А поскольку Моргейна отослала слуг заниматься стиркой, Мелайна принялась жаловаться:
— Нам ведь понадобятся новые платья к Пятидесятнице, и еще нужно закончить плащ для Аваллоха… Я знаю, что ты не любишь прясть, матушка, но мне надо ткать Аваллоху плащ, а все женщины греют сейчас воду для стирки.
— Ох, я об этом и забыла, — отозвалась Моргейна. — Ну что ж, значит, деваться некуда — придется мне прясть… Разве что ты со мной поменяешься, и я возьмусь ткать …
Она подумала, что это куда лучше браслета: плащ, сделанный его женой по его же мерке.
— А ты согласишься, матушка? Ты ведь еще не закончила плащ для Уриенса…
— Аваллоху новый плащ нужнее, — сказала Моргейна. — Так что я возьмусь за него. «А когда я закончу, — — подумала Моргейна, и сердце ее содрогнулось, — ему никогда больше не понадобится плащ…»
— Тогда я буду прясть, — сказала Мелайна. — Спасибо тебе, матушка, — ты ведь ткешь куда лучше меня.
Она подошла к свекрови и на миг прижалась щекой к ее щеке.
— Ты всегда так добра ко мне, леди Моргейна. «Но ты не знаешь, дитя, что я сотку сегодня».
Мелайна уселась и взялась за прялку. Но прежде, чем приняться за работу, она на миг застыла, упершись ладонями в поясницу.
— Ты себя плохо чувствуешь, невестка?
— Нет-нет, ничего… — отозвалась невестка. — Просто мои месячные задержались на четыре дня. Я боюсь, что снова забеременела — я так надеялась, что смогу хоть год повозиться с младшенькой… — Она вздохнула. — У Аваллоха полно женщин в деревне, но я думаю, он все еще надеется, что я рожу ему другого сына вместо Конна. Девочки его не интересуют — он даже не плакал в прошлом году, когда умерла Мэва. Это было как раз перед тем, как у меня подошел срок родов. А когда этот ребенок тоже оказался девочкой, он здорово разозлился на меня. Моргейна, если ты и вправду владеешь чарами, может, ты дашь мне какой-нибудь амулет, чтобы в следующий раз я родила сына? Моргейна, устанавливавшая челнок, улыбнулась и сказала:
— Отцу Эйану не понравилось бы, что ты просишь у меня амулет. Он велел бы тебе молиться Матери Божьей, чтобы та послала тебе сына.
— Ну да, ее сын был чудом. Мне уже начинает казаться, что если я и рожу другого сына, то тоже не иначе как чудом, — отозвалась Мелайна. — Хотя, может, это просто зимний холод нагоняет на меня уныние.
— Тогда я приготовлю тебе травяной отвар, — сказала Моргейна. — Если ты и вправду понесла ребенка, он тебе ничем не повредит, а если задержка случилась из-за холода, он подтолкнет твои месячные.
— Это одно из магических заклинаний, которым ты научилась на Авалоне?
Моргейна покачала головой.
— Это всего лишь знание трав, и ничего больше, — ответила она.
Сходив на кухню, Моргейна сделала отвар и принесла его Мелайне.
— Выпей его горячим — таким горячим, какой только сможешь пить, — и закутайся в шаль, когда возьмешься прясть. Тебе нужно побыть в тепле.
Мелайна выпила отвар, осушив до дна небольшую глиняную кружку, и скривилась.
— Ох, ну и гадость! Моргейна улыбнулась.
— Наверно, надо было добавить туда мед — как в отвар от лихорадки, который я делала для детей.
Мелайна вздохнула и снова взялась за прялку и веретено.
— Пора начинать учить Гвинет прясть — она уже достаточно большая, — сказала она. — Я в пять лет уже пряла.
— И я тоже, — отозвалась Моргейна. — Но, пожалуйста, давай ты начнешь ее учить как-нибудь в другой раз. Я не хочу, чтобы здесь стоял шум и суматоха, когда я берусь ткать.
