— вскрикнул Режап-паша. — Как так?!
— Презренный «лев Ирана» к этому сроку, не отдыхая ни дня, не раздумывая ни часа, сам добежит до стен Константинополя. Тут-то и подбить ему лапы.
— Говори, что ты знаешь! — нетерпеливо приказал Мурад, воинственно наклоняя вперед, как рога, два алмазных пера тюрбана.
— Обязан говорить открыто, ибо на войне все следует предвидеть. Если высокий служитель знаменитых городов Мекки и Медины, мест священных, позволит своему слуге высказать скудные мысли…
— Аллах могучий, мудрый дает тебе откровение. Говори все!
— Я знаю Исфахан, как свою руку! Не раз шах Аббас вел разговор при мне с опытными полководцами о способах ведения войны. Не раз прислушивался и к моим советам — и… никогда не проигрывал. Могу и сейчас предсказать, что случится. Лазутчиков у шаха по всей земле больше, чем блох у шакала. Недооценивать силы врага — значит выявлять свое бессилие в политике и в воинском деле. Шах Аббас, рассчитывая на габсбургский капкан, уже, наверно, снаряжает войско вторжения. Узнав о выступлении янычар из Стамбула, он немедля отдаст приказ Караджугай-хану, веселому удачнику Иса-хану, всегда пьяному, но отчаянному Эреб-хану и зловещему и беспощадному Юсуф-хану двинуть тысячи тысяч на великую империю османов. И, предавая все огню и мечу, как поступали в Гурджистане, персы будут прорываться к стенам Константинополя, ибо давно «лев Ирана» задумал поразить суннитов и овладеть троном Османа, да хлынет кровь нечестивца на его же шею! Вот тут могучее войско султана славных султанов и обрушит на красноголовых свое смертоносное оружие. И я клянусь своим мечом перебить у стен Константинополя лапы непрошеному гостю! Лишь бы верховный везир Хозрев-паша не запоздал с присылкой ко мне скоростного гонца…
Важные паши-советники словно онемели. Кровью и порохом запахло в «зале бесед» Сераля. Уже чудились бунчуки, скинутые с башен Стамбула, персидский лев, замахнувшийся мечом на Айя-Софию, и оранжевое исфаханское солнце, расплавляющее Золотой Рог.
«Что было невероятного в словах Саакадзе? Именно так и поступит шах Ирана, извечный враг Турции». Внешне сдержанный, Саакадзе украдкой наблюдал за султаном. Пальцы Мурада сводила не конвульсия, а ненависть, — он, очевидно, мысленно душил Сефевида, готовый повернуть империю, как дельфина, на Восток, поставить под зеленое знамя с полумесяцем не только турок, но и арабов, и египтян, и татар, и лазиков, дабы живой заслон оборонял священную цитадель «тени аллаха на земле».
Московские послы тоже убеждали его, потомка Османа и Фатиха, заключить союз с царем Михаилом, чтобы сжать Габсбургов в полукольцо. Как шербет, наполняли их речи сосуд его сердца. Поддавшись уговорам, он, Мурад, устремил свой взор в сторону Вены, и что же?! Казаки реки Дона не дремали — они совершили дерзкий набег на берега Турции. Не повторится ли и теперь это злодеяние?! Только не казаки на этот раз, а кизилбаши используют слепоту султана. «Билляхи! Пусть волны моря останутся зияющими, войско их будет потоплено! Так пожелал пророк».
Осман-паша беззвучно шевелил губами, будто произносил молитву, — на самом деле он хвалил себя. Верховный везир не скупился на свирепые взгляды, стараясь пронзить ими грузинского полководца, но посинел сам, как мертвец. Испуганные паши, — уж слишком явно нависла угроза, — не поддержали Хозрев-пашу, предпочитая лучше созерцать, как он барахтается в помоях, выплеснутых самим же. Режап-паша одним глазом ласково глядел в сторону везира, другим — в сторону Моурав-бека.
Паши содрогались: не ввели ли они, — защити, о Мухаммед! — султана в заблуждение?! О, как недальновиден Хозрев.
Не в силах скрыть возмущение, Хозрев мысленно пообещал: «О шайтан! Сын гиены! Ты унизил меня перед султаном! Тебя ждет не один, а два палача!» Переводя яростный взгляд на диван-беков, Хозрев тоже мысленно пообещал: «О трусливые лисицы! Вы своими хвостами сметете с волны судьбы то богатство, которое обещал мне посол франков. Ай-яй, я уже вижу, как оно проплывает мимо меня». Взмахнув руками, словно хотел удержать призрачный сундук под золотым парусом, не в силах преодолеть страх перед возможной потерей богатства, он уже вслух воскликнул:
— Поистине, Моурав-бек знает персов, — неизвестно, кто кого учил хитрости!.. Клянусь Меккой, не забыть османам, как персидский сардар Саакадзе заманил турецкого эфенди не в одну, в две ловушки, и еще все то, что было потом.
