Возрадовала ты глаза мои и вдохновила мысли. Да будет так! Возьми чашу, наполненную семенами блага для созданных мною. Во имя справедливости смешай семена, и да свершится то, что должно свершиться! Пусть всем достанется поровну и одинаково. Засей землю, и да благословят живущие твое появление! Иди, но, во имя седьмого неба, не оглядывайся, прекрасная ханум моя.
Взяла Жизнь чашу, улыбнулась аллаху и подумала: «Почему – не оглядывайся»? А когда женщина думает, она забывает сущность дела.
– Во имя вселенной! – воскликнула вдруг Жизнь, оглянувшись на всемогущего повелителя. – Да сохранят тебя гром и молния! Что мнешь ты в руках своих? Поистине, о тебе, аллах, как о мужчине, нельзя сказать ничего приятного. Зачем тебе костлявое чудовище? Клянусь рождением звезд, на подобной голове и сорная трава не вырастет. Взгляни в ее пустые глаза, с вожделением, без разбора смотрящие на все – от «луны до рыбы». Не внушают ли тебе, о аллах, ужас ее крючковатые руки, с неприличной жадностью тянущиеся к самому сокровенному? Клянусь солнцем, дыхание ее способно рассеять сильную тучу, и чрево ее бесплодно, как равнина твоего второго неба!
– Поистине, – сказал аллах, любуясь гневом Жизни, – красоту женщины нельзя измерить ее разумом!
Как можно познать сладость расцвета, не изведав горечи распада? И что значит красота бесконечного без уродства конца? Возможно ли беспредельное счастье без предельного страха потерять его? И что стоит созревший плод блага без ножа судьбы, рассекающего его? Да не заржавеют у меня ключи к тайнам! Да случится то, что случится! Я разрешу правоверным иметь четыре жены законных и тысячу тысяч наложниц, ибо сказано: через женщину познаешь ты одновременно дороги добра и зла. Но я – аллах, и мне с избытком достаточно для этого двух жен. И ни одной хасеги – ибо приятнее видеть ссоры в гареме у соседа. О прекрасная ханум моя, все лучшее ушло на твое создание, ибо ты – начало всех желаний, всех надежд. Из чего же мне было создать ту, сущность которой – конец всем желаниям? Но да не скажут: «Аллах-иншаллах несправедлив!» Лишив вторую жену красот рая, я наградил ее ужасами ада. Знай, жестоко осмеянная тобою страшна и беспощадна, ибо имя ее – Смерть!
О возвышенный, превращающий свет в тьму и тьму в свет! Ты, раскрывающий и закрывающий двери вселенной, когда это надо! Ты всемогущ! Всеобъемлющ! Но и ты бессилен убедить ревнивую женщину!
Видя печаль розе подобной Жизни, аллах подумал: «Суетны женщины. Убедить их можно дарами, а не речами». И сказал:
– Возжелал я одарить неповторимую ханум мою ожерельем из драгоценных четок. Нет ни на одном небе равных им по разнообразию. Вот первая из первых – белая, имя ее – Жестокость; она тверда, как дно бездны, и холодна, как потолок высоты. Поистине прекрасна золотая – это Мысль; она крылата, как благодеяние, ибо насыщается только лучами солнца. Рядом зеленая; дорожи ею, ибо это – Сила, без нее не произрастает ни одно растение. Укрась ее цветом землю, и ты познаешь тайну из тайн. Запомни многогранную, имя благословенной – Любовь, но от «луны до рыбы» не доверяй разноцветному блеску ее, источнику вздохов и скорбей, – ибо любовь слепа! Ради благ мира, прими голубую. Награжденная мною именем Добро, она мягче пчелиного воска. В угоду ангелам слепи из нее крылья и – во имя райского дерева туба и райского источника Кевсера – красоту возвышенную и низменную. Прекрасная ханум моя, ради света истинной веры храни кровавую, ибо это – Счастье! Подобно медузе, она скользка и увертлива; лишь избранных удостаивай правом коснуться ее. Но во имя продления мира не будь щедра, ибо счастье суть достижение, обрывающее крылья стремления! Неизбежно мне добавить скорченную – Подлость. Да не устрашит тебя липкая! Нигде не сказано, где потеряла она свой постоянный цвет и с какого часа принимает тот, какой ей выгоден. Рука моя великодушна, возьми и остальные четки. Я проявил щедрость, и каждая из четок – плод моего раздумья и наделена особым значением. Владей ими, любимая Жизнь, и ты будешь всесильна. Да будут все желания твои над моей головой!..
Пока солнце и звезды совершали движение, Жизнь любовалась ожерельем, с легким вздохом надела его на свою гибкую шею, прошлась, покачивая бедрами, улыбнулась и, незаметно откусив, проглотила четку бытия. Глазами, обещающими усладу из услад, смотрела она на аллаха и шептала:
– О аллах, прекраснейший из мужей, преславный, милостивый! Велик ты в щедрости своей! Но вот пустой крючок, портящий все ожерелье. Где взять мне четку, достойную подарка твоего, о повелитель вселенной?
