— Я слыхал, что… что другой парень, сын Моргейны… что он на Авалоне.
Гвенвифар вскинула руку, словно пытаясь заслониться от удара.
— Нет!
— Я сделаю так, чтобы тебе никогда не пришлось встречаться с ним, — сказал Артур, не глядя на жену. — Но королевская кровь есть королевская кровь, и о нем тоже необходимо позаботиться. Он не может унаследовать мой трон — священники этого не допустят…
— О! — перебила его Гвенвифар. — Так что же, если бы священники это допустили, ты, выходит, объявил бы сына Моргейны своим наследником…
— Многие будут удивляться, почему я этого не сделал, — сказал Артур. — Ты хочешь, чтоб я попытался объяснить им причину?
— Значит, тебе нужно держать его подальше от двора, — сказала Гвенвифар и подумала: «Я и не знала, что мой голос делается настолько резким, когда я разозлюсь». — Что делать при этом дворе друиду, воспитанному на Авалоне?
— Мерлин Британии — один из моих советников, — сухо отозвался Артур, — и так будет всегда, Гвен. Те, кто прислушивается к Авалону, — тоже мои подданные. Сказано ведь: «Есть у меня и другие овцы, которые не сего двора…»
— Эта шутка отдает богохульством, — заметила Гвенвифар, постаравшись смягчить тон, — и вряд ли уместна в канун Пятидесятницы…
— Но праздник летнего солнцестояния существовал еще до Пятидесятницы, любовь моя, — сказал Артур. — По крайней мере, насколько мне известно, теперь его костры не загораются нигде ближе трех дней пути от Камелота, даже на Драконьем острове — лишь на Авалоне.
— Я уверена, что монахи в Гластонбери неусыпно бдят, — сказала Гвенвифар, — и потому никто больше не будет наведываться на Авалон или являться оттуда…
— Но печально будет, если все это уйдет навеки, — заметил Артур. — И крестьянам будет невесело, если они лишатся своих празднеств… хотя горожанам, скорее всего, нет дела до старинных обычаев. Да-да, я знаю, что под небесами есть лишь одно имя, несущее нам спасение, но, возможно, тем, кто связан столь тесными узами с землей, мало одного лишь спасения…
Гвенвифар хотела было возразить, но сдержалась и промолчала. В конце концов, Кевин — всего лишь старый калека и друид, а дни друидов казались Гвенвифар столь же далекими, как и времена владычества римлян. И даже Кевина при дворе знали не столько как мерлина Британии, сколько как непревзойденного арфиста. Священники не относились к нему с таким почтением, как некогда к Талиесину, человеку мудрому и великодушному, — Кевин был остер и невоздержан на язык, особенно в спорах. И все же Кевин знал старинные обычаи и законы лучше самого Артура, и Артур привык обращаться к нему за советом, если дело оказывалось связано с древними традициями.
— Если бы мы не собирались устроить встречу в тесном семейном кругу, я велела бы мерлину порадовать нас сегодня своей музыкой.
Артур улыбнулся.
— Я могу послать к нему слугу с просьбой, если хочешь, но столь искусному музыканту не приказывают — даже короли. Можно пригласить его за наш стол и попросить оказать нам честь, спеть что-нибудь для нас.
Гвенвифар улыбнулась в ответ и поинтересовалась:
— Так кто же кого должен просить — король подданного или наоборот?
— В подобных делах следует соблюдать равновесие, — отозвался Артур. — Это одна из тех вещей, которым я научился за время правления: бывают моменты, когда королю следует просить, а не приказывать. Возможно, римских императоров привело к погибели то, что мой наставник именовал греческим словом hybris — надменность: они решили, что могут повелевать всем, а не только тем, на что по закону распространяется королевская власть… Ну что ж, моя леди, гости ждут. Ты уже довольна своею красотой?
— Опять ты смеешься надо мной, — укоризненно заметила Гвенвифар. — Ты же знаешь, какая я старая.
— Вряд ли ты старше меня, — возразил Артур, — а мой дворецкий уверяет, что я до сих пор красив.
— О, да, но это совсем иное. На мужчинах возраст сказывается не так, как на женщинах.
— Если бы я посадил рядом с собой на трон юную деву, это выглядело бы странно, — сказал Артур, взяв жену за руку. — Мне нужна ты.
Они двинулись к двери; дворецкий приблизился к королю и что-то негромко произнес. Артур повернулся к Гвенвифар.
— За нашим столом будет больше гостей, чем мы думали. Гавейн передает, что приехала его мать, а значит, нам придется пригласить и Ламорака — он ведь ее супруг и спутник, — сказал он. — Видит Бог, я уже много лет не встречался с Моргаузой, но ведь она тоже приходится мне родственницей. И еще король Уриенс с Моргейной и сыновьями…
— Значит, это действительно будет семейный обед.
— Да, Гарет и Гавейн тоже придут. Правда, Гахерис сейчас в Корнуолле, а Агравейн не смог покинуть Лотиан, — сказал Артур, и Гвенвифар вновь почувствовала всплеск застарелой горечи… У Лота Оркнейского было так много сыновей… — Ну что ж, моя дорогая, гости собрались в малом зале. Не пора ли спуститься к ним?
Огромный зал Круглого Стола был владением Артура — местом, где господствовали мужчины, где собирались короли и воины. Но малый зал был украшен тканями, специально привезенными из Галлии; в нем стояли обычные столы на козлах и скамьи, и именно тут Гвенвифар отчетливее всего ощущала себя королевой. В последнее время она становилась все более близорука; вот и теперь, хотя зал был хорошо освещен, Гвенвифар сперва не видела ничего, кроме ярких пятен — платьев дам и праздничных нарядов мужчин. Вон тот здоровяк шести с лишним футов ростом, с пышной копной русых волос — это Гавейн. Подойдя к ним, он поклонился королю, а потом заключил кузена в объятия; хватка у него была медвежья. За братом последовал Гарет — он вел себя более сдержанно. Подошедший Кэй хлопнул Гарета по плечу, назвав его, по старой памяти, Красавчиком, и поинтересовался насчет выводка детворы. Дети Гарета были еще слишком малы, чтобы представлять их ко двору, а леди Лионора еще не вполне оправилась после последних родов и потому осталась дома — замок Гарета находился на севере, неподалеку от римской стены. Столько же теперь у Гарета детей, восемь или девять? Гвенвифар видела леди Лионору всего дважды; а так всякий раз, когда Гарет появлялся при дворе, его супруга то собиралась рожать, то приходила в себя после родов, то кормила грудью младшего ребенка. Гарет потерял былую миловидность, но по-прежнему оставался красивым мужчиной. С ходом лет Артур,
Гавейн и Гарет делались все больше похожи друг на друга. А вон Гарет обнял стройного мужчину, в темных вьющихся волосах которого появились седые пряди. Гвенвифар прикусила губу. За все эти годы Ланселет не изменился ни капли — разве что сделался еще красивее.
А вот Уриенс не был наделен этой волшебной способностью — оставаться неподвластным ходу времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95