Не позднее как сегодня ночью он соединит «Дружину барсов», а душа у них была всегда одна! Вот почему он, Ибрагим, посадит у их изголовья только один величественный кипарис!
А бой кипел — яростный! беспощадный! конечный бой!
Сипахов уже направлял Абу-Селим-эфенди, в его руке сверкал клинок Димитрия, которым он завладел после ограбления дома Моурави. А Хозрев исходил слюной и в бешенстве размахивал плащом из красного бархата.
Перекрывая своим громовым голосом несусветный шум и лязг клинков, Саакадзе метнул подхваченный на лету египетский ханжал с окровавленным лезвием в Хозрев-пашу.
— Э-эй, везир, башкой заплатишь султану за пятый трон!
Хозрев-паша едва успел отскочить и разразился проклятиями.
— Мой клинок! Мой клинок с именем Даутбека! — зарычал Димитрий, бросаясь на конного эфенди Абу-Селима.
— Яваш! Живыми!.. Живыми ловите!.. — не переставая вопил везир, прикрываясь плащом из красного бархата.
Груды тел затрудняли движение. Они, словно щиты, прикрывали собою павших «барсов».
«Промысел неба! — думал Ибрагим. — Не изуродует мертвых оружие палачей».
— О-хо, Георгий! Скольких ты уничтожил! Полтора часа тебе… а… а…
— Димитрий! Дорогой Димитрий пал!..
Изогнулся Эрасти, сделал немыслимый скачок и, выхватив у остолбеневшего эфенди из руки тяжелую черную саблю Димитрия с именем Даутбека, протянул Саакадзе, а сам, тут же изрубленный, пал у его ног. Саакадзе рванулся вперед. Черная молния сверкала в его pуке, невообразимой радостью полыхнули глаза. Верный Эрасти оказал ему последнюю услугу.
И пошла черная сабля косить ряды.
«Нет, не дотянуться до Хозрева! — пожалел Саакадзе. — Он надежно укрылся за спинами янычар. Тогда!..»
— Даутбек за меня! Я за Даутбека!
И покатилась другая голова… третья… Звенит черная сабля…
— Шайтан!.. Шайтан! — объятые ужасом, шарахались сипахи.
— Где шайтан?.. Кто видел?.. А-л-лах!
— Правоверные, спасайтесь! Вот он! Вот шайтан!
Это, кажется, крикнул Ибрагим, бросаясь то вперед, то в сторону. Мечется перепуганная пестрая толпа. Толкотня, брань, чей-то сумасшедший хохот!
— О аллах! Бисмиллах! Пощади! Аман! Заман! Где?
Мелькают цепи. Лязгают ятаганы.
— Дато… Дато убит!.. Дитя мое, Автан…
Упал Автандил лицом на белый лоскут, который сжал в руке уже мертвый Дато, — упал так, словно еще раз хотел прочесть песню, начертанную кровью.
Кружится черная сабля, ломая и круша.
— Яваш! Яваш! Хватайте! Если нельзя с живого, с мертвого шкуру целиком сдерите!.. Рубите! голову! ноги! руки! Руки рубите!..
Хозрев в припадке ярости швырнул на помост свой плащ из красного бархата и, топча его, изрыгал проклятия, грозя драгоценным ятаганом палачу. Но палач, не двигаясь, суеверно косился на янтарный клюв ястреба, бормотал молитву и вдруг… выронил нож.
«Слава всемогущему, — шептал Ибрагим, — позора не будет!» Он еще плотнее придвинулся к ржавой двери и незаметно приоткрыл ее.
— Живым! Живым хватайте! — захлебывался слюной Хозрев-паша. — Ай-я, Моурав-гурджи! Стань достоянием ада! Сюда, бас-чауш! Сто давай сипахов и еще сто! Палач, ты что, издох?! Тупой нож, лучше тупой!
Всколыхнулось желтое знамя с изображением раздвоенного меча. Лава обрушилась на Моурави. Что-то с воплями кружилось, светлело, взлетали ятаганы, сбивались копья, в лужах крови хлюпали ноги. Запахло чем-то приторно сладким, пронзительно заржали кони. Кто-то рядом зажег факел, кто-то захрипел.
