Шах так рассвирепел, что даже Эреб-хан уравнял цвет своего лица с цветом травы. «Пусть тысяча змей, – заскрежетал добрый шах, – защитит Али-Баиндура от случайности!.. Ибо истязать я повелю его на Майдане-шах! Пусть правоверные убедятся, что для „льва Ирана“ непослушный хан и факир в одной цене! Сто лет будут изумляться пыткам, которыми угощу неосторожного Баиндура!..»
С большим удовольствием Керим наблюдал, как крупные капли пота потекли по синеющему лицу хана.
– Какой шайтан посмел оклеветать меня перед шах-ин-шахом?! Тебе Караджугай-хан сказал об этом?
Керим молчал. Баиндур прохрипел:
– Не доставлю я радости моим врагам! Клянусь святым Аали, случайности не будет!
Только теперь Керим мысленно возблагодарил аллаха: жизнь светлого из светлых в безопасности!
– Хан из ханов, не находишь ли ты, что стоны князя Шадимана сломят упрямство царя?
– Нахожу, ибо этот окаменевший царь надеется царствовать.
– О Мохаммет! О Хуссейн! Значит, устрашаться незачем! Скоро… Да будет нам дорога в Исфахан бархатом!
– Но раньше, тебя, нетерпеливый, ждет другая дорога.
– Видит святой пророк, я готов! И пусть шайтанша из меня люля-кебаб сделает, если я не пригоню тебе тридцать верблюдов с богатством семи купцов!
– Керим! Не медли, ибо запоздалого всегда ждет неудача… – Хан удивился, ибо сам ощутил испуг. – Керим! У Юсуфа двадцать рабов, которые свяжут купцов и сделают то, что должны сделать. А где ты возьмешь столько? Оборви свою просьбу! Нет! Ни одного сарбаза не дам! Ищи сам. Ты за это с излишком получишь, значит, должен за все отвечать! – В страшном волнении Баиндур вскочил, открыл наугад коран, прочел суру «Скот»: «Не устраивайте беспрерывно засад…» и воскликнул: – Без Юсуфа немыслимо! О святой Хуссейн! Но за что Юсуфу половину? Или он томился хоть один день в пыльном Гулаби? Керим! Достань себе двадцать помощников!
– Бисмиллах! На что тебе, хан, двадцать свидетелей? Или возможно поручиться хотя бы за одного? Рассвирепев однажды за взмах плетки или обиженный за непосильную подать, он донесет «льву Ирана» на двух ханов…
– На каких двух?
– Насмешливый див подсказал Юсуф-хану притащить сюда двадцать рабов. Мною уже сказано: рассвирепевшие или обиженные, они все вместе или один из них докажет, что Али-Баиндур совместно с Юсуф-ханом напали и расхитили шахский караван.
– Керим! – с отчаянием выкрикнул Баиндур. – Ты трясешь меня, как медведь тутовое дерево! Не ты ли сам предложил обойти Юсуф-хана?
– Удостой меня доверием, хан из ханов! Не только хан Юсуф лишний, но и двадцать свидетелей!
– Аллах! Может, и я лишний? Говори, уж не один ли ты рассчитываешь победить семь купцов и семь погонщиков?
– Свидетель Хуссейн, одному трудно, но с помощью тысяча второй ночи и одного слуги – клянусь, легко! Сестра удачи сейчас подсказала, кого…
– Не сестра ли треххвостого шайтана? Все равно, говори, кто внушил тебе доверие?
– Гонец Шадимана… Арчил-"верный глаз". Он здесь неизвестен, и от чужого легче уберечься.
Снова восхитился хан Керимом. «Верный глаз» не успеет вернуться, превратится в слепца, а заодно и молчальника! Сегодня же он, Али-Баиндур, откажется и еще упрекнет Юсуфа в недальновидности и беспечности. Разве хан не знает о повелении «льва Ирана» не покидать Гулабскую башню ни на один день? Почему же подверг его опасности, притащив с собою двадцать свидетелей? Потом, примирившись, поклянется святым Мохамметом, что и мысленно не приблизится ко второму караван-сараю. Пусть Юсуф сам богатеет, радуя сердце Али-Баиндура, близкого друга Юсуф-хана. И уговорит поспешить, ибо запоздавших ждет неудача…
Арчил начал отчаиваться: уже пять дней прошло, а пояс все еще на нем. Получив два послания Шадимана, хан не допустил Арчила подняться в башню – под предлогом, что он, возможно, подхватил в караван-сараях какую-нибудь болезнь: пусть пройдет срок. Арчила поместили с лазутчиком, рябым сарбазом. И хотя Датико мог видеться с сыном, сколько захочет, но лазутчик понимал по-грузински. И разговаривали только о родных, о Метехи. Причем Арчил не забывал повторять: «Мой князь, Шадиман», или: «Царь Симон не перестает возносить молитвы о здоровье шах-ин-шаха».
