— Грузия тоже в кольце хищников. Сколько может, народ истребляет их. Да, святой отец, волки свирепствуют, народ страдает, а католикос занят мелкими делами, потворствует князьям, себялюбцам, угнетателям! Кто же шире мыслит, большего хочет для отечества, того стараются спихнуть в волчье логово.
— Размышлял я о тебе, сын мой. Выполни данное султану обещание. Увы, господь послал нам турок в наказание за грехи наши!.. Вернешься, я помогу тебе. Урезоню католикоса. С тобою преподобного архимандрита Филофея с братиею пошлю, — он в Московию к пресвятейшему патриарху Филарету хаживал…
И с грузинами-единоверцами связь крепкую, церковную, вознамерился я укрепить… Слышал, вольности духовенство ваше много себе дозволяет. Неблагочестиво! Сатане на утеху!
Видя, что разговор перешел на «любимую» им тему, Георгий поднялся, вынул из шелкового платка сапфировую звезду, осыпанную жемчугом, и преподнес патриарху. Потом достал кисеты, где хранилась большая часть монет, изъятых «барсами» у иезуита Клода Жермена (остальные решили раздать бедным, чем сильно обрадовали Папуна):
— Возьми, святой отец, на божьи дела. Да украсят они славу твою во вред врагам.
— Аминь!..
Растроганный такой щедростью, патриарх проникновенно благословил Саакадзе, предсказывая удачу в грядущих битвах.
«Вот, — усмехнулся про себя Саакадзе, — пришел к церковникам с полными кисетами, а уезжаю с пустыми, ибо и прочей братии пришлось раздать „жалованье“. Но… чем дороже заплатишь, тем богаче останешься».
— Святой отец, говорил мне Афендули, что у тебя три глаза. Но твои и семи иных стоят.
Кирилл Лукарис сделал знак рукой следовать за ним. Не выходя на площадь, они спустились по подземной мраморной лестнице, освещенной огнем матовых светильников. Гулко отдавались шаги в переходах, погруженных в зеленоватую полумглу. И внезапно патриарх и полководец очутились внутри церкви, названной мусульманами Балык-лы.
Саакадзе обернулся. Стены, покрытые белой штукатуркой, отполированной под мрамор и украшенной узорчатой позолотой, походили на дорогой китайский фарфор. С потолка свисали огромные хрустальные люстры, — как пояснил Кирилл Лукарис, — присланные из Русии. Направо четыре ступеньки вели к трону патриарха. Два деревянных цербера возлежали у кресла, установленного под балдахином, свисающим с четырех белых, обвитых серебряной спиралью колонок. Налево виднелась торжественная кафедра проповедника с фигурами святых угодников в овалах и огромным белоснежным голубем, будто готовящимся вспорхнуть.
Патриарх пояснил, что остатки драгоценных материалов, заготовленных для храма святой Софии, были употреблены на украшение церкви, воздвигнутой Львом Шестым Мудрым. Благоговение, к ней питаемое, было так велико, что браки членов императорской фамилии совершались предпочтительно здесь, а не в храме святой Софии. Когда Симеон, хан болгарский, преследовал греков до самых стен Константинополя, то в Урочище рыб он венчал сына своего, Петра, с дочерью Романа I, Мариею. Здесь же свершилось пышное бракосочетание дочери Иоанна Кантакузина с сыном Андроника III.
— Потеря светской власти вызывает неудовольствие не только иереев и иерархов, но и священных зданий, — заметил Кирилл Лукарис не без лукавого огонька в глазах. — Великолепие императрицы Ирины осталось, но силы, увы, нет. Вот почему мало двух глаз для патриарха вселенского. Но у него, исполать небу, есть и третий: греческая церковь вновь достигнет могущества во славу отца, сына и святого духа!
Этот удивительный третий глаз привлек внимание Саакадзе. Он, стараясь умерить тяжесть своих шагов, приблизился к царским вратам. Над ними в кругу солнечных лучей излучал земную энергию огромный глаз. Продолговатый, с золотистым оттенком, он и вправду напоминал глаза Кирилла Лукариса. Здесь был один из важнейших узлов борьбы с османской тиранией за светскую власть. Множество дорог и троп связывают страны. Сейчас надо было твердо держаться извилистого пути, над которым, как путеводная звезда, мерцал третий глаз вселенского патриарха.
Прошло пять дней, и внезапно прибыл гонец из Урочища рыб: «Все готово. Грузины могут отплыть в Батуми…»
«Еще одно дело сделано», — с облегчением подумал Саакадзе.
На прощальной встрече Моурави долго говорил с князьями, стараясь зажечь в их сердцах любовь к родине. А Хорешани советовала Елене дружить только с благородными княгинями и не очень доверять лести аристократов, умеющих сверкать алмазами и окатывать… скажем, дегтем.
— Хотя, — оборвала свои наставления Хорешани, — князь Шадиман Бараташвили сумеет дать тебе полезные советы, дабы возвысилась длань его над владельцами многих замков.
Немало повоевали «барсы», пока уговорили Магдану не обижать светлого Эракле и принять ожерелье из золотых звезд.
Не успели в Мозаичном дворце порадоваться отъезду представителей рода князя Шадимана Бараташвили, как прискакал гонец от Хозрев-паши:
«Султан славных султанов повелевает Моурав-беку предстать перед ним, „прибежищем справедливости“ и „средоточием победы“!».
«Правда моя, — одобрил себя Саакадзе, — чем дороже заплатишь, тем выгоднее».
Ничуть не удивила Моурави настороженность диван-беков. Они как бы затаились, скупые на жесты и слова.
В зале «бесед» Сераля было торжественно и прохладно. Над Мурадом IV красным золотом горела памятная надпись:
«Один час правосудия важнее семидесяти лет молитвы».
Саакадзе едва заметно подмигнул Осман-паше, перевел взгляд на верховного везира. Лимонное лицо паши не сглаживалось ни единой мягкой чертой. Напротив, сегодня на нем особенно ярко отражалось низменное чувство безмерной злобы и какого-то нескрываемого злорадства.
После лицемерных уверений Режап-паши, управителя дел с чужеземными царствами, в том, что мудрости султана нет предела и сам аллах гордится своим ставленником, советники единодушно принялись воспевать и славить Мурада IV, «еще никем не превзойденного».
Молча, в глубокой почтительности, склонил Саакадзе голову, как бы не смея поднять глаза на «сияние мира». А на самом деле его радовало создавшееся положение, ибо еще раз он, взвесив важный разговор с де Сези, смог заблаговременно подготовить свои мысли к предстоящей сейчас беседе о войне с Габсбургами.
«Да, да, — как когда-то любил говорить Георгий Десятый, царь Картли… — сейчас произойдет сражение с нечистыми силами… И победит… должен победить первый обязанный перед родиной… Осторожней, Георгий, сосредоточь свою волю, слушай и запоминай».
Паши продолжали курить фимиам, главный везир все больше терял терпение.
А султан все больше хмурился: ему придется выполнить то, что так неосторожно обещано Хозреву, шайтану подобному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219