Один в тесном кольце озверелых приспешников Хозрев-паши остался Георгий Саакадзе. Вот уже тянутся к нему чьи-то руки… Но взметнулась еще… и еще раз черная сабля… И снова стон и вопль… И вот совсем, совсем близко наскакивает на него хрипящий конь. Эфенди Абу-Селим бросает аркан, он взлетает с адским свистом, не достигнув Моурави, и падает на шею ошалелого от неожиданности янычара.
Саакадзе расхохотался и, размахивая саблей, выкрикнул:
— Э-э, храбрец! Везир-собака! Сераскер! Сердар-и-экрем! Полюбуйся Абу-Селимом! А если позавидуешь ему, спустись на миг, не задержу! Даю слово Георгия из Носте! — и, круша все на своем пути, стал пробиваться к эфенди.
Абу-Селим заметался, не в силах вырваться из кольца сдавивших его янычар. Захрипел под ним конь, дикий вой потряс воздух. Но черная сталь, взвизгивая, беспощадно закружилась над эфенди.
— Араке! — загремел Саакадзе. — И смерть!
Подпрыгнула феска, странно закачалась золотистая кисть, как-то нелепо высоко взлетела вверх отсеченная голова и со стуком, словно на гробовую доску, упала на помост.
В ужасе отпрянул Хозрев-паша, он еще что-то пытался выдавить из своего захолодевшего горла, но янычары, забыв обо всем, восхищенно навалились на помост.
За ними и сипахи зачарованно смотрели на отсеченную с такой ловкостью голову заносчивого Абу-Селима.
На ржавой двери, словно барс, растянулся луч солнца. Нет, позора не будет! Ни живым, ни сраженным не сдастся первый обязанный перед родиной!..
Внезапно из глубины двора раздался неистовый вой:
— А-а-а-х! Хватай! Шайтан! Ускакал шайтан… пропал!
Паника охватила толпу. Толкаясь то к помосту, то в глубь двора, обезумевшие токатцы вдруг устремились к выходу. И откуда-то издалека несся крик:
— Моурав-шайтан ускакал! Аман!
«Слава аллаху! — ликовал Ибрагим. — Враги ослепли!»
Прислонившись к солнечному барсу, Георгий Саакадзе кинул взгляд на переломленный клинок: «Бой закончен. Тогда…»
И он с силой взмахнул рукой и вонзил обломок черного клинка в свое бесстрашное сердце.
Взметнулась исполинская тень и исчезла за порогом.
И через этот порог шагнул в Вечность «барс» из Носте, на щите которого неугасимым огнем пылают слова: «Счастлив тот, у кого за родину бьется сердце!»
* * *
«…Так пал Великий Моурави, Георгий Саакадзе, полководец и герой, потрясавший царства и народы. Пал муж, чья труба звучала тревогу, чей меч гремел о брони и от тяжести которого стонало бранное поле…»
Москва — Тбилиси.
1928-1957.
Конец
СЛОВАРЬ-КОММЕНТАРИЙ
Аби-хаят (арабск.) — нектар бессмертия.
Азраил — ангел смерти, по верованию мусульман.
Акче — турецкая мелкая серебряная монета.
Алем (тур.) — знамя.
Али-дженгиз (тур.) — условное обозначение игры, связанной с превращениями.
Аллах-акбер! (тур.) — бог велик!
Аллах-керим! (тур.) — бог милосерд!
Аллем эдер каллем эдер (тур.) — и так и этак крутит.
Альбарак — крылатый конь, по представлению мусульман, носивший Магомета на небо.
Альмеи — так назывались древнеегипетские танцовщицы. Институт альмей сохранился в Египте до наших дней, но характер их танцев резко изменился.
Аманат (татарск.) — заложник.
«Ангел очага» — в средневековой Грузии было распространено суеверие, что дом охраняется добрыми гениями — «ангелами очага», которые удаляются, когда в очаге гаснет огонь.
