..
Артур вскинул руку и попытался было что-то сказать, но всех уже охватило нервное возбуждение: все заговорили одновременно, что-то выкрикивая, перебивая друг друга, спеша тоже дать обет.
«Теперь этот поиск станет им милее всего на свете, — подумала Моргейна. — Все войны выиграны, в стране царит мир. А ведь даже римские императоры в промежутках между войнами отправляли свои легионы строить дороги и захватывать новые земли. И вот теперь им кажется, что это деяние снова объединит их и зажжет прежним пылом. Они вновь стали соратниками, рыцарями Круглого Стола — но в погоне за Граалем они рассеются по всему свету… во имя того самого бога, которого ты предпочел Авалону, Артур! Богиня вершит свою волю, как считает нужным…»
Встал и заговорил Мордред, — но сейчас внимание Моргейны было безраздельно приковано к распростершейся на полу Вране. Толпившиеся в том же углу крестьянки никак не могли унятся — все говорили о тех прекрасных яствах и питье, что они отведали, пока на них действовали чары котла Керидвен.
— Это было белое вино, сладкое и душистое, словно свежий мед и виноград… Я его пробовала всего раз, давным-давно…
— А у меня был сливовый пирог, с начинкой из слив и изюма, и с подливкой из замечательного красного вина… Я в жизни не ела ничего вкуснее…
Но Врана лежала недвижно, бледная, словно смерть, и, склонившись над подругой, Моргейна поняла то, что в глубине сердца своего знала с первого взгляда. Бремя Великой магии оказалось чересчур тяжким для истерзанной страхом жрицы. Врана, отдавшись Великой магии, продержалась до тех пор, пока Грааль не перенесся на Авалон. Позабыв о себе, она выплеснула все свои силы, без остатка, чтоб поддержать Моргейну, ставшую на краткий миг воплощением Богини. А затем, когда божественная сила ушла — с нею ушла и жизнь немолодой женщины. Моргейна упала на тело подруги, раздираемая горем и отчаяньем.
«Я убила и ее! Воистину — ныне я убила последнего человека, которого любила… Матерь Керидвен, ну почему на ее месте не оказалась я? Мне незачем больше жить и некого любить, — а ведь Врана никогда в жизни не причинила вреда ни единому живому существу».
Моргейна заметила, что Нимуэ сошла с возвышения — девушка сидела рядом с королевой, — и принялась о чем-то сердечно беседовать с мерлином, а потом доверительно коснулась его руки. Артур разговаривал с Ланселетом, и у обоих по лицу текли слезы; потом они обнялись и поцеловались, как в юные годы. Затем Артур покинул Ланселета и пошел по залу.
— Все ли в порядке, народ мой?
Все наперебой спешили рассказать королю о волшебных яствах, но когда он подошел поближе, кто-то воскликнул:
— Артур, мой лорд, — тут глухонемая старуха! Она скончалась, — не выдержала таких переживаний.
Артур подошел к Моргейне, продолжавшей прижимать к себе бездыханное тело Враны. Моргейна не подняла головы. Вот сейчас он узнает ее, закричит, обвинит в колдовстве…
— Это — твоя сестра, добрая женщина?
Голос Артура звучал мягко, но отстраненно. «Конечно, — подумала Моргейна, — ведь сейчас он говорит не с сестрой, не со жрицей, не с женщиной, равной ему по положению — перед ним всего лишь старая крестьянка, согбенная, седая, в обносках».
— Я соболезную твоему горю. Но Бог забрал ее в благословенный миг, и ангелы Господни вознесли твою сестру на небо. Если хочешь, оставь ее здесь для погребения. Ее похоронят в церковном дворе.
Столпившиеся вокруг женщины затаили дыхание. Моргейна и сама понимала, что Артур предложил ей величайшую милость — как он сам это понимал. И все же ответила, продолжая скрывать лицо под капюшоном плаща:
— Нет.
А потом, словно подчиняясь неясному порыву, Моргейна подняла голову и взглянула в глаза Артуру.
Они слишком сильно изменились… она сделалась старухой — но и в Артуре мало что осталось от юного Короля-Оленя…
Узнал ли ее Артур? Это навеки осталось для Моргейны загадкой. На миг их взгляды встретились, а затем король мягко произнес:
— Так значит, ты хочешь забрать ее домой? Что ж, будь по-твоему. Скажи моим конюхам, чтоб тебе дали лошадь, — покажешь им вот это. — И он вложил в руку Моргейне свое кольцо. Моргейна опустила голову и крепко зажмурилась, чтоб удержать слезы, а когда она снова выпрямилась, Артур уже отошел.
— Давай-ка я тебе помогу отнести бедняжку, — предложила одна из соседок. К ней присоединилась еще одна женщина, и вместе они вынесли хрупкое тело Враны из зала. И на пороге Моргейне вдруг захотелось оглянуться и еще раз посмотреть на зал Круглого Стола. Она знала, что никогда больше не увидит его, и никогда более не побывает в Камелоте.
