Порой они играли, пытаясь повторять друг за другом всевозможные бессмысленные звуки и звукосочетания, впрочем, иные из них со временем стали обретать определенное значение. При общении с лошадью она стремилась к еще более сложным их комбинациям. Она пыталась подражать голосам животных, изобретала новые бессмысленные словечки из известных ей звукосочетаний, в том числе и тех, которые возникли во время ее игр с сыном. Здесь ее звуковые упражнения никого не раздражали, и потому словарь ее стремительно расширялся. Впрочем, язык этот был понятен только ей и — с существенными оговорками — ее кобылке.
Эйла облачилась в меховые чулки, лошадиную шкуру и накидку из меха росомахи, после чего натянула рукава. Просунув руку в прорезь, она заткнула за пояс свою пращу и повесила на плечо корзину. После этого она подобрала с земли ледоруб — длинную кость передней ноги лошади со спиральным отверстием, через которое Эйла высосала из нее костный мозг, и заостренным от постоянного трения о камень концом — и отправилась в путь.
— Идем, идем, Уинни! — позвала она лошадку и отодвинула в сторону тяжелую шкуру зубра. Прежде эта шкура служила ей палаткой, теперь же она повесила ее на шесты, врытые в землю перед самым входом в пещеру, чтобы защитить себя от ветра.
Кобылка стала спускаться вслед за Эйлой по крутой протоптанной тропке. Чем ниже они спускались, тем сильнее и злее становился ветер. Эйла вышла на лед и принялась работать ледорубом.
— Нет, Уинни, топить воду из снега куда проще, — заметила она, складывая куски льда в корзину. Сверху она положила несколько сухих коряг, радуясь тому, что у нее нет проблем с дровами и она может не только греться, но и топить лед. — Зимы здесь сухие и холодные, Уинни… Хочешь верь, хочешь нет, но мне не хватает снега. У нас его знаешь сколько! А здесь, наверное, все ветром сдувает.
Она бросила дрова возле очага и уложила куски льда в чашу, которую она поставила рядом с костром, чтобы лед начал таять еще до того, как она сбросит его в мех, предназначенный для готовки (следовало налить туда какое-то количество воды, в противном случае он мог прогореть). После этого она обвела взглядом свою уютную пещеру. В предыдущие дни она начала сразу несколько дел и теперь пыталась решить, чем следует заняться в первую очередь. Ее взгляд упал на сделанные накануне дротики.
«Может, мне следует отправиться на охоту? — подумала она. — Давненько я не бывала в степи… Впрочем, брать их с собой не имеет смысла. — Она нахмурилась. — Для того чтобы ими воспользоваться, нужно подойти к жертве на достаточно близкое расстояние… Уж лучше я возьму свою пращу и немного прогуляюсь…»
Она наполнила складку своей накидки круглыми голышами, принесенными в пещеру на тот случай, если сюда вновь надумают пожаловать гиены, подбросила дров в костер и вышла наружу.
Уинни хотела было последовать за Эйлой, но для нее этот склон оказался слишком крут. Кобылка жалобно заржала.
— Не бойся, Уинни. Я скоро вернусь. Ничего страшного с тобой не случится.
Когда она выбралась наверх, ветер чуть не сорвал с нее капюшон. Она поспешила потуже затянуть его ремни, отошла подальше от края откоса и осмотрелась. Если летом выгоревшая, выжженная степь представлялась ей безжизненной, то что можно было сказать о ней сейчас? Повсюду, насколько хватало глаз, стелилась мертвая мерзлая пустыня. Сильный ветер то выводил монотонную песнь, то отчаянно завывал, то тихо постанывал. Коричневато-серая земля казалась совершенно голой. Ветер взметал сухую снежную крошку, неведомо как скопившуюся в ложбинах, и уносил ее за собой.
Снежинки кололи и обжигали ее лицо так, словно это был песок, принесенный свирепым ветром. Эйла опустила капюшон еще ниже и, склонив голову, пошла против ветра, дувшего с северо-востока, ступая по сухой ломкой траве. Нос ее стало пощипывать, горло же мгновенно пересохло и запершило. Неожиданно сильный порыв ветра застал ее врасплох. У нее перехватило дыхание. Эйла принялась ловить ртом воздух и тут же закашлялась и сплюнула. Плевок ее застыл на лету и упал на землю твердой ледышкой.