Аспра — турецкая серебряная монета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219
А бой кипел — яростный! беспощадный! конечный бой!
Сипахов уже направлял Абу-Селим-эфенди, в его руке сверкал клинок Димитрия, которым он завладел после ограбления дома Моурави. А Хозрев исходил слюной и в бешенстве размахивал плащом из красного бархата.
Перекрывая своим громовым голосом несусветный шум и лязг клинков, Саакадзе метнул подхваченный на лету египетский ханжал с окровавленным лезвием в Хозрев-пашу.
— Э-эй, везир, башкой заплатишь султану за пятый трон!
Хозрев-паша едва успел отскочить и разразился проклятиями.
— Мой клинок! Мой клинок с именем Даутбека! — зарычал Димитрий, бросаясь на конного эфенди Абу-Селима.
— Яваш! Живыми!.. Живыми ловите!.. — не переставая вопил везир, прикрываясь плащом из красного бархата.
Груды тел затрудняли движение. Они, словно щиты, прикрывали собою павших «барсов».
«Промысел неба! — думал Ибрагим. — Не изуродует мертвых оружие палачей».
— О-хо, Георгий! Скольких ты уничтожил! Полтора часа тебе… а… а…
— Димитрий! Дорогой Димитрий пал!..
Изогнулся Эрасти, сделал немыслимый скачок и, выхватив у остолбеневшего эфенди из руки тяжелую черную саблю Димитрия с именем Даутбека, протянул Саакадзе, а сам, тут же изрубленный, пал у его ног. Саакадзе рванулся вперед. Черная молния сверкала в его pуке, невообразимой радостью полыхнули глаза. Верный Эрасти оказал ему последнюю услугу.
И пошла черная сабля косить ряды.
«Нет, не дотянуться до Хозрева! — пожалел Саакадзе. — Он надежно укрылся за спинами янычар. Тогда!..»
— Даутбек за меня! Я за Даутбека!
И покатилась другая голова… третья… Звенит черная сабля…
— Шайтан!.. Шайтан! — объятые ужасом, шарахались сипахи.
— Где шайтан?.. Кто видел?.. А-л-лах!
— Правоверные, спасайтесь! Вот он! Вот шайтан!
Это, кажется, крикнул Ибрагим, бросаясь то вперед, то в сторону. Мечется перепуганная пестрая толпа. Толкотня, брань, чей-то сумасшедший хохот!
— О аллах! Бисмиллах! Пощади! Аман! Заман! Где?
Мелькают цепи. Лязгают ятаганы.
— Дато… Дато убит!.. Дитя мое, Автан…
Упал Автандил лицом на белый лоскут, который сжал в руке уже мертвый Дато, — упал так, словно еще раз хотел прочесть песню, начертанную кровью.
Кружится черная сабля, ломая и круша.
— Яваш! Яваш! Хватайте! Если нельзя с живого, с мертвого шкуру целиком сдерите!.. Рубите! голову! ноги! руки! Руки рубите!..
Хозрев в припадке ярости швырнул на помост свой плащ из красного бархата и, топча его, изрыгал проклятия, грозя драгоценным ятаганом палачу. Но палач, не двигаясь, суеверно косился на янтарный клюв ястреба, бормотал молитву и вдруг… выронил нож.
«Слава всемогущему, — шептал Ибрагим, — позора не будет!» Он еще плотнее придвинулся к ржавой двери и незаметно приоткрыл ее.
— Живым! Живым хватайте! — захлебывался слюной Хозрев-паша. — Ай-я, Моурав-гурджи! Стань достоянием ада! Сюда, бас-чауш! Сто давай сипахов и еще сто! Палач, ты что, издох?! Тупой нож, лучше тупой!
Всколыхнулось желтое знамя с изображением раздвоенного меча. Лава обрушилась на Моурави. Что-то с воплями кружилось, светлело, взлетали ятаганы, сбивались копья, в лужах крови хлюпали ноги. Запахло чем-то приторно сладким, пронзительно заржали кони. Кто-то рядом зажег факел, кто-то захрипел.
