И он заиграл негромкую грустную мелодию. Ланселет действительно управлялся со струнами далеко не так искусно, как Кевин, но печальная песня обладала собственной силой, и постепенно все гости утихли. Ланселет запел хрипловатым голосом необученного певца.
Чья печаль сравнится с печалью того, кто одинок?
Некогда я жил при короле, которого любил всем сердцем,
И руки мои были полны колец, что дарил он,
И сердце мое было полно золотом его любви.
Лик короля подобен солнцу для тех, кто окружает его,
Но ныне мое сердце опустело,
И я один бреду по миру.
Рощи шумят листвою,
Луга полнятся цветами,
И лишь кукушка, печальнейший из певцов,
Твердит о тоске одинокого изгнанника.
И теперь сердце мое рвется в странствия,
Чтоб найти то, что я утратил навеки.
Я не вижу более лика моего короля, и потому все люди для меня на одно лицо.
Я не вижу более прекрасных полей и лугов моей страны,
И потому все страны одинаковы для меня.
И вот я поднимаюсь и следую за своим сердцем.
Но что для меня даже прекрасные луга родины,
Если я не вижу лица моего короля?
И золото на моих руках превратилось в оковы,
Когда сердце мое лишилось золота любви.
И потому я обречен скитаться
По дороге рыб и дороге китов,
И за страною волн,
И нет у меня друзей —
Лишь память о тех, кого любил я,
Да песни, что льются из сердца моего,
Да эхо крика кукушки.
Гвенвифар склонила голову, пряча слезы. Артур спрятал лицо в ладонях. Моргейна смотрела куда-то перед собой, и королева заметила у нее на щеках влажные дорожки, оставленные слезами. Артур встал со своего места и обошел стол; он положил руки на плечи Ланселету и дрожащим голосом произнес:
— Но теперь ты снова со своим королем и другом, Галахад. И сердце Гвенвифар исполнилось давней горечи. «Он поет о своем короле, а не о своей королеве и своей любви. Его любовь ко мне — всего лишь часть его любви к Артуру». Королева закрыла глаза, не желая смотреть на их объятия.
— Это было прекрасно, — тихо произнесла Моргейна. — Кто бы мог подумать, что какой-то грубый сакс способен создать подобную музыку… Наверно, это Ланселет…
Ланселет покачал головой.
— Музыка действительно их собственная. А слова — всего лишь бледная тень их слов…
Тут послышался чей-то голос, казавшийся эхом голоса Ланселета:
— Среди саксов есть не только воины, но и поэты, и музыканты, моя леди.
Гвенвифар повернулась к: тому, кто произнес эти слова. Это оказался молодой мужчина в темном наряде, худощавый и темноволосый; впрочем, королеве он казался размытым пятном. Но хоть он и выговаривал слова мягко, на северный лад, голос его по высоте и тембру в точности напоминал голос Ланселета.
Артур кивком подозвал молодого человека к себе.
— Я вижу за своим столом человека, которого не знаю, а это не правильно — ведь у нас семейный обед. Королева Моргауза?
Моргауза поднялась со своего места.
— Я собиралась представить его тебе еще до того, как мы уселись за стол, но ты был поглощен беседой со старинными друзьями, мой король. Это сын Моргейны, воспитанный при моем дворе, Гвидион.
Молодой человек вышел вперед и поклонился.
— Король Артур, — сердечно произнес он, и у Гвенвифар закружилась голова. И голосом, и внешностью этот юноша был истинным сыном Ланселета, а вовсе не Артура. Но затем она вспомнила, что Ланселет был сыном Вивианы, приходившейся Моргейне теткой.
Артур обнял юношу и произнес дрожащим от волнения голосом — так тихо, что уже в трех ярдах от него ничего не было слышно:
— Сын моей возлюбленной сестры будет принят при дворе, как мой сын. Садись рядом со мной, юноша.
Гвенвифар взглянула на Моргейну. На скулах у Моргейны горели пятна румянца — яркие, словно бы нарисованные, и она беспокойно покусывала нижнюю губу маленькими, острыми зубками. Так значит, Моргауза и ее не предупредила, что собирается представить ее сына отцу — нет, Верховному королю, напомнила себе Гвенвифар. Нет никаких причин полагать, что мальчик знает, кто его отец. Хотя если он имеет привычку смотреться в зеркало, то должен считать, как и все вокруг, что приходится сыном Ланселету.
Впрочем, он отнюдь не мальчик. Ему сейчас должно сравняться двадцать пять — взрослый мужчина.
— Вот твой кузен, Галахад, — произнес Артур, и Галахад порывисто протянул руку новому родственнику.
— Ты приходишься более близкой родней королю, чем я, кузен — и у тебя куда больше прав сидеть на моем нынешнем месте, — произнес он с мальчишеской непосредственностью. — Просто удивительно, что ты меня не ненавидишь!
— А откуда ты знаешь, что это не так, кузен? — с улыбкой поинтересовался Гвидион.
Гвенвифар не сразу заметила улыбку и была потрясена. Да, это истинный сын Моргейны — он даже растягивает губы в точно такой же самодовольной кошачьей улыбке! Галахад растерянно моргнул, потом решил, что кузен, видимо, пошутил. Королева в этот момент могла прочитать его мысли — так отчетливо они были написаны на лице у юноши. «Неужели это сын моего отца? Уж не приходится ли Гвидион мне незаконным братом, рожденным от королевы Моргейны?» Но в то же самое время Галахад казался уязвленным, словно щенок, который от чистого сердца хотел с кем-то подружиться, а его грубо оттолкнули.
— Нет, кузен, — сказал Гвидион. — То, что ты думаешь — неверно.
У Гвенвифар перехватило дыхание. Гвидион унаследовал даже эту потрясающую улыбку Ланселета, от которой у всех вокруг замирало сердце; эта улыбка озаряла его лицо, обычно грустное и задумчивое, и преображало до неузнаваемости.
— Но я же… я ничего… — оправдываясь, пробормотал Галахад.
— Нет, — дружелюбно отозвался Гвидион, — ты ничего не сказал. Но твои мысли были так очевидны — и всякий в этом зале, наверное, думает точно так же.
Он слегка повысил голос — так похожий на голос Ланселета, невзирая на северное произношение:
— У нас на Авалоне, кузен, род числится по материнской линии. Я принадлежу к древнему королевскому роду Авалона, и с меня этого довольно. Это было бы чересчур заносчиво и самонадеянно для любого мужчины — заявлять, что он приходится отцом ребенка Верховной жрицы Авалона. Но, конечно же, мне, как и большинству людей, хотелось бы знать, кто меня породил, и ты не первый, кто предположил, что я — сын Ланселета. Люди постоянно подмечали это сходство — особенно саксы, среди которых я прожил три года, обучаясь воинскому делу. Они до сих пор помнят тебя, лорд Ланселет! — добавил Гвидион. — Мне столько раз говорили, что в этом нет ничего зазорного — быть побочным сыном такого человека, — что я просто со счета сбился!
Негромкий смех Гвидиона был словно жутковатое эхо смеха человека, что стоял с ним лицом к лицу. Судя по виду Ланселета, ему было сильно не по себе.
— Но, в конце концов, мне приходилось говорить им, что они ошибаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95