Я слежу… тебе можно сказать, ведь князь Зураб твой враг. Царь велел… В покоях князя есть незаметная щель – и вижу и слышу, что надо. Арагвинцы свиток ему передали, хурджини тоже; потом иверской божьей матерью клялись, будто вернулся азнаур Дато и султан большую помощь Моурави обещал.
– А какие подарки, богатые?
– Подарки не видел. Князь зашитый хурджини чуть приоткрыл и рукой, как тесто, все там перемесил, потом выудил другое послание, быстро прочел, расхохотался, велел убрать хурджини в сундук с тайным замком, о сам, как арабский конь, поскакал к Шадиману.
– И ты за ним?
– Опять удивляюсь. Сколько лет князя Шадимана помнишь, а его сатану – чубукчи – забыл! К покоям Шадимана даже муха незамеченной не подлетит. Царь обещал меня азнауром сделать, если подслушаю ночной разговор князя с Хосро-мирзою, часто вдвоем совещаются. Эх-хэ, только царь мог обещать меня князем сделать, все равно ничем не рисковал.
– Э, э… Храбрый человек, разве больному не все равно, сегодня или, скажем, через пять дней княгиня Нато подарок получит.
– Пресвятой Евстафий! Неужели не сказал, что азнаур Дато из Константинополя вернулся? Потому у Моурави полный замок ополченцев. Слыхал, к нападению на Тбилиси готовятся.
– Раз готовятся, могут и приготовиться.
– Пчела мед собирала всю весну, а медведь в один день съел. Уже утром за войском в Кахети проводники идут.
– Засады задержат.
– Засады? Через обходную тропу ананурский мсахури проведет; сам знаешь, там засады нет.
Папуна вздрогнул: «Надо помешать! Большое несчастье, если персы тропу узнают. Проклятый шакал предательски, во вред Картли действует!»
Желая скрыть волнение, Папуна застонал, бормоча что-то несвязное. Так обычно действовал он, выведав то, что следовало выведать.
Нукери тихо вышел, решив вечером наведаться, ибо тунги вина неизменно ожидала посетителей больного.
Едва скрылся нукери, Папуна три раза каркнул. Не спеша появился Арчил; прикрыв дверь, тихо спросил:
– Уже слыхал?
– Наверное, не все. Арчил, поспеши на майдан, пусть Нуца незаметно придет, как будто с целебными травами. Необходимо Георгия уведомить.
– Поздно, дорогой, до утра Метехи наглухо закрыт, Андукапар во всю длину стен своих дружинников расставил, пообещав: если кто выйдет, голову шашкой смахнет.
– Такое, волчий хвост, непременно исполнит, любит укреплять руку за чужой счет. А твой тайный выход?
– Не хочу рисковать. Для более важного дела берегу.
– Какого?
– Для спасения твоей жизни.
– Э, важнее Картли спасать, а я как-нибудь без жизни обойдусь. Привык с того дня, как моя Тэкле… Пойдешь?..
– Или моя голова тебе больше надоела, чем мне? Нет? Тогда не проси. До утра из Метехи не выйду! – Покосившись на помрачневшего Папуна, конюший примирительно добавил: – Скоро гости соберутся, обещал Гурам зайти. Сегодня Андукапар опять его плетью ударил. Готов убить князя. Может, еще новости узнаем, утром пойду к Вардану и без тебя важное скажу. Уже месяц собираюсь чоху купить, конюхи смеются: «Арчил! Наверно, через тридцать пасох за чохой поскачешь!»
В эту безлунную ночь Метехи жужжал, как в улье растревоженные осы. Шушукались у Шадимана. В царских покоях Гульшари нашептывала брату: «Необходимо выступать! Но кому? Разве престарелый Шадиман похож на воинственного Андукапара?»
Тревога охватила замок. Даже в псарне Андукапара перегрызлись охотничьи псы из-за кем-то брошенной кости.
Старый псарь суеверно покачивал головой:
– Кто осмелился собак портить? Я от дверей не отходил.
– Ты не отходил, а летучий черт через окно угощение бросил.
– Ты видел?
– Не все глазами видишь, иногда умом больше зрячий.
– Опять князь Андукапар арапником изобьет Гурама.
– Почему думаешь?
– Старший над слугами.
– А княгиня Гульшари сегодня полкосы у Нато вырвала.
– Чтоб таким князьям Моурави все зубы мечом выбил!
– Тише! С ума сошел? Пока Моурави прискачет, от твоей бороды плевел останется.
– Плевать я хочу на бороду, которую каждый день дергают.
– Ты, важкаци, сбрей бороду.
– Давно хотел, князь запретил.
– Хорошо сделал – иначе за что дергать будет?
– Найдется.
– Чтоб тебя черти за язык дергали! Только одно помните: «Мышь рыла, рыла и дорылась до кошки».
– Мой дед служил еще доблестному Нугзару. Я не отхожу от Ананури – и дня не вспомню, чтобы князь Зураб руку на дружинника поднял. Как можете терпеть оскорбления? Почему не бежите к другому князю?