— Ну, тогда я велю няньке оставить детей на галерее, — сказала Мелайна.
Но Моргейна уже выбросила ее из головы. Она начала медленно водить челноком по нитям, приноравливаясь к узору. Это была коричнево-зеленая клетка; для хорошей ткачихи — ничего сложного. Поскольку Моргейна машинально вела счет нитям, она могла не сосредоточиваться на узоре… Прядение было бы даже лучше. Но все прекрасно знали, что Моргейна не любит прясть, и если бы она сегодня вызвалась сесть за прялку, это непременно запомнили бы.
Челнок заскользил по основе; зеленый, коричневый, зеленый, коричневый… Через каждые десять рядов Моргейна бралась за другой челнок, меняя цвет. Это она научила Мелайну окрашивать нити в такой оттенок зеленого, — а сама она научилась этому на Авалоне… Зелень молодых листьев, разворачивающихся по весне, бурый цвет земли и опавших, слежавшихся листьев — кабан рылся в них, выискивая желуди… Челнок скользил по нитям, бердо уплотняло каждый продетый ряд… Руки Моргейны двигались, словно сами по себе: туда-сюда, скользнуть под планку, подхватить челнок с другой стороны… «Хоть бы лошадь Аваллоха поскользнулась и упала, чтобы он сломал себе шею и избавил меня от необходимости заниматься этим!» Моргейна замерзла, ее била дрожь, но она заставила себя не обращать на это внимания, полностью сосредоточившись на челноке, летающем по нитям основы — туда-сюда, туда-сюда, — и позволив образам свободно возникать и уплывать. Она видела Акколона: он сидел в королевских покоях и играл с отцом в шашки. Увейн спал и ворочался: боль в раненой щеке беспокоила его даже сквозь сон. Но теперь рана очистится и хорошо заживет… «Хоть бы на Аваллоха набросился дикий кабан, а его охотники не успели прийти на помощь…»
«Я сказала Ниниане, что не стану убивать. Вот уж воистину — никогда не зарекайся…» Челнок летал по станку: зеленое — коричневое, зеленое — коричневое… Словно солнечные лучи пробиваются через зеленые листья и падают на коричневую землю. Дыхание весны пробудило лес, и по стволам деревьев побежали живительные соки… «О Богиня! Когда ты мчишься через лес вместе со стремительными оленями, все, кто встречаются на твоем пути, принадлежат тебе… все звери и все люди…»
Много лет назад она сама, будучи Девственной Охотницей, благословила Увенчанного Рогами и отправила его мчаться вместе с оленями, дабы победить или умереть — как рассудит Богиня. Тогда он вернулся к ней… Ныне же она уже не Дева, владеющая могуществом Охотницы. Будучи Матерью, она со всей силой плодородия соткала заклинание, что привело Ланселета в постель Элейны. Но пора материнства закончилась для нее в тот час, когда она родила Гвидиона. Теперь же она сидела с челноком в руках и, словно тень Старухи Смерти, ткала смерть. «Жизнь и смерть каждого в твоих руках, Мать…»
Челнок стремительно метался из стороны в сторону, то появляясь перед глазами Моргейны, то вновь исчезая; зеленое, коричневое… Зеленое — словно переплетенные зеленые листья леса, по которому они мчались… Животные… Дикий кабан, сопя и похрюкивая, взрывал клыками палую листву; матка с поросятами то появлялась из рощицы, то вновь скрывалась за деревьями… Челнок летал, и Моргейна не видела и не слышала ничего, кроме хрюканья свиньи в лесу.