Долг ее был исполнен, и она могла вернуться на Авалон. Но ей предстояло вернуться одной. Отныне и до конца жизни она будет одна.
Глава 10
Гвенвифар наблюдала за приготовлениями и слушала, как епископ Патриций проникновенно вещает:
— Никто не приходит к Отцу как только через Меня. Королеву одолевали противоречивые чувства. Какая-то часть ее души говорила: «И вправду, следует поставить эти прекрасные вещи на службу Господу, как того желает Патриции. Ведь даже мерлин в конце концов обратился в истинную веру».
Но вторая ее половина упорно твердила: «Нет! Лучше уж уничтожить их, переплавить на золото, и сделать из него другую чашу для богослужений, такую, которая с первого своего мига будет служить истинному Богу. Ведь эти вещи принадлежат Богине, как называют ее язычники, а эта Богиня — та самая великая блудница, что испокон века была врагом Господа… Священники говорят правду: все зло в этом мире — от женщины». Но тут Гвенвифар запуталась в собственных мыслях. Нет, не все женщины плохи — ведь даже Господь Бог выбрал одну из них в матери своему сыну, и Христос говорил о царствии небесном своим избранным ученикам и их сестрам и женам…
«Что ж, по крайней мере одна из женщин отреклась от этой богини». Гвенвифар взглянула на Нимуэ и смягчилась: дочь Элейны как две капли воды походила на мать, только была еще красивее — было в ней что-то от веселости и изящества молодого Ланселета. Нимуэ была столь прекрасна и невинна, что Гвенвифар просто не верилось, будто в девушке есть хоть капля зла, — а ведь она с раннего детства воспитывалась при святилище Богини. Но теперь она отреклась от нечестивого служения и вернулась в Камелот; девушка упросила королеву никому не говорить, что она когда-то жила на Авалоне, — даже епископу Патрицию. Даже Артуру. Да, Нимуэ трудно в чем-либо отказать. Вот и Гвенвифар охотно согласилась сохранить тайну девушки.
Королева перевела взгляд с Нимуэ на Патриция — тот как раз приготовился взять чашу с алтаря. А потом…
… а потом Гвенвифар показалось, будто величественный ангел — сияющая фигура, неясные очертания могучих крыльев, — поднял чашу, и та засверкала, словно звезда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Артур вскинул руку и попытался было что-то сказать, но всех уже охватило нервное возбуждение: все заговорили одновременно, что-то выкрикивая, перебивая друг друга, спеша тоже дать обет.
«Теперь этот поиск станет им милее всего на свете, — подумала Моргейна. — Все войны выиграны, в стране царит мир. А ведь даже римские императоры в промежутках между войнами отправляли свои легионы строить дороги и захватывать новые земли. И вот теперь им кажется, что это деяние снова объединит их и зажжет прежним пылом. Они вновь стали соратниками, рыцарями Круглого Стола — но в погоне за Граалем они рассеются по всему свету… во имя того самого бога, которого ты предпочел Авалону, Артур! Богиня вершит свою волю, как считает нужным…»
Встал и заговорил Мордред, — но сейчас внимание Моргейны было безраздельно приковано к распростершейся на полу Вране. Толпившиеся в том же углу крестьянки никак не могли унятся — все говорили о тех прекрасных яствах и питье, что они отведали, пока на них действовали чары котла Керидвен.
— Это было белое вино, сладкое и душистое, словно свежий мед и виноград… Я его пробовала всего раз, давным-давно…
— А у меня был сливовый пирог, с начинкой из слив и изюма, и с подливкой из замечательного красного вина… Я в жизни не ела ничего вкуснее…
Но Врана лежала недвижно, бледная, словно смерть, и, склонившись над подругой, Моргейна поняла то, что в глубине сердца своего знала с первого взгляда. Бремя Великой магии оказалось чересчур тяжким для истерзанной страхом жрицы. Врана, отдавшись Великой магии, продержалась до тех пор, пока Грааль не перенесся на Авалон. Позабыв о себе, она выплеснула все свои силы, без остатка, чтоб поддержать Моргейну, ставшую на краткий миг воплощением Богини. А затем, когда божественная сила ушла — с нею ушла и жизнь немолодой женщины. Моргейна упала на тело подруги, раздираемая горем и отчаяньем.
«Я убила и ее! Воистину — ныне я убила последнего человека, которого любила… Матерь Керидвен, ну почему на ее месте не оказалась я? Мне незачем больше жить и некого любить, — а ведь Врана никогда в жизни не причинила вреда ни единому живому существу».