— Похвально, верховный везир, что у тебя крепкая память. И знай, если придется, повторю подобное, «и еще все то», ибо на войне хорошо всякое средство, приносящее вред противнику… Не одни послы, как тут уверял Хозрев-везир, но и полководцы должны быть увертливы и хитры, и еще во сто крат больше. Послу доверены выгоды страны, полководцу — жизни! Но помни, без жизни нет страны!
— Аллах не осудит тебя, Моурав-бек, за причиненные Турции неприятности, ибо в этом ты, Непобедимый, прав. Я не возьму у тебя в залог ни сына, ни жены, ни друга, как это сделал шах Аббас, свирепый и коварный в политике и на войне, но ты пока не мусульманин и потому в греческой церкви в присутствии муфти — главного муллы — и десяти диван-беков поклянешься на священной книге, что одержишь мне победы в три раза ослепительнее, чем шаху Аббасу. Во имя аллаха всевышнего, во имя Мухаммеда, величайшего из пророков!
— Я принесу тебе клятву, лучший из лучших, султан славных султанов, какую пожелаешь и где повелишь! Но если бы и не клялся, верь, справедливый, я не успокоюсь, пока не превращу «льва Ирана» в собаку печали и из львиного логова не сделаю конуру.
Одобрительный гул голосов наполнил «зал бесед» Сераля. Даже Режап-паша взглянул с уважением на пылающего гневом и ненавистью Георгия Саакадзе.
— Иди, Моурав-бек, и готовься к войне! Каждый турок, верный своему закону, да возьмет оружие и явится к священному знамени, близ мечети султана Ахмеда! Полумесяц на Исфахан! Выступишь на… «льва Ирана!»
Хозрев зашатался, синие молнии, как сабли, засверкали перед его глазами.
— О султан, оставь поспешность, ибо аллах еще не подсказал тебе, кого из правоверных назначить водителем свирепых и преданных аллаху орт.
Пропустив мимо ушей намек своего везира, султан повелел:
— Во имя аллаха благого и милосердного! Назначаю Непобедимого, Георгия, сына Саакадзе, Моурав-бека сераскером и определяю выступление из Стамбула отборных орт на четвертое зильхиджее тысяча пятого года хиджры.
Паши-советники склонились перед волей султана Мурада IV.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
На полках черного дерева — пышные тюрбаны, отражающие в своих смарагдах и рубинах отблески раннего утра. Восток заалел, а Хозрев, забыв, что он высокий везир, все еще пребывающий в пышной «оде сна и услад», хрипел, как пойманный шайтаном карлик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219
— Презренный «лев Ирана» к этому сроку, не отдыхая ни дня, не раздумывая ни часа, сам добежит до стен Константинополя. Тут-то и подбить ему лапы.
— Говори, что ты знаешь! — нетерпеливо приказал Мурад, воинственно наклоняя вперед, как рога, два алмазных пера тюрбана.
— Обязан говорить открыто, ибо на войне все следует предвидеть. Если высокий служитель знаменитых городов Мекки и Медины, мест священных, позволит своему слуге высказать скудные мысли…
— Аллах могучий, мудрый дает тебе откровение. Говори все!
— Я знаю Исфахан, как свою руку! Не раз шах Аббас вел разговор при мне с опытными полководцами о способах ведения войны. Не раз прислушивался и к моим советам — и… никогда не проигрывал. Могу и сейчас предсказать, что случится. Лазутчиков у шаха по всей земле больше, чем блох у шакала. Недооценивать силы врага — значит выявлять свое бессилие в политике и в воинском деле. Шах Аббас, рассчитывая на габсбургский капкан, уже, наверно, снаряжает войско вторжения. Узнав о выступлении янычар из Стамбула, он немедля отдаст приказ Караджугай-хану, веселому удачнику Иса-хану, всегда пьяному, но отчаянному Эреб-хану и зловещему и беспощадному Юсуф-хану двинуть тысячи тысяч на великую империю османов. И, предавая все огню и мечу, как поступали в Гурджистане, персы будут прорываться к стенам Константинополя, ибо давно «лев Ирана» задумал поразить суннитов и овладеть троном Османа, да хлынет кровь нечестивца на его же шею! Вот тут могучее войско султана славных султанов и обрушит на красноголовых свое смертоносное оружие. И я клянусь своим мечом перебить у стен Константинополя лапы непрошеному гостю! Лишь бы верховный везир Хозрев-паша не запоздал с присылкой ко мне скоростного гонца…
Важные паши-советники словно онемели. Кровью и порохом запахло в «зале бесед» Сераля. Уже чудились бунчуки, скинутые с башен Стамбула, персидский лев, замахнувшийся мечом на Айя-Софию, и оранжевое исфаханское солнце, расплавляющее Золотой Рог.