Разгоряченный игрою бедер Жизни, аллах, преисполненный жгучего желания, подобно смертному, хотел броситься на неповторимую, но, взглянув на нее, понял: без новой четки возлюбленная не допустит любовных забав, и, оглянувшись на улыбчивую луну, подумал: «О шайтан, не самому же мне висеть, где не надо!» – и, схватив Смерть, нацепил ее на пустой крючок ожерелья Жизни, а сам, как обыкновенный правоверный, предался усладе из услад…
Оправила Жизнь ожерелье, торжествующе обожгла соперницу огнем презрения, схватила чашу и беспечно стала кидать вниз зерна.
О Мохаммет, кто из правоверных не знает: когда женщина смотрит на соперницу свою, она забывает сущность дела.
Взглянул аллах с воздушной шах-тахты на землю и замер:
– Бисмиллах, не отдал ли я сердце без совета разума! Но когда я в гневе, львы в пустыне дрожат. Что сотворила ты, прекрасная? Ты затуманила блеск моих глаз и омрачила душу. Зачем не смешала зерна мудрости и лжи? Я, умеющий распутывать даже сеть паутины, полон смущения. Как разделится мною созданное? В одном месте столько воды, что целые страны среди нее незаметны; а в другом – бесконечная пустыня и ни глотка воды. Зачем столько гор вместе и нет равнины даже для комара? Поистине благоуханны леса, но как печальны бесконечные пески пустынь. О Жизнь, что сделала ты?!
Но когда женщина забывает суть дела, она говорит: «Так лучше».
– О неповторимый! О аллах из аллахов! Ты дал сотворенным тобою зрение, подобное острию ханжала, жадность большой акулы и руки неизмеримой длины – пусть сами разберутся в щедротах неба. Не ты ли, о аллах мой, говорил, что сладость познается через горечь? Что за удовольствие в готовом благе? И можно ли познать потолок высоты, не познав дна бездны?
И было так, как было. Понял аллах намек неповторимой жены своей и умолк, но тут же потихоньку от нее внушил правоверным не доверять серьезного дела женщине и не противоречить ей, ибо это ни к чему.
– Поистине, благочестивый шейх, твой рассказ поучителен! – воскликнул юркий купец, с наслаждением вдыхая запах имбиря. – Но нет ли у тебя ключа, открывающего сокровенную тайну? А что приключилось с первыми людьми по воле женщины, хоть имя ей и Жизнь, попавшими в тягостное положение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Взяла Жизнь чашу, улыбнулась аллаху и подумала: «Почему – не оглядывайся»? А когда женщина думает, она забывает сущность дела.
– Во имя вселенной! – воскликнула вдруг Жизнь, оглянувшись на всемогущего повелителя. – Да сохранят тебя гром и молния! Что мнешь ты в руках своих? Поистине, о тебе, аллах, как о мужчине, нельзя сказать ничего приятного. Зачем тебе костлявое чудовище? Клянусь рождением звезд, на подобной голове и сорная трава не вырастет. Взгляни в ее пустые глаза, с вожделением, без разбора смотрящие на все – от «луны до рыбы». Не внушают ли тебе, о аллах, ужас ее крючковатые руки, с неприличной жадностью тянущиеся к самому сокровенному? Клянусь солнцем, дыхание ее способно рассеять сильную тучу, и чрево ее бесплодно, как равнина твоего второго неба!
– Поистине, – сказал аллах, любуясь гневом Жизни, – красоту женщины нельзя измерить ее разумом!
Как можно познать сладость расцвета, не изведав горечи распада? И что значит красота бесконечного без уродства конца? Возможно ли беспредельное счастье без предельного страха потерять его? И что стоит созревший плод блага без ножа судьбы, рассекающего его? Да не заржавеют у меня ключи к тайнам! Да случится то, что случится! Я разрешу правоверным иметь четыре жены законных и тысячу тысяч наложниц, ибо сказано: через женщину познаешь ты одновременно дороги добра и зла. Но я – аллах, и мне с избытком достаточно для этого двух жен. И ни одной хасеги – ибо приятнее видеть ссоры в гареме у соседа. О прекрасная ханум моя, все лучшее ушло на твое создание, ибо ты – начало всех желаний, всех надежд. Из чего же мне было создать ту, сущность которой – конец всем желаниям? Но да не скажут: «Аллах-иншаллах несправедлив!» Лишив вторую жену красот рая, я наградил ее ужасами ада. Знай, жестоко осмеянная тобою страшна и беспощадна, ибо имя ее – Смерть!
О возвышенный, превращающий свет в тьму и тьму в свет! Ты, раскрывающий и закрывающий двери вселенной, когда это надо! Ты всемогущ! Всеобъемлющ! Но и ты бессилен убедить ревнивую женщину!