– Ты что, арагвинец, из рук ангела выскользнул? Мы убежим, а нашим женам, детям князь Андукапар гозинаки на серебряном подносе преподнесет?
– Разве холостых мало? Почему унижаются? Почему хорошенько не проучите строптивого князя и княгиню тоже?
– Я неженатый, так, по-твоему, подвергну отца ярму? А мать – непосильной работе? А сестру – позору?
– Арагвинцам хорошо подстрекать.
– Кто подстрекает? Жалеем! А если нравится добрый господин Андукапар, кушайте на здоровье.
Дружинники молчали. Не впервые арагвинцы заводят подобный разговор. Почему? Пусть Зураб дружинников любит, а в деревнях у него как народ живет? Может, хуже Андукапара податью душит. Может, дети как высохшие обезьяны ходят? Князья все издали хороши. Вот если бы Моурави…
– Завтра в Кахети идем, – прервал молчание арагвинец.
– Когда дойдете, расскажете, много ли жареных баранов по дороге съели.
– Ты думаешь, водой будем сыты?
– Если саакадзевцы угостят, похоже, и бешеного буйвола попробуете.
– О! О! За такое пожелание скорпиона не жаль к заду приставить!
– Эй, Гурам! – вдруг вырвался из темноты голос.
– Нет Гурама, наверно спит.
– Какое время спать? Князь его в Кахети посылает.
– Одного?
– Может, с тобой, – засмеялся из темноты зовущий.
– Чтоб на твой язык паук сел! – испуганно отмахнулся парень. – Разве для меня мало здесь персов?
В боковом окне блеснул свет свечей, мелькнула тень. Невольно спорщики повернули головы, но, сколько ни вглядывались, сквозь опущенные занавеси ничего нельзя было разглядеть.
Зурабу этого казалось мало. Он приказал мсахури задвинуть второй, более прочный, занавес и из сундука вынуть хурджини.
Целый час Зураб сидел в раздумье: неожиданное сообщение арагвинцев перевернуло все его планы. Сейчас надо не десять, а двадцать тысяч сарбазов привести из Кахети. А что, если Саакадзе при помощи турок победит? Зураб поежился. Нет! Раньше трех недель не подоспеют османы. За этот срок благодаря подземной дороге, сокращающей путь, из Кахети прибудут сарбазы.
Зураб вынул из хурджини два свитка. В одном, который Русудан передала гонцам, ничего особенного не значилось. Русудан приветствовала мать, просила принять скромные подарки и беречь здоровье, сообщала о здоровье всей семьи Саакадзе. Но в другом, глубоко запрятанном в склады розово-оранжевой парчи, слишком много значилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
– А какие подарки, богатые?
– Подарки не видел. Князь зашитый хурджини чуть приоткрыл и рукой, как тесто, все там перемесил, потом выудил другое послание, быстро прочел, расхохотался, велел убрать хурджини в сундук с тайным замком, о сам, как арабский конь, поскакал к Шадиману.
– И ты за ним?
– Опять удивляюсь. Сколько лет князя Шадимана помнишь, а его сатану – чубукчи – забыл! К покоям Шадимана даже муха незамеченной не подлетит. Царь обещал меня азнауром сделать, если подслушаю ночной разговор князя с Хосро-мирзою, часто вдвоем совещаются. Эх-хэ, только царь мог обещать меня князем сделать, все равно ничем не рисковал.
– Э, э… Храбрый человек, разве больному не все равно, сегодня или, скажем, через пять дней княгиня Нато подарок получит.
– Пресвятой Евстафий! Неужели не сказал, что азнаур Дато из Константинополя вернулся? Потому у Моурави полный замок ополченцев. Слыхал, к нападению на Тбилиси готовятся.
– Раз готовятся, могут и приготовиться.
– Пчела мед собирала всю весну, а медведь в один день съел. Уже утром за войском в Кахети проводники идут.
– Засады задержат.
– Засады? Через обходную тропу ананурский мсахури проведет; сам знаешь, там засады нет.
Папуна вздрогнул: «Надо помешать! Большое несчастье, если персы тропу узнают. Проклятый шакал предательски, во вред Картли действует!»
Желая скрыть волнение, Папуна застонал, бормоча что-то несвязное. Так обычно действовал он, выведав то, что следовало выведать.
Нукери тихо вышел, решив вечером наведаться, ибо тунги вина неизменно ожидала посетителей больного.
Едва скрылся нукери, Папуна три раза каркнул. Не спеша появился Арчил; прикрыв дверь, тихо спросил:
– Уже слыхал?
– Наверное, не все. Арчил, поспеши на майдан, пусть Нуца незаметно придет, как будто с целебными травами. Необходимо Георгия уведомить.
– Поздно, дорогой, до утра Метехи наглухо закрыт, Андукапар во всю длину стен своих дружинников расставил, пообещав: если кто выйдет, голову шашкой смахнет.
– Такое, волчий хвост, непременно исполнит, любит укреплять руку за чужой счет. А твой тайный выход?