«Что было невероятного в словах Саакадзе? Именно так и поступит шах Ирана, извечный враг Турции». Внешне сдержанный, Саакадзе украдкой наблюдал за султаном. Пальцы Мурада сводила не конвульсия, а ненависть, — он, очевидно, мысленно душил Сефевида, готовый повернуть империю, как дельфина, на Восток, поставить под зеленое знамя с полумесяцем не только турок, но и арабов, и египтян, и татар, и лазиков, дабы живой заслон оборонял священную цитадель «тени аллаха на земле».
Московские послы тоже убеждали его, потомка Османа и Фатиха, заключить союз с царем Михаилом, чтобы сжать Габсбургов в полукольцо. Как шербет, наполняли их речи сосуд его сердца. Поддавшись уговорам, он, Мурад, устремил свой взор в сторону Вены, и что же?! Казаки реки Дона не дремали — они совершили дерзкий набег на берега Турции. Не повторится ли и теперь это злодеяние?! Только не казаки на этот раз, а кизилбаши используют слепоту султана. «Билляхи! Пусть волны моря останутся зияющими, войско их будет потоплено! Так пожелал пророк».
Осман-паша беззвучно шевелил губами, будто произносил молитву, — на самом деле он хвалил себя. Верховный везир не скупился на свирепые взгляды, стараясь пронзить ими грузинского полководца, но посинел сам, как мертвец. Испуганные паши, — уж слишком явно нависла угроза, — не поддержали Хозрев-пашу, предпочитая лучше созерцать, как он барахтается в помоях, выплеснутых самим же. Режап-паша одним глазом ласково глядел в сторону везира, другим — в сторону Моурав-бека.
Паши содрогались: не ввели ли они, — защити, о Мухаммед! — султана в заблуждение?! О, как недальновиден Хозрев.
Не в силах скрыть возмущение, Хозрев мысленно пообещал: «О шайтан! Сын гиены! Ты унизил меня перед султаном! Тебя ждет не один, а два палача!» Переводя яростный взгляд на диван-беков, Хозрев тоже мысленно пообещал: «О трусливые лисицы! Вы своими хвостами сметете с волны судьбы то богатство, которое обещал мне посол франков. Ай-яй, я уже вижу, как оно проплывает мимо меня». Взмахнув руками, словно хотел удержать призрачный сундук под золотым парусом, не в силах преодолеть страх перед возможной потерей богатства, он уже вслух воскликнул:
— Поистине, Моурав-бек знает персов, — неизвестно, кто кого учил хитрости!.. Клянусь Меккой, не забыть османам, как персидский сардар Саакадзе заманил турецкого эфенди не в одну, в две ловушки, и еще все то, что было потом.
— Похвально, верховный везир, что у тебя крепкая память. И знай, если придется, повторю подобное, «и еще все то», ибо на войне хорошо всякое средство, приносящее вред противнику… Не одни послы, как тут уверял Хозрев-везир, но и полководцы должны быть увертливы и хитры, и еще во сто крат больше. Послу доверены выгоды страны, полководцу — жизни! Но помни, без жизни нет страны!
— Аллах не осудит тебя, Моурав-бек, за причиненные Турции неприятности, ибо в этом ты, Непобедимый, прав. Я не возьму у тебя в залог ни сына, ни жены, ни друга, как это сделал шах Аббас, свирепый и коварный в политике и на войне, но ты пока не мусульманин и потому в греческой церкви в присутствии муфти — главного муллы — и десяти диван-беков поклянешься на священной книге, что одержишь мне победы в три раза ослепительнее, чем шаху Аббасу. Во имя аллаха всевышнего, во имя Мухаммеда, величайшего из пророков!
— Я принесу тебе клятву, лучший из лучших, султан славных султанов, какую пожелаешь и где повелишь! Но если бы и не клялся, верь, справедливый, я не успокоюсь, пока не превращу «льва Ирана» в собаку печали и из львиного логова не сделаю конуру.
Одобрительный гул голосов наполнил «зал бесед» Сераля. Даже Режап-паша взглянул с уважением на пылающего гневом и ненавистью Георгия Саакадзе.
— Иди, Моурав-бек, и готовься к войне! Каждый турок, верный своему закону, да возьмет оружие и явится к священному знамени, близ мечети султана Ахмеда! Полумесяц на Исфахан! Выступишь на… «льва Ирана!»
Хозрев зашатался, синие молнии, как сабли, засверкали перед его глазами.
— О султан, оставь поспешность, ибо аллах еще не подсказал тебе, кого из правоверных назначить водителем свирепых и преданных аллаху орт.
Пропустив мимо ушей намек своего везира, султан повелел:
— Во имя аллаха благого и милосердного! Назначаю Непобедимого, Георгия, сына Саакадзе, Моурав-бека сераскером и определяю выступление из Стамбула отборных орт на четвертое зильхиджее тысяча пятого года хиджры.
Паши-советники склонились перед волей султана Мурада IV.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
На полках черного дерева — пышные тюрбаны, отражающие в своих смарагдах и рубинах отблески раннего утра. Восток заалел, а Хозрев, забыв, что он высокий везир, все еще пребывающий в пышной «оде сна и услад», хрипел, как пойманный шайтаном карлик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219