«Зачем я пришла сюда? — подумала она. — Не знала, что будет так холодно… Нет, уж лучше я вернусь назад…»
Она повернулась спиной к ветру и остолбенела, мгновенно забыв о стуже. По лощине брело небольшое стадо мамонтов, исполинских животных с темной красновато-коричневой шерстью и длинными изогнутыми бивнями. Эти студеные пустынные земли были их домом; питались же они сухими грубыми травами, становившимися на морозе хрупкими, словно лед. Однако адаптация к столь суровым условиям дорого обошлась этим гигантам — теперь они могли существовать лишь здесь. Их дни были сочтены, ибо они могли жить только рядом с ледником.
Эйла зачарованно смотрела на мамонтов, пока они не скрылись во вьюжной мутной дымке, и поспешила к своей укромной долине, заранее радуясь, что там безветренно. «Что бы я сейчас делала, не найди я этого прибежища?» — думала она, спускаясь к узкому выступу перед входом в ее пещеру. Оказавшись там, она потрепала кобылку по холке и окинула взором долину. Снега здесь было немногим больше, чем наверху, в степи, так же сухо и холодно, как и там…
И все-таки в долине не чувствовалось ветра. К тому же здесь была пещера. Не будь пещеры, шкур и огня, Эйла не смогла бы пережить эту зиму. Ветер донес до нее волчье завывание и лай дхола. Далеко внизу по промерзшей насквозь реке бродил песец. Когда он останавливался или замирал в охотничьей стойке, Эйла тут же теряла его из виду, ибо шерсть зверька сливалась со снегом. Она заметила какое-то движение в дальнем конце долины и, присмотревшись получше, увидела пещерного льва. Его роскошная шкура была необычайно светлой, почти белой. Четвероногие хищники быстро адаптируются к среде, где обитает их добыча, в то время как Эйла и ей подобные не столько приспосабливаются, сколько приспосабливают оную среду к себе.
Эйла вздрогнула, услышав доносившийся откуда-то сверху знакомый кашляющий лай. Она подняла глаза и увидела стоявшую возле самой вершины гребня гиену. Она поежилась и протянула руку к праще, но хищник тут же поспешил к гребню и скрылся. Уинни подошла к Эйле и ткнулась мордой ей в руку. Эйла поплотнее запахнулась в лошадиную шкуру, обняла Уинни за шею и направилась к пещере.
Эйла лежала на своем ложе, глядя на знакомые своды пещеры, и гадала, что могло ее разбудить. Она подняла голову и посмотрела в направлении Уинни. Глаза лошадки тоже были открыты, однако тревоги в ее взгляде Эйла не заметила. И все-таки что-то изменилось.
Она вновь закуталась в шкуры, не желая терять ни толики тепла, и стала разглядывать пещеру. Свет проникал сюда через отдушину у входа. Вдоль стены за сушилкой лежали законченные изделия, рядом с ними заготовки, над которыми еще предстояло немало поработать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197
Эйла облачилась в меховые чулки, лошадиную шкуру и накидку из меха росомахи, после чего натянула рукава. Просунув руку в прорезь, она заткнула за пояс свою пращу и повесила на плечо корзину. После этого она подобрала с земли ледоруб — длинную кость передней ноги лошади со спиральным отверстием, через которое Эйла высосала из нее костный мозг, и заостренным от постоянного трения о камень концом — и отправилась в путь.
— Идем, идем, Уинни! — позвала она лошадку и отодвинула в сторону тяжелую шкуру зубра. Прежде эта шкура служила ей палаткой, теперь же она повесила ее на шесты, врытые в землю перед самым входом в пещеру, чтобы защитить себя от ветра.
Кобылка стала спускаться вслед за Эйлой по крутой протоптанной тропке. Чем ниже они спускались, тем сильнее и злее становился ветер. Эйла вышла на лед и принялась работать ледорубом.
— Нет, Уинни, топить воду из снега куда проще, — заметила она, складывая куски льда в корзину. Сверху она положила несколько сухих коряг, радуясь тому, что у нее нет проблем с дровами и она может не только греться, но и топить лед. — Зимы здесь сухие и холодные, Уинни… Хочешь верь, хочешь нет, но мне не хватает снега. У нас его знаешь сколько! А здесь, наверное, все ветром сдувает.
Она бросила дрова возле очага и уложила куски льда в чашу, которую она поставила рядом с костром, чтобы лед начал таять еще до того, как она сбросит его в мех, предназначенный для готовки (следовало налить туда какое-то количество воды, в противном случае он мог прогореть). После этого она обвела взглядом свою уютную пещеру. В предыдущие дни она начала сразу несколько дел и теперь пыталась решить, чем следует заняться в первую очередь. Ее взгляд упал на сделанные накануне дротики.