«Керидвен, Богиня, Матерь, Старуха Смерть, Великая госпожа Ворон… Владычица жизни и смерти… Великая Свинья, пожирающая своих поросят… Я взываю к тебе, я призываю тебя… Если ты вправду так решила, то ты это и свершишь…» Время незаметно скользнуло и переместилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Нам ведь понадобятся новые платья к Пятидесятнице, и еще нужно закончить плащ для Аваллоха… Я знаю, что ты не любишь прясть, матушка, но мне надо ткать Аваллоху плащ, а все женщины греют сейчас воду для стирки.
— Ох, я об этом и забыла, — отозвалась Моргейна. — Ну что ж, значит, деваться некуда — придется мне прясть… Разве что ты со мной поменяешься, и я возьмусь ткать …
Она подумала, что это куда лучше браслета: плащ, сделанный его женой по его же мерке.
— А ты согласишься, матушка? Ты ведь еще не закончила плащ для Уриенса…
— Аваллоху новый плащ нужнее, — сказала Моргейна. — Так что я возьмусь за него. «А когда я закончу, — — подумала Моргейна, и сердце ее содрогнулось, — ему никогда больше не понадобится плащ…»
— Тогда я буду прясть, — сказала Мелайна. — Спасибо тебе, матушка, — ты ведь ткешь куда лучше меня.
Она подошла к свекрови и на миг прижалась щекой к ее щеке.
— Ты всегда так добра ко мне, леди Моргейна. «Но ты не знаешь, дитя, что я сотку сегодня».
Мелайна уселась и взялась за прялку. Но прежде, чем приняться за работу, она на миг застыла, упершись ладонями в поясницу.
— Ты себя плохо чувствуешь, невестка?
— Нет-нет, ничего… — отозвалась невестка. — Просто мои месячные задержались на четыре дня. Я боюсь, что снова забеременела — я так надеялась, что смогу хоть год повозиться с младшенькой… — Она вздохнула. — У Аваллоха полно женщин в деревне, но я думаю, он все еще надеется, что я рожу ему другого сына вместо Конна. Девочки его не интересуют — он даже не плакал в прошлом году, когда умерла Мэва. Это было как раз перед тем, как у меня подошел срок родов. А когда этот ребенок тоже оказался девочкой, он здорово разозлился на меня. Моргейна, если ты и вправду владеешь чарами, может, ты дашь мне какой-нибудь амулет, чтобы в следующий раз я родила сына? Моргейна, устанавливавшая челнок, улыбнулась и сказала:
— Отцу Эйану не понравилось бы, что ты просишь у меня амулет. Он велел бы тебе молиться Матери Божьей, чтобы та послала тебе сына.
— Ну да, ее сын был чудом. Мне уже начинает казаться, что если я и рожу другого сына, то тоже не иначе как чудом, — отозвалась Мелайна. — Хотя, может, это просто зимний холод нагоняет на меня уныние.
— Тогда я приготовлю тебе травяной отвар, — сказала Моргейна. — Если ты и вправду понесла ребенка, он тебе ничем не повредит, а если задержка случилась из-за холода, он подтолкнет твои месячные.
— Это одно из магических заклинаний, которым ты научилась на Авалоне?
Моргейна покачала головой.
— Это всего лишь знание трав, и ничего больше, — ответила она.
Сходив на кухню, Моргейна сделала отвар и принесла его Мелайне.
— Выпей его горячим — таким горячим, какой только сможешь пить, — и закутайся в шаль, когда возьмешься прясть. Тебе нужно побыть в тепле.
Мелайна выпила отвар, осушив до дна небольшую глиняную кружку, и скривилась.
— Ох, ну и гадость! Моргейна улыбнулась.
— Наверно, надо было добавить туда мед — как в отвар от лихорадки, который я делала для детей.
Мелайна вздохнула и снова взялась за прялку и веретено.
— Пора начинать учить Гвинет прясть — она уже достаточно большая, — сказала она. — Я в пять лет уже пряла.
— И я тоже, — отозвалась Моргейна. — Но, пожалуйста, давай ты начнешь ее учить как-нибудь в другой раз. Я не хочу, чтобы здесь стоял шум и суматоха, когда я берусь ткать.