– Не хочу рисковать. Для более важного дела берегу.
– Какого?
– Для спасения твоей жизни.
– Э, важнее Картли спасать, а я как-нибудь без жизни обойдусь. Привык с того дня, как моя Тэкле… Пойдешь?..
– Или моя голова тебе больше надоела, чем мне? Нет? Тогда не проси. До утра из Метехи не выйду! – Покосившись на помрачневшего Папуна, конюший примирительно добавил: – Скоро гости соберутся, обещал Гурам зайти. Сегодня Андукапар опять его плетью ударил. Готов убить князя. Может, еще новости узнаем, утром пойду к Вардану и без тебя важное скажу. Уже месяц собираюсь чоху купить, конюхи смеются: «Арчил! Наверно, через тридцать пасох за чохой поскачешь!»
В эту безлунную ночь Метехи жужжал, как в улье растревоженные осы. Шушукались у Шадимана. В царских покоях Гульшари нашептывала брату: «Необходимо выступать! Но кому? Разве престарелый Шадиман похож на воинственного Андукапара?»
Тревога охватила замок. Даже в псарне Андукапара перегрызлись охотничьи псы из-за кем-то брошенной кости.
Старый псарь суеверно покачивал головой:
– Кто осмелился собак портить? Я от дверей не отходил.
– Ты не отходил, а летучий черт через окно угощение бросил.
– Ты видел?
– Не все глазами видишь, иногда умом больше зрячий.
– Опять князь Андукапар арапником изобьет Гурама.
– Почему думаешь?
– Старший над слугами.
– А княгиня Гульшари сегодня полкосы у Нато вырвала.
– Чтоб таким князьям Моурави все зубы мечом выбил!
– Тише! С ума сошел? Пока Моурави прискачет, от твоей бороды плевел останется.
– Плевать я хочу на бороду, которую каждый день дергают.
– Ты, важкаци, сбрей бороду.
– Давно хотел, князь запретил.
– Хорошо сделал – иначе за что дергать будет?
– Найдется.
– Чтоб тебя черти за язык дергали! Только одно помните: «Мышь рыла, рыла и дорылась до кошки».
– Мой дед служил еще доблестному Нугзару. Я не отхожу от Ананури – и дня не вспомню, чтобы князь Зураб руку на дружинника поднял. Как можете терпеть оскорбления? Почему не бежите к другому князю?
– Ты что, арагвинец, из рук ангела выскользнул? Мы убежим, а нашим женам, детям князь Андукапар гозинаки на серебряном подносе преподнесет?
– Разве холостых мало? Почему унижаются? Почему хорошенько не проучите строптивого князя и княгиню тоже?
– Я неженатый, так, по-твоему, подвергну отца ярму? А мать – непосильной работе? А сестру – позору?
– Арагвинцам хорошо подстрекать.
– Кто подстрекает? Жалеем! А если нравится добрый господин Андукапар, кушайте на здоровье.
Дружинники молчали. Не впервые арагвинцы заводят подобный разговор. Почему? Пусть Зураб дружинников любит, а в деревнях у него как народ живет? Может, хуже Андукапара податью душит. Может, дети как высохшие обезьяны ходят? Князья все издали хороши. Вот если бы Моурави…
– Завтра в Кахети идем, – прервал молчание арагвинец.
– Когда дойдете, расскажете, много ли жареных баранов по дороге съели.
– Ты думаешь, водой будем сыты?
– Если саакадзевцы угостят, похоже, и бешеного буйвола попробуете.
– О! О! За такое пожелание скорпиона не жаль к заду приставить!
– Эй, Гурам! – вдруг вырвался из темноты голос.
– Нет Гурама, наверно спит.
– Какое время спать? Князь его в Кахети посылает.
– Одного?
– Может, с тобой, – засмеялся из темноты зовущий.
– Чтоб на твой язык паук сел! – испуганно отмахнулся парень. – Разве для меня мало здесь персов?
В боковом окне блеснул свет свечей, мелькнула тень. Невольно спорщики повернули головы, но, сколько ни вглядывались, сквозь опущенные занавеси ничего нельзя было разглядеть.
Зурабу этого казалось мало. Он приказал мсахури задвинуть второй, более прочный, занавес и из сундука вынуть хурджини.
Целый час Зураб сидел в раздумье: неожиданное сообщение арагвинцев перевернуло все его планы. Сейчас надо не десять, а двадцать тысяч сарбазов привести из Кахети. А что, если Саакадзе при помощи турок победит? Зураб поежился. Нет! Раньше трех недель не подоспеют османы. За этот срок благодаря подземной дороге, сокращающей путь, из Кахети прибудут сарбазы.
Зураб вынул из хурджини два свитка. В одном, который Русудан передала гонцам, ничего особенного не значилось. Русудан приветствовала мать, просила принять скромные подарки и беречь здоровье, сообщала о здоровье всей семьи Саакадзе. Но в другом, глубоко запрятанном в склады розово-оранжевой парчи, слишком много значилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161