Моргейна заметила, что Нимуэ сошла с возвышения — девушка сидела рядом с королевой, — и принялась о чем-то сердечно беседовать с мерлином, а потом доверительно коснулась его руки. Артур разговаривал с Ланселетом, и у обоих по лицу текли слезы; потом они обнялись и поцеловались, как в юные годы. Затем Артур покинул Ланселета и пошел по залу.
— Все ли в порядке, народ мой?
Все наперебой спешили рассказать королю о волшебных яствах, но когда он подошел поближе, кто-то воскликнул:
— Артур, мой лорд, — тут глухонемая старуха! Она скончалась, — не выдержала таких переживаний.
Артур подошел к Моргейне, продолжавшей прижимать к себе бездыханное тело Враны. Моргейна не подняла головы. Вот сейчас он узнает ее, закричит, обвинит в колдовстве…
— Это — твоя сестра, добрая женщина?
Голос Артура звучал мягко, но отстраненно. «Конечно, — подумала Моргейна, — ведь сейчас он говорит не с сестрой, не со жрицей, не с женщиной, равной ему по положению — перед ним всего лишь старая крестьянка, согбенная, седая, в обносках».
— Я соболезную твоему горю. Но Бог забрал ее в благословенный миг, и ангелы Господни вознесли твою сестру на небо. Если хочешь, оставь ее здесь для погребения. Ее похоронят в церковном дворе.
Столпившиеся вокруг женщины затаили дыхание. Моргейна и сама понимала, что Артур предложил ей величайшую милость — как он сам это понимал. И все же ответила, продолжая скрывать лицо под капюшоном плаща:
— Нет.
А потом, словно подчиняясь неясному порыву, Моргейна подняла голову и взглянула в глаза Артуру.
Они слишком сильно изменились… она сделалась старухой — но и в Артуре мало что осталось от юного Короля-Оленя…
Узнал ли ее Артур? Это навеки осталось для Моргейны загадкой. На миг их взгляды встретились, а затем король мягко произнес:
— Так значит, ты хочешь забрать ее домой? Что ж, будь по-твоему. Скажи моим конюхам, чтоб тебе дали лошадь, — покажешь им вот это. — И он вложил в руку Моргейне свое кольцо. Моргейна опустила голову и крепко зажмурилась, чтоб удержать слезы, а когда она снова выпрямилась, Артур уже отошел.
— Давай-ка я тебе помогу отнести бедняжку, — предложила одна из соседок. К ней присоединилась еще одна женщина, и вместе они вынесли хрупкое тело Враны из зала. И на пороге Моргейне вдруг захотелось оглянуться и еще раз посмотреть на зал Круглого Стола. Она знала, что никогда больше не увидит его, и никогда более не побывает в Камелоте.
Долг ее был исполнен, и она могла вернуться на Авалон. Но ей предстояло вернуться одной. Отныне и до конца жизни она будет одна.
Глава 10
Гвенвифар наблюдала за приготовлениями и слушала, как епископ Патриций проникновенно вещает:
— Никто не приходит к Отцу как только через Меня. Королеву одолевали противоречивые чувства. Какая-то часть ее души говорила: «И вправду, следует поставить эти прекрасные вещи на службу Господу, как того желает Патриции. Ведь даже мерлин в конце концов обратился в истинную веру».
Но вторая ее половина упорно твердила: «Нет! Лучше уж уничтожить их, переплавить на золото, и сделать из него другую чашу для богослужений, такую, которая с первого своего мига будет служить истинному Богу. Ведь эти вещи принадлежат Богине, как называют ее язычники, а эта Богиня — та самая великая блудница, что испокон века была врагом Господа… Священники говорят правду: все зло в этом мире — от женщины». Но тут Гвенвифар запуталась в собственных мыслях. Нет, не все женщины плохи — ведь даже Господь Бог выбрал одну из них в матери своему сыну, и Христос говорил о царствии небесном своим избранным ученикам и их сестрам и женам…
«Что ж, по крайней мере одна из женщин отреклась от этой богини». Гвенвифар взглянула на Нимуэ и смягчилась: дочь Элейны как две капли воды походила на мать, только была еще красивее — было в ней что-то от веселости и изящества молодого Ланселета. Нимуэ была столь прекрасна и невинна, что Гвенвифар просто не верилось, будто в девушке есть хоть капля зла, — а ведь она с раннего детства воспитывалась при святилище Богини. Но теперь она отреклась от нечестивого служения и вернулась в Камелот; девушка упросила королеву никому не говорить, что она когда-то жила на Авалоне, — даже епископу Патрицию. Даже Артуру. Да, Нимуэ трудно в чем-либо отказать. Вот и Гвенвифар охотно согласилась сохранить тайну девушки.
Королева перевела взгляд с Нимуэ на Патриция — тот как раз приготовился взять чашу с алтаря. А потом…
… а потом Гвенвифар показалось, будто величественный ангел — сияющая фигура, неясные очертания могучих крыльев, — поднял чашу, и та засверкала, словно звезда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95