— Ну, тогда я велю няньке оставить детей на галерее, — сказала Мелайна.
Но Моргейна уже выбросила ее из головы. Она начала медленно водить челноком по нитям, приноравливаясь к узору. Это была коричнево-зеленая клетка; для хорошей ткачихи — ничего сложного. Поскольку Моргейна машинально вела счет нитям, она могла не сосредоточиваться на узоре… Прядение было бы даже лучше. Но все прекрасно знали, что Моргейна не любит прясть, и если бы она сегодня вызвалась сесть за прялку, это непременно запомнили бы.
Челнок заскользил по основе; зеленый, коричневый, зеленый, коричневый… Через каждые десять рядов Моргейна бралась за другой челнок, меняя цвет. Это она научила Мелайну окрашивать нити в такой оттенок зеленого, — а сама она научилась этому на Авалоне… Зелень молодых листьев, разворачивающихся по весне, бурый цвет земли и опавших, слежавшихся листьев — кабан рылся в них, выискивая желуди… Челнок скользил по нитям, бердо уплотняло каждый продетый ряд… Руки Моргейны двигались, словно сами по себе: туда-сюда, скользнуть под планку, подхватить челнок с другой стороны… «Хоть бы лошадь Аваллоха поскользнулась и упала, чтобы он сломал себе шею и избавил меня от необходимости заниматься этим!» Моргейна замерзла, ее била дрожь, но она заставила себя не обращать на это внимания, полностью сосредоточившись на челноке, летающем по нитям основы — туда-сюда, туда-сюда, — и позволив образам свободно возникать и уплывать. Она видела Акколона: он сидел в королевских покоях и играл с отцом в шашки. Увейн спал и ворочался: боль в раненой щеке беспокоила его даже сквозь сон. Но теперь рана очистится и хорошо заживет… «Хоть бы на Аваллоха набросился дикий кабан, а его охотники не успели прийти на помощь…»
«Я сказала Ниниане, что не стану убивать. Вот уж воистину — никогда не зарекайся…» Челнок летал по станку: зеленое — коричневое, зеленое — коричневое… Словно солнечные лучи пробиваются через зеленые листья и падают на коричневую землю. Дыхание весны пробудило лес, и по стволам деревьев побежали живительные соки… «О Богиня! Когда ты мчишься через лес вместе со стремительными оленями, все, кто встречаются на твоем пути, принадлежат тебе… все звери и все люди…»
Много лет назад она сама, будучи Девственной Охотницей, благословила Увенчанного Рогами и отправила его мчаться вместе с оленями, дабы победить или умереть — как рассудит Богиня. Тогда он вернулся к ней… Ныне же она уже не Дева, владеющая могуществом Охотницы. Будучи Матерью, она со всей силой плодородия соткала заклинание, что привело Ланселета в постель Элейны. Но пора материнства закончилась для нее в тот час, когда она родила Гвидиона. Теперь же она сидела с челноком в руках и, словно тень Старухи Смерти, ткала смерть. «Жизнь и смерть каждого в твоих руках, Мать…»
Челнок стремительно метался из стороны в сторону, то появляясь перед глазами Моргейны, то вновь исчезая; зеленое, коричневое… Зеленое — словно переплетенные зеленые листья леса, по которому они мчались… Животные… Дикий кабан, сопя и похрюкивая, взрывал клыками палую листву; матка с поросятами то появлялась из рощицы, то вновь скрывалась за деревьями… Челнок летал, и Моргейна не видела и не слышала ничего, кроме хрюканья свиньи в лесу.
«Керидвен, Богиня, Матерь, Старуха Смерть, Великая госпожа Ворон… Владычица жизни и смерти… Великая Свинья, пожирающая своих поросят… Я взываю к тебе, я призываю тебя… Если ты вправду так решила, то ты это и свершишь…» Время незаметно скользнуло и переместилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95