О трагическом конце Симона Второго Арчил решил рассказать только в башне, ибо Моурави пожелал скрыть истину от Али-Баиндура. А если хан сам узнает, сказать: «Я выехал раньше». Вспомнилось Арчилу, как, тайно проживая у Вардана Мудрого, он стал свидетелем ужаса, пережитого тбилисцами. Неприятно удивленные открытой радостью царя Теймураза по поводу убийства другого царя, горожане сдержанно встретили возвращение Теймураза и еще холоднее – арагвского владетеля. Взбешенный Зураб, не успев водворить в Метехи царя Теймураза, принялся расправляться с горожанами. Башни для малых и больших преступников переполнились заподозренными в том, что они приверженцы Саакадзе. Убивали многих и как лазутчиков Саакадзе. Рубили головы, особенно мусульманам, якобы за оплакивание царя Симона. Лавки, дома заколочены. На плоских крышах пусто. В банях ни одного кутилы. Горожане боятся выглянуть на улицу, ибо арагвинцы вкупе с кахетинскими дружинниками, бесчинствуя, требуют или сознаться – в чем?! – или откупиться – за что?! Надвигается голод, так как, прослышав о буйстве князя Эристави, никто из окрестных деревень не гонит на Шуа-базари не только скот или арбы с зерном, сыром, птицей и ореховым маслом, но даже ослов с углем и хворостом. Скучно и на Куре, что почти бесшумно несет свои воды, – ни одного плота с грузом, ни юрких навтики!
Тбилиси, словно поверженный врагом, в глубоком молчании лежал в котловине. Уныло безмолвствовали и горы – на извилистых тропинках ни души. И солнце будто застыло в зените…
«Но жизнь есть жизнь!» – изрек Вардан Мудрый и, собрав купцов и уста-башей амкарств, предложил сообща пойти к царю Теймуразу. «Кто допустит?» – «А кто такой дурак, что скажет: с жалобой?..»
В один из дней тбилисцы нарядились в праздничные архалуки. С развевающимися купеческими и амкарскими знаменами, ведя под уздцы трех разукрашенных верблюдов, нагружённых подарками для царя, и двух коней с подарками для придворных Теймураза, они с зурной и плясками двинулись к Метехи.
Вспомнил Арчил-"верный глаз" подробный рассказ Вардана и его сына Гургена о подмеченном ими в Метехи.
Видно было, царя неприятно поразила холодная встреча тбилисцев, хотя он самолюбиво скрывал это даже от придворных. Но в «оранжевом вале», на троне, принимая выборных от купцов и амкаров, он не смог сдержаться от упреков. Вардан был слишком хитер, чтобы открыто действовать против князя Зураба, поэтому, выступив как староста с приветствиями царю царей Теймуразу и с пожеланиями долгого царствования, он, по уговору с другими купцами, неприятную часть посещения предоставил самому бедному купцу, обладавшему завидным даром красноречия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
С большим удовольствием Керим наблюдал, как крупные капли пота потекли по синеющему лицу хана.
– Какой шайтан посмел оклеветать меня перед шах-ин-шахом?! Тебе Караджугай-хан сказал об этом?
Керим молчал. Баиндур прохрипел:
– Не доставлю я радости моим врагам! Клянусь святым Аали, случайности не будет!
Только теперь Керим мысленно возблагодарил аллаха: жизнь светлого из светлых в безопасности!
– Хан из ханов, не находишь ли ты, что стоны князя Шадимана сломят упрямство царя?
– Нахожу, ибо этот окаменевший царь надеется царствовать.
– О Мохаммет! О Хуссейн! Значит, устрашаться незачем! Скоро… Да будет нам дорога в Исфахан бархатом!
– Но раньше, тебя, нетерпеливый, ждет другая дорога.
– Видит святой пророк, я готов! И пусть шайтанша из меня люля-кебаб сделает, если я не пригоню тебе тридцать верблюдов с богатством семи купцов!
– Керим! Не медли, ибо запоздалого всегда ждет неудача… – Хан удивился, ибо сам ощутил испуг. – Керим! У Юсуфа двадцать рабов, которые свяжут купцов и сделают то, что должны сделать. А где ты возьмешь столько? Оборви свою просьбу! Нет! Ни одного сарбаза не дам! Ищи сам. Ты за это с излишком получишь, значит, должен за все отвечать! – В страшном волнении Баиндур вскочил, открыл наугад коран, прочел суру «Скот»: «Не устраивайте беспрерывно засад…» и воскликнул: – Без Юсуфа немыслимо! О святой Хуссейн! Но за что Юсуфу половину? Или он томился хоть один день в пыльном Гулаби? Керим! Достань себе двадцать помощников!
– Бисмиллах! На что тебе, хан, двадцать свидетелей? Или возможно поручиться хотя бы за одного? Рассвирепев однажды за взмах плетки или обиженный за непосильную подать, он донесет «льву Ирана» на двух ханов…
– На каких двух?
– Насмешливый див подсказал Юсуф-хану притащить сюда двадцать рабов. Мною уже сказано: рассвирепевшие или обиженные, они все вместе или один из них докажет, что Али-Баиндур совместно с Юсуф-ханом напали и расхитили шахский караван.