Видя печаль розе подобной Жизни, аллах подумал: «Суетны женщины. Убедить их можно дарами, а не речами». И сказал:
– Возжелал я одарить неповторимую ханум мою ожерельем из драгоценных четок. Нет ни на одном небе равных им по разнообразию. Вот первая из первых – белая, имя ее – Жестокость; она тверда, как дно бездны, и холодна, как потолок высоты. Поистине прекрасна золотая – это Мысль; она крылата, как благодеяние, ибо насыщается только лучами солнца. Рядом зеленая; дорожи ею, ибо это – Сила, без нее не произрастает ни одно растение. Укрась ее цветом землю, и ты познаешь тайну из тайн. Запомни многогранную, имя благословенной – Любовь, но от «луны до рыбы» не доверяй разноцветному блеску ее, источнику вздохов и скорбей, – ибо любовь слепа! Ради благ мира, прими голубую. Награжденная мною именем Добро, она мягче пчелиного воска. В угоду ангелам слепи из нее крылья и – во имя райского дерева туба и райского источника Кевсера – красоту возвышенную и низменную. Прекрасная ханум моя, ради света истинной веры храни кровавую, ибо это – Счастье! Подобно медузе, она скользка и увертлива; лишь избранных удостаивай правом коснуться ее. Но во имя продления мира не будь щедра, ибо счастье суть достижение, обрывающее крылья стремления! Неизбежно мне добавить скорченную – Подлость. Да не устрашит тебя липкая! Нигде не сказано, где потеряла она свой постоянный цвет и с какого часа принимает тот, какой ей выгоден. Рука моя великодушна, возьми и остальные четки. Я проявил щедрость, и каждая из четок – плод моего раздумья и наделена особым значением. Владей ими, любимая Жизнь, и ты будешь всесильна. Да будут все желания твои над моей головой!..
Пока солнце и звезды совершали движение, Жизнь любовалась ожерельем, с легким вздохом надела его на свою гибкую шею, прошлась, покачивая бедрами, улыбнулась и, незаметно откусив, проглотила четку бытия. Глазами, обещающими усладу из услад, смотрела она на аллаха и шептала:
– О аллах, прекраснейший из мужей, преславный, милостивый! Велик ты в щедрости своей! Но вот пустой крючок, портящий все ожерелье. Где взять мне четку, достойную подарка твоего, о повелитель вселенной?
Разгоряченный игрою бедер Жизни, аллах, преисполненный жгучего желания, подобно смертному, хотел броситься на неповторимую, но, взглянув на нее, понял: без новой четки возлюбленная не допустит любовных забав, и, оглянувшись на улыбчивую луну, подумал: «О шайтан, не самому же мне висеть, где не надо!» – и, схватив Смерть, нацепил ее на пустой крючок ожерелья Жизни, а сам, как обыкновенный правоверный, предался усладе из услад…
Оправила Жизнь ожерелье, торжествующе обожгла соперницу огнем презрения, схватила чашу и беспечно стала кидать вниз зерна.
О Мохаммет, кто из правоверных не знает: когда женщина смотрит на соперницу свою, она забывает сущность дела.
Взглянул аллах с воздушной шах-тахты на землю и замер:
– Бисмиллах, не отдал ли я сердце без совета разума! Но когда я в гневе, львы в пустыне дрожат. Что сотворила ты, прекрасная? Ты затуманила блеск моих глаз и омрачила душу. Зачем не смешала зерна мудрости и лжи? Я, умеющий распутывать даже сеть паутины, полон смущения. Как разделится мною созданное? В одном месте столько воды, что целые страны среди нее незаметны; а в другом – бесконечная пустыня и ни глотка воды. Зачем столько гор вместе и нет равнины даже для комара? Поистине благоуханны леса, но как печальны бесконечные пески пустынь. О Жизнь, что сделала ты?!
Но когда женщина забывает суть дела, она говорит: «Так лучше».
– О неповторимый! О аллах из аллахов! Ты дал сотворенным тобою зрение, подобное острию ханжала, жадность большой акулы и руки неизмеримой длины – пусть сами разберутся в щедротах неба. Не ты ли, о аллах мой, говорил, что сладость познается через горечь? Что за удовольствие в готовом благе? И можно ли познать потолок высоты, не познав дна бездны?
И было так, как было. Понял аллах намек неповторимой жены своей и умолк, но тут же потихоньку от нее внушил правоверным не доверять серьезного дела женщине и не противоречить ей, ибо это ни к чему.
– Поистине, благочестивый шейх, твой рассказ поучителен! – воскликнул юркий купец, с наслаждением вдыхая запах имбиря. – Но нет ли у тебя ключа, открывающего сокровенную тайну? А что приключилось с первыми людьми по воле женщины, хоть имя ей и Жизнь, попавшими в тягостное положение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161