— Это — игра в мяч, да, Тагай? Это не война?
Он повернулся, и глаза его возбужденно горели — впервые после высадки.
— Это гораздо больше, чем игра. «Война» подходит больше. Это — отададжишка.
Его слова потонули в криках. Там, куда откатился мяч, столкнулась группа мужчин. К свалке присоединялись подбежавшие позже, другие оставались в стороне. Мяч вновь оказался в центре сражения.
Внезапно он откатился далеко — настолько далеко, чтобы его можно было отбить палкой в сторону. Кто-то ударил, но неудачно, и меньший защитник, который уже один раз спас положение, подхватил мяч на палку и пробежал с ним мимо неудачливого противника. Анна увидела, куда он направляется: только теперь она заметила двое ворот на шестах, установленные напротив друг друга на концах поля. Высота их была в два роста человека, расстояние между шестами — несколько шагов.
Теперь уже стоявшие под дубом начали одобрительные крики, а напротив — кричали испуганно. Татуированный попытался догнать бегущего с мячом, однако тот словно почувствовал приближение противника. Он ускорил бег и, словно имея глаза на спине, подпрыгнул как раз в тот миг, когда палка нанесла жестокий удар ему по ногам. Нанося удар, татуированный упал, и невысокий человечек промчался дальше. Рев толпы усилился. Несший мяч подбросил его в воздух и с силой ударил по нему. Мяч пролетел прямо между шестами.
Крик, раздавшийся внизу, казалось, вот-вот подбросит на ветке наблюдателей. Сторонники победившей команды рванулись вперед, окружив игроков. Начались крики — и Тагай скандировал вместе со всеми. Анна узнала слово, которое они выкрикивали. Оно начиналось медленно — и каждый раз становилось стремительнее и громче. Это было имя Тагая, но без прибавления первой части — «Маленький».
— Медведь! Медведь! МЕДВЕДЬ! — вопила толпа.
А потом они вдруг замолчали — так же дружно, как начали крик. И только один голос выкрикнул его еще один раз.
— МЕДВЕДЬ! — закричал Тагай в полной тишине, и все присутствовавшие — и зрители, и игроки, стоявшие и лежавшие на земле, — повернулись, чтобы посмотреть на человека, который сидел на дубовой ветке.
Тишина продолжалась пять ударов сердца. Тагай это знал точно, потому что слышал, как оно бьется. Люди смотрели на него, а он — на них. Единственное, что шевелилось посреди общей неподвижности, были руки Тагая: торжествующе воздетые вверх, они теперь медленно опускались.
А потом мир под ним взорвался. Толпа единодушно рванулась вперед. Группа, в которую вошли около двадцати более старших мужчин, облаченных в плащи и лосины, повернулась и зашагала к дереву. Но быстрее всего отреагировали те, кто только что участвовал в игре. Они подбежали к основанию дуба, выставив перед собой игровые палки, словно оружие. Двое наклонились к земле и схватили луки. Одним из них оказался тот невысокий человек, который бросил мяч в ворота. Вторым — воин с татуировками.
Первым заговорил меньший.
— Если эти птицы на нас нападут, Таване, то я подстрелю зуйка в странных перьях слева, а ты — того, что справа. Целься в глаз. Посмотрим, чья стрела полетит точнее.
Второй воин только хмыкнул. На таком близком расстоянии Анне и Тагаю стало видно, насколько сложен узор черных линий, покрывающих его тело. Среди них оказалось изображение змеи с ромбовидным узором на спине: она обвивалась вокруг основания его шеи, и раздвоенный язык, высовываясь из зубастой пасти, окружал левый глаз.
— Зачем обрывать забаву так быстро, Садаги? Почему бы не проверить, сколько стрел мы сможем выпустить, прежде чем каждый умрет?
Пока первый мужчина колебался, тот, кого он назвал Таване, наложил стрелу на тетиву.
— Ставлю шкуру медведя, — сказал он. — Смотри, они уже собрались нападать.
Он поднял лук.
В это мгновение Тагай, решительно отодвинувший Анну себе за спину, заговорил. Его голос дрожал, противореча вызывающим словам:
— Так ты обращаешься с Медведем, который просто хотел порадоваться победе своего рода? Я говорю, что ты не умеешь проигрывать, Черный Змей.
Татуированный человек продолжал прицеливаться, и острие его стрелы не дрогнуло.
— Почему ты говоришь на нашем языке? Откуда ты знаешь мое имя, если одет в шкуры бледных воров?
Разговор дал время остальным догнать воинов. Образовался огромный полукруг из мужчин и женщин, и несколько старейшин вышли вперед, чтобы встать под дубом.
Один из них встал впереди остальных. Судя по морщинистому лицу, он был тут самым старшим. Однако под многочисленными нитями бусин и раковин видна была широкая мускулистая грудь, а седые промасленные волосы были густыми. Двумя валиками они лежали над ушами. Воздетая вверх рука старейшины заставила толпу моментально затихнуть, и в этом молчании он заговорил мерным, звучным голосом:
— Мы знаем, что ты — боевой вождь рода Волка, Черный Змей. Но разве это дает тебе право убивать всех пленных ради твоего удовольствия, лишая удовольствия нас?
Таване, «Черный Змей», не опустил лук, его взгляд метнулся к старейшине.
— Я хочу только избавить всех от опасного шпиона, Тододахо. Он ведь может оказаться одним из тех врагов, которые хотят захватить наши земли, разве не так?
— Может. Хотя я думаю, что только очень глупый враг проник бы к нам и начал приветствовать род Медведя во время игры. Но меру опасности должны определить мы вместе, Таване, а не ты один. Опусти свой лук.
Мгновение казалось, что воин не послушает этого властного старика. Наоборот, он оттянул тетиву сильнее. А потом на его лице возникло нечто вроде улыбки, и он медленно ослабил тетиву.
— Тододахо сказал. И я, конечно, соглашусь с его мудростью, которая уже столько лет известна народу.
Даже Анна, с трудом разбиравшая быструю речь индейцев, услышала прозвучавший в этих словах сарказм.
Тагай повернулся к ней и прошептал:
— Тододахо! Это значит «Пойманный». Мой дядя, Доннаконна, упоминал об этом человеке. И моя мать — тоже.
Вождь по имени Пойманный откашлялся.
— Незнакомец, возможно, ты не знаешь наших обычаев. Но на наших собраниях тихо не разговаривают. Особенно когда тебя только что избавили от смерти. Впрочем, ненадолго.
Тагай склонил голову.
— Я не хотел проявить неуважения. И это правда: я многого не знаю об обычаях племени. Моя мать, Сонозас, и мой дядя, Доннаконна, не успели научить меня всему, прежде чем отправиться в Поселение Мертвых.
Возможно, на собраниях и не принято было перешептываться, но ничто не смогло бы остановить жужжания, которое поднялось после этих слов. Оно оборвалось только тогда, когда вперед вышла какая-то женщина — такая же старая, как вождь, и облаченная в платье из оленьей кожи, богато расшитое бусинами.
Глядя прямо на Пойманного, она объявила:
— Брат, если он говорит правду, тогда он — сын моей сестры и сын твоего брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141