– Керим! – с отчаянием выкрикнул Баиндур. – Ты трясешь меня, как медведь тутовое дерево! Не ты ли сам предложил обойти Юсуф-хана?
– Удостой меня доверием, хан из ханов! Не только хан Юсуф лишний, но и двадцать свидетелей!
– Аллах! Может, и я лишний? Говори, уж не один ли ты рассчитываешь победить семь купцов и семь погонщиков?
– Свидетель Хуссейн, одному трудно, но с помощью тысяча второй ночи и одного слуги – клянусь, легко! Сестра удачи сейчас подсказала, кого…
– Не сестра ли треххвостого шайтана? Все равно, говори, кто внушил тебе доверие?
– Гонец Шадимана… Арчил-"верный глаз". Он здесь неизвестен, и от чужого легче уберечься.
Снова восхитился хан Керимом. «Верный глаз» не успеет вернуться, превратится в слепца, а заодно и молчальника! Сегодня же он, Али-Баиндур, откажется и еще упрекнет Юсуфа в недальновидности и беспечности. Разве хан не знает о повелении «льва Ирана» не покидать Гулабскую башню ни на один день? Почему же подверг его опасности, притащив с собою двадцать свидетелей? Потом, примирившись, поклянется святым Мохамметом, что и мысленно не приблизится ко второму караван-сараю. Пусть Юсуф сам богатеет, радуя сердце Али-Баиндура, близкого друга Юсуф-хана. И уговорит поспешить, ибо запоздавших ждет неудача…
Арчил начал отчаиваться: уже пять дней прошло, а пояс все еще на нем. Получив два послания Шадимана, хан не допустил Арчила подняться в башню – под предлогом, что он, возможно, подхватил в караван-сараях какую-нибудь болезнь: пусть пройдет срок. Арчила поместили с лазутчиком, рябым сарбазом. И хотя Датико мог видеться с сыном, сколько захочет, но лазутчик понимал по-грузински. И разговаривали только о родных, о Метехи. Причем Арчил не забывал повторять: «Мой князь, Шадиман», или: «Царь Симон не перестает возносить молитвы о здоровье шах-ин-шаха».
О трагическом конце Симона Второго Арчил решил рассказать только в башне, ибо Моурави пожелал скрыть истину от Али-Баиндура. А если хан сам узнает, сказать: «Я выехал раньше». Вспомнилось Арчилу, как, тайно проживая у Вардана Мудрого, он стал свидетелем ужаса, пережитого тбилисцами. Неприятно удивленные открытой радостью царя Теймураза по поводу убийства другого царя, горожане сдержанно встретили возвращение Теймураза и еще холоднее – арагвского владетеля. Взбешенный Зураб, не успев водворить в Метехи царя Теймураза, принялся расправляться с горожанами. Башни для малых и больших преступников переполнились заподозренными в том, что они приверженцы Саакадзе. Убивали многих и как лазутчиков Саакадзе. Рубили головы, особенно мусульманам, якобы за оплакивание царя Симона. Лавки, дома заколочены. На плоских крышах пусто. В банях ни одного кутилы. Горожане боятся выглянуть на улицу, ибо арагвинцы вкупе с кахетинскими дружинниками, бесчинствуя, требуют или сознаться – в чем?! – или откупиться – за что?! Надвигается голод, так как, прослышав о буйстве князя Эристави, никто из окрестных деревень не гонит на Шуа-базари не только скот или арбы с зерном, сыром, птицей и ореховым маслом, но даже ослов с углем и хворостом. Скучно и на Куре, что почти бесшумно несет свои воды, – ни одного плота с грузом, ни юрких навтики!
Тбилиси, словно поверженный врагом, в глубоком молчании лежал в котловине. Уныло безмолвствовали и горы – на извилистых тропинках ни души. И солнце будто застыло в зените…
«Но жизнь есть жизнь!» – изрек Вардан Мудрый и, собрав купцов и уста-башей амкарств, предложил сообща пойти к царю Теймуразу. «Кто допустит?» – «А кто такой дурак, что скажет: с жалобой?..»
В один из дней тбилисцы нарядились в праздничные архалуки. С развевающимися купеческими и амкарскими знаменами, ведя под уздцы трех разукрашенных верблюдов, нагружённых подарками для царя, и двух коней с подарками для придворных Теймураза, они с зурной и плясками двинулись к Метехи.
Вспомнил Арчил-"верный глаз" подробный рассказ Вардана и его сына Гургена о подмеченном ими в Метехи.
Видно было, царя неприятно поразила холодная встреча тбилисцев, хотя он самолюбиво скрывал это даже от придворных. Но в «оранжевом вале», на троне, принимая выборных от купцов и амкаров, он не смог сдержаться от упреков. Вардан был слишком хитер, чтобы открыто действовать против князя Зураба, поэтому, выступив как староста с приветствиями царю царей Теймуразу и с пожеланиями долгого царствования, он, по уговору с другими купцами, неприятную часть посещения предоставил самому бедному купцу, обладавшему завидным даром красноречия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161