Единственная заслуживавшая именоваться королевой… — Он замолчал, гнев больше не придавал ему силы. — Ну, ее вы очень скоро увидите.
Томас еще не избавился от вкуса желчи во рту, когда стук лопаты снова изменился. По команде Такнелла рабочие начали действовать, осторожно, медленно счищая землю, пока не обнажился небольшой квадратный ящик — не длиннее мужской ноги. В ответ на вопросительный взгляд Томаса Такнелл пояснил:
— Ящик для стрел. Чтобы похоронить ее, ничего лучше не нашлось. — Он подал Томасу короткую железную палку, уплощенную с одной стороны. — Мы уходим, сэр, как вы и распорядились. Позовите нас, когда закончите.
Казалось, он собирался добавить еще что-то, но быстро отвернулся и увел рабочих из часовни. За дверью их моментально поглотил туман. С ними исчезли все звуки, и Томас остался стоять в озерце неровного света, в могильном одиночестве.
Ему захотелось окликнуть их, позвать кого-нибудь обратно — якобы для того, чтобы подержать фонарь. Однако полученный им приказ был недвусмысленным. Никто не должен узнать о его подлинном поручении. Большинство решит, что человек Лиса прибыл положить конец слухам о том, что ее тело будто бы увезли и что она родилась заново в своем родном Норфолке, где в каждую годовщину ее смерти ровно в полночь белый заяц бежит по полям от церкви. Пусть верят, во что хотят. Никто никогда не додумается до правды. Ибо Томас Лоули здесь не для того, чтобы удостовериться в том, что находится в могиле. Он должен удостовериться в том, чего там нет.
Больше откладывать нельзя. Поставив два фонаря на краю круглой ямы, Томас с трудом спустился в нее. Он ожидал, что придется приложить силу, но, когда плоский конец палки оказался под крышкой, та оторвалась совсем легко, словно не была прибита как следует. Томас повторил это еще в двух местах, каждый раз почти не нажимая, — и крышка поднялась. Засунув пальцы в щель, он быстро пробормотал «Аvе», а потом начал дышать медленно и ровно, стараясь наполнить свое тело и ум спокойствием, как его обучили. В последнее время Томасу приходилось делать немало отвратительных вещей. Однако все они совершались в служении Богу и в повиновении вышестоящим, толковавшим волю Господа. И это задание, каким бы оно ни было неприятным, станет еще одним таким делом, еще одной бусиной, нанизанной на четки его спасения.
Томас снял крышку, отставил ее в сторону. Его ноздри приготовились вдохнуть волну гниения. Однако он не ощутил совершенно никакого запаха, если не считать… Да, что-то все-таки было, но больше похожее на простую затхлость. А еще — нечто сладкое, почти медовое. Этот запах длился всего мгновение и исчез, словно кто-то поднес цветок к его лицу, а потом отнял. Она пролежала в этом гробу девятнадцать лет. Черви, которых он видел в мертвой руке другой королевы, здесь давным-давно закончили пиршество.
Мертвая рука королевы. Томас застыл на месте. Его ровное дыхание, сладкий аромат, улетевший прочь, мерцание фонарей — все это усыпляло его. Однако образ руки снова пробудил бдительность Божьего слуги. Он должен исполнить свой долг. Ему необходимо найти то, что должно находиться здесь, — и, когда это будет найдено, он доложит о содеянном и вернется в свое теплое жилье. И нынешняя ночь поблекнет, превратившись в еще одно неприятное задание, выполненное ради вящей славы Божьей. Его господину придется искать другой способ принуждения. Его господин хорошо умеет это делать.
Череп лежал в нижней части ящика рядом с обутыми в туфельки ногами. Сохранились еще пряди волос, свернутых в узел, — их знаменитый блеск давно потускнел. Кто-то завернул тело в плащ, но шерстяные нити рассыпались, и Томас легко смог добраться до парчового платья, скрытого под плащом: его ткань годы не тронули. Он отыскал рукав у плеча и пальцами проследовал по нему вниз, туда, где заканчивался наряд.
И она нашлась. Кисть руки, точнее, ее кости. Они находились именно там, где им и следовало быть. Кулак сжат — несомненно, в предсмертном жесте, который сохранило окостенение, следующее за смертью. Обнаружив кисть, Томас испытал такое облегчение, что его тело залила волна тепла — впервые за целую вечность. Теперь он сможет вернуться и сказать, что странное сообщение, которое они получили из Рима, не соответствует действительности. У Томаса не имелось причин любить женщину из этого голого ящика. Он был английским католиком, и все беды его семьи в какой-то мере были вызваны той, что некогда жила в этом теле. Однако он видел, какую любовь она внушала людям вроде Такнелла, какую боль смотрителю причинило сегодняшнее исполнение его обязанностей. Томас был рад, что сможет положить конец этой боли, просто пересчитав пальцы на сжатой в кулак руке.
