог дружбы со старшим Барата?
– А теперь что ждешь?
– Когда мой светлый князь меня отпустит. – Мсахури замялся, бросил взгляд на Шадимана и вздохнул. – Пусть твоя жизнь, мирза, цветет, как фиалка весной!.. И твоя, светлый князь, тоже!
– Иди!.. Когда нужен будешь, позову. – Шадиман повелительно махнул рукой.
Мсахури поклонился и бесшумно вышел.
– Не сочтешь ли, князь Шадиман, своевременным поделиться со мною догадкой: что заставило надменного Кайхосро Барата скрепить союз с бездомным Саакадзе?
– Не сомневаюсь – стремительность действий Непобедимого, так, кажется, звали «бездомника» в Исфахане? – съязвил Шадиман, неожиданно для самого себя задетый пренебрежением к Саакадзе.
Поморщившись, Хосро пропустил мимо колкость и с раздражением проговорил:
– Свидетель алла, факир Барата охотно вел со мной переговоры. Не от него ли я получал длинные послания? Я был неосторожен, отвечая ему. И для тебя, Шадиман, небесполезно знать, почему князья Картли вдруг стали склоняться на сторону Саакадзе. Неужели осмелились усомниться в силе Ирана?
– Не все, как ты мог убедиться недавно.
Довольный, что Шадиман помрачнел, мирза предался рассуждению: "Как выбраться из картлийской тины? Недаром Гассан снова видел предостерегающий сон. И кто может поручиться, что в чужом винограднике всегда сладок виноград? Мой отец, Дауд из Багратидов, всегда поучал: «Кто не думает о последствиях, к тому не благоволит судьба!»
О последствиях стали думать упорно, как о злых духах, легко поражающих невидимым мечом. Неприступная Биртвиси оказалась для Непобедимого крепостью, построенной на сыпучем песке. Не по этой ли причине то Иса-хан осаживал разгоряченного коня на каменных плитах Метехского замка, то, не разбирая дороги, Хосро-мирза мчался в цитадель, высящуюся над Тбилиси, а за ним хлестали коней князья Шадиман, Зураб и Андукапар?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161