Один в тесном кольце озверелых приспешников Хозрев-паши остался Георгий Саакадзе. Вот уже тянутся к нему чьи-то руки… Но взметнулась еще… и еще раз черная сабля… И снова стон и вопль… И вот совсем, совсем близко наскакивает на него хрипящий конь. Эфенди Абу-Селим бросает аркан, он взлетает с адским свистом, не достигнув Моурави, и падает на шею ошалелого от неожиданности янычара.
Саакадзе расхохотался и, размахивая саблей, выкрикнул:
— Э-э, храбрец! Везир-собака! Сераскер! Сердар-и-экрем! Полюбуйся Абу-Селимом! А если позавидуешь ему, спустись на миг, не задержу! Даю слово Георгия из Носте! — и, круша все на своем пути, стал пробиваться к эфенди.
Абу-Селим заметался, не в силах вырваться из кольца сдавивших его янычар. Захрипел под ним конь, дикий вой потряс воздух. Но черная сталь, взвизгивая, беспощадно закружилась над эфенди.
— Араке! — загремел Саакадзе. — И смерть!
Подпрыгнула феска, странно закачалась золотистая кисть, как-то нелепо высоко взлетела вверх отсеченная голова и со стуком, словно на гробовую доску, упала на помост.
В ужасе отпрянул Хозрев-паша, он еще что-то пытался выдавить из своего захолодевшего горла, но янычары, забыв обо всем, восхищенно навалились на помост.
За ними и сипахи зачарованно смотрели на отсеченную с такой ловкостью голову заносчивого Абу-Селима.
На ржавой двери, словно барс, растянулся луч солнца. Нет, позора не будет! Ни живым, ни сраженным не сдастся первый обязанный перед родиной!..
Внезапно из глубины двора раздался неистовый вой:
— А-а-а-х! Хватай! Шайтан! Ускакал шайтан… пропал!
Паника охватила толпу. Толкаясь то к помосту, то в глубь двора, обезумевшие токатцы вдруг устремились к выходу. И откуда-то издалека несся крик:
— Моурав-шайтан ускакал! Аман!
«Слава аллаху! — ликовал Ибрагим. — Враги ослепли!»
Прислонившись к солнечному барсу, Георгий Саакадзе кинул взгляд на переломленный клинок: «Бой закончен. Тогда…»
И он с силой взмахнул рукой и вонзил обломок черного клинка в свое бесстрашное сердце.
Взметнулась исполинская тень и исчезла за порогом.
И через этот порог шагнул в Вечность «барс» из Носте, на щите которого неугасимым огнем пылают слова: «Счастлив тот, у кого за родину бьется сердце!»
* * *
«…Так пал Великий Моурави, Георгий Саакадзе, полководец и герой, потрясавший царства и народы. Пал муж, чья труба звучала тревогу, чей меч гремел о брони и от тяжести которого стонало бранное поле…»
Москва — Тбилиси.
1928-1957.
Конец
СЛОВАРЬ-КОММЕНТАРИЙ
Аби-хаят (арабск.) — нектар бессмертия.
Азраил — ангел смерти, по верованию мусульман.
Акче — турецкая мелкая серебряная монета.
Алем (тур.) — знамя.
Али-дженгиз (тур.) — условное обозначение игры, связанной с превращениями.
Аллах-акбер! (тур.) — бог велик!
Аллах-керим! (тур.) — бог милосерд!
Аллем эдер каллем эдер (тур.) — и так и этак крутит.
Альбарак — крылатый конь, по представлению мусульман, носивший Магомета на небо.
Альмеи — так назывались древнеегипетские танцовщицы. Институт альмей сохранился в Египте до наших дней, но характер их танцев резко изменился.
Аманат (татарск.) — заложник.
«Ангел очага» — в средневековой Грузии было распространено суеверие, что дом охраняется добрыми гениями — «ангелами очага», которые удаляются, когда в очаге гаснет огонь.
Аспра — турецкая серебряная монета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219