Наклоняясь к гробу, он заметил, что череп находится справа от него. Значит, он нашел правую руку. Череп сбил его с толку, а ведь он знал — если верить слухам, — что следовало осмотреть левую. Испытанное им чувство облегчения испарилось, и холод, вернувшись, сковал его сердце. Внезапно Томас почувствовал уверенность. Однако одной уверенности мало: ему необходимы доказательства. Он должен увидеть все собственными глазами — его господин примет только такое свидетельство. Перегнувшись через гроб, Томас сдернул остатки плаща, прилипшие к платью, и ощипал с парчи последние клочья шерстяной ткани. Он уцепился за тяжелый серый рукав, который каким-то образом оказался под телом. Рукав был легким — в нем остались только кости — но все же для того, чтобы вытащить его наружу, понадобилось приложить немалые усилия. Наконец ткань с треском подалась, словно в складках рукава что-то разделялось. Задыхаясь и зажмурив глаза, Томас придержал платье возле плеча умершей, быстро ведя ладонью вдоль костяной руки, скрытой в рукаве.
Его пальцы скользнули… к пустоте. В самом конце руки была пустота. Там, где следовало находиться кисти — Уродливой шестипалой кисти, — не оказалось ничего. На всякий случай Томас осмотрел тело, хотя ему не было нужды открывать глаза. Осязание сказало ему все: ищущие пальцы натолкнулись на острый конец разбитой кости возле запястья.
Он кое-как уложил платье обратно, прикрыл его обрывками плаща. Протянул руки за крышкой, громко прихлопнул ею ящик для стрел. Хлопок сопровождало отрывистое рыдание, которого Томас не смог подавить. Оба звука гулко разнеслись под сводами часовни.
Когда Томас Лоули снова открыл глаза, на краю ямы перед ним виднелись ноги. Такнелл молча наклонился и схватил руку, которую Томас вскинул вверх, словно желая оградить себя от зла. Когда он выбрался из ямы, его больное колено снова подломилось и он рухнул на ближайшую скамью.
— Выполнили свой долг, сэр? — Приняв молчание за ответ, смотритель продолжил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
Томас еще не избавился от вкуса желчи во рту, когда стук лопаты снова изменился. По команде Такнелла рабочие начали действовать, осторожно, медленно счищая землю, пока не обнажился небольшой квадратный ящик — не длиннее мужской ноги. В ответ на вопросительный взгляд Томаса Такнелл пояснил:
— Ящик для стрел. Чтобы похоронить ее, ничего лучше не нашлось. — Он подал Томасу короткую железную палку, уплощенную с одной стороны. — Мы уходим, сэр, как вы и распорядились. Позовите нас, когда закончите.
Казалось, он собирался добавить еще что-то, но быстро отвернулся и увел рабочих из часовни. За дверью их моментально поглотил туман. С ними исчезли все звуки, и Томас остался стоять в озерце неровного света, в могильном одиночестве.
Ему захотелось окликнуть их, позвать кого-нибудь обратно — якобы для того, чтобы подержать фонарь. Однако полученный им приказ был недвусмысленным. Никто не должен узнать о его подлинном поручении. Большинство решит, что человек Лиса прибыл положить конец слухам о том, что ее тело будто бы увезли и что она родилась заново в своем родном Норфолке, где в каждую годовщину ее смерти ровно в полночь белый заяц бежит по полям от церкви. Пусть верят, во что хотят. Никто никогда не додумается до правды. Ибо Томас Лоули здесь не для того, чтобы удостовериться в том, что находится в могиле. Он должен удостовериться в том, чего там нет.
Больше откладывать нельзя. Поставив два фонаря на краю круглой ямы, Томас с трудом спустился в нее. Он ожидал, что придется приложить силу, но, когда плоский конец палки оказался под крышкой, та оторвалась совсем легко, словно не была прибита как следует. Томас повторил это еще в двух местах, каждый раз почти не нажимая, — и крышка поднялась. Засунув пальцы в щель, он быстро пробормотал «Аvе», а потом начал дышать медленно и ровно, стараясь наполнить свое тело и ум спокойствием, как его обучили. В последнее время Томасу приходилось делать немало отвратительных вещей. Однако все они совершались в служении Богу и в повиновении вышестоящим, толковавшим волю Господа. И это задание, каким бы оно ни было неприятным, станет еще одним таким делом, еще одной бусиной, нанизанной на четки его спасения.