«Может, мне следует отправиться на охоту? — подумала она. — Давненько я не бывала в степи… Впрочем, брать их с собой не имеет смысла. — Она нахмурилась. — Для того чтобы ими воспользоваться, нужно подойти к жертве на достаточно близкое расстояние… Уж лучше я возьму свою пращу и немного прогуляюсь…»
Она наполнила складку своей накидки круглыми голышами, принесенными в пещеру на тот случай, если сюда вновь надумают пожаловать гиены, подбросила дров в костер и вышла наружу.
Уинни хотела было последовать за Эйлой, но для нее этот склон оказался слишком крут. Кобылка жалобно заржала.
— Не бойся, Уинни. Я скоро вернусь. Ничего страшного с тобой не случится.
Когда она выбралась наверх, ветер чуть не сорвал с нее капюшон. Она поспешила потуже затянуть его ремни, отошла подальше от края откоса и осмотрелась. Если летом выгоревшая, выжженная степь представлялась ей безжизненной, то что можно было сказать о ней сейчас? Повсюду, насколько хватало глаз, стелилась мертвая мерзлая пустыня. Сильный ветер то выводил монотонную песнь, то отчаянно завывал, то тихо постанывал. Коричневато-серая земля казалась совершенно голой. Ветер взметал сухую снежную крошку, неведомо как скопившуюся в ложбинах, и уносил ее за собой.
Снежинки кололи и обжигали ее лицо так, словно это был песок, принесенный свирепым ветром. Эйла опустила капюшон еще ниже и, склонив голову, пошла против ветра, дувшего с северо-востока, ступая по сухой ломкой траве. Нос ее стало пощипывать, горло же мгновенно пересохло и запершило. Неожиданно сильный порыв ветра застал ее врасплох. У нее перехватило дыхание. Эйла принялась ловить ртом воздух и тут же закашлялась и сплюнула. Плевок ее застыл на лету и упал на землю твердой ледышкой.
«Зачем я пришла сюда? — подумала она. — Не знала, что будет так холодно… Нет, уж лучше я вернусь назад…»
Она повернулась спиной к ветру и остолбенела, мгновенно забыв о стуже. По лощине брело небольшое стадо мамонтов, исполинских животных с темной красновато-коричневой шерстью и длинными изогнутыми бивнями. Эти студеные пустынные земли были их домом; питались же они сухими грубыми травами, становившимися на морозе хрупкими, словно лед. Однако адаптация к столь суровым условиям дорого обошлась этим гигантам — теперь они могли существовать лишь здесь. Их дни были сочтены, ибо они могли жить только рядом с ледником.
Эйла зачарованно смотрела на мамонтов, пока они не скрылись во вьюжной мутной дымке, и поспешила к своей укромной долине, заранее радуясь, что там безветренно. «Что бы я сейчас делала, не найди я этого прибежища?» — думала она, спускаясь к узкому выступу перед входом в ее пещеру. Оказавшись там, она потрепала кобылку по холке и окинула взором долину. Снега здесь было немногим больше, чем наверху, в степи, так же сухо и холодно, как и там…
И все-таки в долине не чувствовалось ветра. К тому же здесь была пещера. Не будь пещеры, шкур и огня, Эйла не смогла бы пережить эту зиму. Ветер донес до нее волчье завывание и лай дхола. Далеко внизу по промерзшей насквозь реке бродил песец. Когда он останавливался или замирал в охотничьей стойке, Эйла тут же теряла его из виду, ибо шерсть зверька сливалась со снегом. Она заметила какое-то движение в дальнем конце долины и, присмотревшись получше, увидела пещерного льва. Его роскошная шкура была необычайно светлой, почти белой. Четвероногие хищники быстро адаптируются к среде, где обитает их добыча, в то время как Эйла и ей подобные не столько приспосабливаются, сколько приспосабливают оную среду к себе.
Эйла вздрогнула, услышав доносившийся откуда-то сверху знакомый кашляющий лай. Она подняла глаза и увидела стоявшую возле самой вершины гребня гиену. Она поежилась и протянула руку к праще, но хищник тут же поспешил к гребню и скрылся. Уинни подошла к Эйле и ткнулась мордой ей в руку. Эйла поплотнее запахнулась в лошадиную шкуру, обняла Уинни за шею и направилась к пещере.
Эйла лежала на своем ложе, глядя на знакомые своды пещеры, и гадала, что могло ее разбудить. Она подняла голову и посмотрела в направлении Уинни. Глаза лошадки тоже были открыты, однако тревоги в ее взгляде Эйла не заметила. И все-таки что-то изменилось.
Она вновь закуталась в шкуры, не желая терять ни толики тепла, и стала разглядывать пещеру. Свет проникал сюда через отдушину у входа. Вдоль стены за сушилкой лежали законченные изделия, рядом с ними заготовки, над которыми еще предстояло немало поработать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197