ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Токат! Город оранжевой полутьмы, внезапно спускающейся со скалистых высот.
Токат! Город мелодичных колокольчиков и звонких бубенцов. Они рождаются в недрах руд, в горах, с трех сторон окружающих городские стены.
Полуобнаженные токатцы кирками и ломами извлекают груды руды и сваливают в медноплавильные ямы. Горит древесный уголь, рокочут подземные силы, валит черно-бурый дым.
Из века в век проходят по древним торговым путям Азии и Европы караваны, плывут над зыбкими песками пустыни песни меди: динь-дзилинь, дзинь-диликь. Выплывает из желто-синей дали хор неземных существ, доносится таинственный перезвон, манят призрачные озера, ажурные мечети, изумрудные сады.
Но караван-баши не сворачивает верблюдов к соблазнительной прохладе озер, знает: видения эти — шутки скучающего шайтана. Величавый вожак-верблюд, ведя за собою караван, отворачивается от обманчивой тени садов, — он изучил повадки знойной пустыни: соблазнять доверчивых путников и потом вместо прохлады являть взору раскаленные холмы.
О правоверные, бойтесь горечи обманутых надежд! О верблюды, не следуйте глупостям правоверных, ибо всегда останется виновным тот, кто в тишине прошел стороной. Вот почему вожак из века в век водит за собой вереницу верблюдов. И в знак отличия у него от головы к седлу, среди цветных кистей, колышутся ярусы бубенцов и колокольчиков: дилинь-дзинь, дзилинь-динь.
Так из века в век приближаются караваны… Удаляются караваны!..
Не подобна ли кораблям пустыни многоликая судьба? Кто может предугадать ее поклажу? Кого обогатит она? Кого обеднит? Кто потеряет жизнь? А кто найдет ее? Судьба! Она вездесуща, она изменчива, она беспощадна, она следует по всем путям и перепутьям жизни!..
Токат! Город мечетей, город фанатиков, город немыслимых суеверий, город жестоких расправ, город мелодичных колокольчиков. Не сюда ли спешит неумолимая судьба? Не ее ли встречают звонким переливом бубенцы и колокольчики?
Бубенцы — душа Токата. Они звенят на ногах танцовщицы, на тамбуринах, на колпаке бродячего факира, на дверях молчаливых и мрачных домов. Звенят… звенят… звенят, напоминая о прошлом, утверждая настоящее, предвещая будущее!
Есть в Токате поверье: когда в город въезжает человек с черным сердцем, бубенцы и колокольчики на миг приобретают черный оттенок и лишаются своей мелодичности.
Но кто может определить этот миг, исчезающий, как пушинка, скоротечный, как тень?
Токат! Шумны и суетливы в эти дни базары в нем! Спешат в распахнутые ворота караваны с филигранными изделиями лазов, с мареной, с турецкими коврами из Смирны, с розовым маслом из страны болгар, с сырым хлопком, с изюмом Измира, с зернами сезама и сладкими рожками, с пушистыми шкурами из Русистана, с коконами из страны Золотого Руна, с шафраном из Зафаран-Болы, с лакрицей из Греции, с шелковыми тканями Индостана, с отборными плодами Афганистана и фарфором Поднебесной империи. Спешат с грудами медной руды. Спешат с окрашенной и набивной бумажной тканью.
И как можно не торопиться, если судьба сулит наживу? Разве войско анатолийского похода не заполнило Токат? Разве вдоль стен города в несколько рядов не тянутся шатры, расходясь раструбом возле городских ворот? И разве не сказано: где звон оружия — там и звон золота.
Гул перекатывается возле серединных западных ворот. Здесь расположилась буйным станом семьдесят первая ода Самсумджы, обычно в Стамбуле надзиравшая за охотниками с меделянскими собаками в дни султанской охоты за медведями. Капудан Ваххаб-паша — любимец султана и сторонник Непобедимого. Вот почему его янычары нетерпеливо ждут Моурав-пашу. Он должен помочь им превратить Багдад в обложенного медведя. На шесте около шатра Ваххаб-паши — значок Самсумджы: на желтом поле черная собака, оскалившая пасть и поджавшая хвост.
Рядом с Самсумджы войсковые шатры оды Джебеджы, первой, третьей и пятой. Их капудан, Джянум-бек, щеголяет в чалме, повязанной белой кисеей. Он главный по эту сторону стен Токата и хочет стать главным по ту сторону стен Багдада. И потому его янычары ждут Моурав-пашу. Гурджи должен помочь им опутать Багдад белой кисеей, как жертвенного барана. Возле шатра Джянум-бека — значок Джебеджы: на розовом поле под пальмой лев с высунутым языком.
Поодаль желтеют шатры оды Чериасы семнадцатой. Их право ставить свои шатры перед шатром султана, и, когда султан в стане, он не может пройти в свой шатер, минуя их. Тогда янычары Чериасы становятся по сторонам, приложив руки к груди. Но сейчас нет с ними «средоточия вселенной», и они ждут… Моурав-пашу. Он должен дорогой наживы привести их в Исфахан, где они втопчут в грязь «льва с мечом в лапе и солнцем на спине». Возле шатра их капудана, Незир-бека, — значок Чериасы: на красном поле серебряная лестница; она ведет к раю.
Несколько впереди линии шатров оды Зембетекджы восемьдесят второй. Янычары этой оды славились меткой стрельбой из самопалов, сейчас они вооружены мушкетами и стремятся первыми захватить пятый трон шаха Аббаса. Их капудан, Тахир-бек, мечтает о регалиях янычар-агаси, и поэтому его стрелки ждут Моурав-пашу. Он приведет их к сокровищнице Сефевидов. Возле шатра Тахир-бека — значок Зембетекджы: на зеленом поле рука с растопыренными пальцами. Хищная рука!
Поздняя осень. Воды в Ешиль-Ирмаке прибыло, она уже не грязна, как в дни августа, и не прогрета солнцем. И войск вокруг Токата все больше. Вот через близлежащий городок Зиле, нарушив ярмарку двух тысяч купцов, проходит кавалерия сипахов — гордость Мурада IV, «дети богатства» — под шестым знаменем. На арабском скакуне гарцует их удалой начальник Рамиз-паша.
Подходят и орты корпуса топчу «Артиллерист», гордо распустив знамя с изображением пушки и ядер. Пушкари беснуются, переругиваясь с тележниками, захватившими их площадку. Фаиз-паша, начальник пушкарей, с трудом восстанавливает порядок.
В полдень стан жужжит, как растревоженный улей.
Снуют янычары в пестрых кафтанах с пуговицами из черного дерева, в причудливых касках с перьями. Распоряжаются чауши в красных суконных нарядах, подпоясанные золотым кушаком. Звякают ятаганы в ножнах, обсыпанных драгоценными камнями, и в простых металлических, торчат из-под кушаков стволы пистолетов, рукоятки ножей. Лошаки подвозят багаж. Отгораживают место для запасов пороха. В мясном ряду свежуют телят и вешают их на крючья. Сменяются часовые возле сундуков с казной, небрежно откинув за плечо колчаны, полные стрел. Волокут мешки с отборным рисом. Из загонов гонят баранов. На телегах провозят ядра. Ревут верблюды. Ржут кони. Орут люди. Несусветный гомон. Пахнет потом, дегтем, бараньим жиром, смолой…
И внезапно, как гром среди синего неба, издали раздаются удары барабанов, раскаты бори, звуки литавр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219