Томас снял крышку, отставил ее в сторону. Его ноздри приготовились вдохнуть волну гниения. Однако он не ощутил совершенно никакого запаха, если не считать… Да, что-то все-таки было, но больше похожее на простую затхлость. А еще — нечто сладкое, почти медовое. Этот запах длился всего мгновение и исчез, словно кто-то поднес цветок к его лицу, а потом отнял. Она пролежала в этом гробу девятнадцать лет. Черви, которых он видел в мертвой руке другой королевы, здесь давным-давно закончили пиршество.
Мертвая рука королевы. Томас застыл на месте. Его ровное дыхание, сладкий аромат, улетевший прочь, мерцание фонарей — все это усыпляло его. Однако образ руки снова пробудил бдительность Божьего слуги. Он должен исполнить свой долг. Ему необходимо найти то, что должно находиться здесь, — и, когда это будет найдено, он доложит о содеянном и вернется в свое теплое жилье. И нынешняя ночь поблекнет, превратившись в еще одно неприятное задание, выполненное ради вящей славы Божьей. Его господину придется искать другой способ принуждения. Его господин хорошо умеет это делать.
Череп лежал в нижней части ящика рядом с обутыми в туфельки ногами. Сохранились еще пряди волос, свернутых в узел, — их знаменитый блеск давно потускнел. Кто-то завернул тело в плащ, но шерстяные нити рассыпались, и Томас легко смог добраться до парчового платья, скрытого под плащом: его ткань годы не тронули. Он отыскал рукав у плеча и пальцами проследовал по нему вниз, туда, где заканчивался наряд.
И она нашлась. Кисть руки, точнее, ее кости. Они находились именно там, где им и следовало быть. Кулак сжат — несомненно, в предсмертном жесте, который сохранило окостенение, следующее за смертью. Обнаружив кисть, Томас испытал такое облегчение, что его тело залила волна тепла — впервые за целую вечность. Теперь он сможет вернуться и сказать, что странное сообщение, которое они получили из Рима, не соответствует действительности. У Томаса не имелось причин любить женщину из этого голого ящика. Он был английским католиком, и все беды его семьи в какой-то мере были вызваны той, что некогда жила в этом теле. Однако он видел, какую любовь она внушала людям вроде Такнелла, какую боль смотрителю причинило сегодняшнее исполнение его обязанностей. Томас был рад, что сможет положить конец этой боли, просто пересчитав пальцы на сжатой в кулак руке.
Наклоняясь к гробу, он заметил, что череп находится справа от него. Значит, он нашел правую руку. Череп сбил его с толку, а ведь он знал — если верить слухам, — что следовало осмотреть левую. Испытанное им чувство облегчения испарилось, и холод, вернувшись, сковал его сердце. Внезапно Томас почувствовал уверенность. Однако одной уверенности мало: ему необходимы доказательства. Он должен увидеть все собственными глазами — его господин примет только такое свидетельство. Перегнувшись через гроб, Томас сдернул остатки плаща, прилипшие к платью, и ощипал с парчи последние клочья шерстяной ткани. Он уцепился за тяжелый серый рукав, который каким-то образом оказался под телом. Рукав был легким — в нем остались только кости — но все же для того, чтобы вытащить его наружу, понадобилось приложить немалые усилия. Наконец ткань с треском подалась, словно в складках рукава что-то разделялось. Задыхаясь и зажмурив глаза, Томас придержал платье возле плеча умершей, быстро ведя ладонью вдоль костяной руки, скрытой в рукаве.
Его пальцы скользнули… к пустоте. В самом конце руки была пустота. Там, где следовало находиться кисти — Уродливой шестипалой кисти, — не оказалось ничего. На всякий случай Томас осмотрел тело, хотя ему не было нужды открывать глаза. Осязание сказало ему все: ищущие пальцы натолкнулись на острый конец разбитой кости возле запястья.
Он кое-как уложил платье обратно, прикрыл его обрывками плаща. Протянул руки за крышкой, громко прихлопнул ею ящик для стрел. Хлопок сопровождало отрывистое рыдание, которого Томас не смог подавить. Оба звука гулко разнеслись под сводами часовни.
Когда Томас Лоули снова открыл глаза, на краю ямы перед ним виднелись ноги. Такнелл молча наклонился и схватил руку, которую Томас вскинул вверх, словно желая оградить себя от зла. Когда он выбрался из ямы, его больное колено снова подломилось и он рухнул на ближайшую скамью.
— Выполнили свой долг, сэр? — Приняв молчание за ответ, смотритель продолжил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141