Старый житель Тауэра. Самолет оторвался от земли и быстро набрал высоту...
Поспать? Хорошо бы просто поспать. Или понаблюдать за соседями по салону, пока есть возможность быть незамеченной, никому не интересной фру Улафсен? Где наш ученый-пупковед? Летит эконом-классом! Что он там говорил про жертву? Жертва аборта!.. А этот, наверняка, англичанин. Помесь разорившегося лорда и чокнутого футбольного фаната. Домой едем? Пить пиво и орать на стадионе?.. Вот типичный компьютерный червь, переболевший всеми компьютерными вирусами. Даже в самолете с ноутбуком!.. А этой мадам серенький костюмчик фру Улафсен пошел бы куда лучше, чем ее вишневый. Что она там читает? Бабский иллюстрированный журнал. Внимательнее надо было читать, чтобы не походить в своем костюме на бутыль вишневой наливки. Только тебе и смотреть на рекламу нижнего белья! Голый живот и трусики... Пупок... А этот? Какой-то араб в белом бурнусе. Сидит не шевелится, жен, наверное, в уме пересчитывает. С какой сегодня первой поздороваюсь? Какую, как и в какое место? Танец живота... Пупок... Танюша, милая, притомилась? Это Павел сказал той Татьяне в аэропорту. Нет, это он сказал этой Татьяне. Это она притомилась, это ей нужен был отдых... Отдых от одиночества силы и власти, что вели ее по жизни, ни на мгновение не выпуская из своих цепких лап, неся ее на своих черных крыльях...
А со стюардессой что то случилось! Сколько раз она уже пробежала туда и обратно. А теперь и пилот... С пассажиром, может, плохо. Или... Еще не хватало этого в ее полной приключений жизни! Самолет! Вроде летим, не падаем. Скрежет какой-то! Как гигантским ногтем по листовому железу! Словно кто-то огромный хочет влезть в самолет на ходу! Танюша, милая, кажется, прилетели... И впервые в жизни ничего не сделать, ничего не предпринять. Куда ж ты денешься с подводной лодки, как говорил Ленька Рафалович! Сидеть и ждать. Чувствовать кресло под задницей последний раз! А потом свободный полет? Свободное падение? Ускорение свободного падения? Как там? Эм на Жэ? На Жэ..! А ведь почти прилетели... Британия должна быть под нами... Опять что-то скребется по корпусу... Заткнись ты, старая дура! Что теперь орать! И этот орет, как на стадионе! Проигрывают твои, нет у них никаких шансов.
Да вот же Темза, Тауэр... Лондон под нами! Только бы сесть! Заходим на круг... Если все это случайности, то почему они связались сейчас в один узел. Что у них там сегодня свет на мне клином сошелся?.. Второй круг! Темза, Тауэр... Мы так и будем ходить кругами? И скрежет, и еще какие-то хлопки в турбине! Кажется, молится кто-то? Араб? Нет, этот сидит, как сидел. Кто же это причитает? «Ныне убо время всего моего живота, яко дым прейде. И предсташа ми прочее ангел и, посланнии от Бога, окаянную мою душу ищуще немилостиво...» Третий круг! Откуда эти слова? Кто читает эту молитву? Кто? И как хочется повторять за этим невидимым! Как нестерпимо хочется повторять! «Ныне убо время...» Нет, глупости! Ничего нет, ни бога, ни черта! Ничего!
— Вы, кажется, сказали, что ничего нет?
Прямо перед ней в кресле сидел... Фэрфакс.
— Может, вы скажете, что и меня нет? Что у вас галлюцинации? А вот вам и вещественное доказательство обратного. Позвольте вам преподнести о г всего сердца, но, извините, из задницы. Вы думали, что вы одна можете шутить рядом со смертью, Таня? Когда ни у меня, ни у вас уже нет никаких шансов?
И Фэрфакс протянул ей цветок магнолии.
— Берите... Тот самый... Не побрезгуйте...
Татьяна с отвращением оттолкнула протянутую руку с цветком.
А ведь тряска прекратилась. Как она могла не заметить этого, и турбины не гудят. И вообще тишина какая то странная... гробовая. В иллюминаторах мгла кромешная...
— Буэнос диас, Кармен!
В том же самом кресле, где только что сидел Фэрфакс, теперь был этот усатый парень. Как его? Лео...
— ...Лео Лопс. А вы — Кармен! Ведь так вы мне пред ставились? Можно я допью?
В руке его оказался тот же стакан, что и за мгновение до ее выстрела.
— Ведь я не сделал последний глоток. А так хочется сделать еще один глоток. А потом еще один... Последний глоток так сладок! Хотите попробовать? Мне не жалко. Ведь вы даже жизнь мою взяли так, мимоходом, случайно, как стакан разбили, и пошли себе дальше... Возьмите стакан. Там еще остался один глоток воды. Но он ведь не спасет вас, как не спас меня. Одним глотком воды этого огня не потушить...
— Какого огня?
— Ты спрашиваешь, какого огня, Танечка?
Этот голос Татьяна узнала сразу! Араб поднялся с кресла, белый бурнус упал к его ногам, и она увидела Вадима Ахметовича Шерова!
— А еще ты сказала, что не веришь в черта? Ты привыкла верить только в то, что видишь? Тогда ты увидишь черта!
Лицо Вадима Ахметовича стало цвета сырой глины, а то, что Таня сначала приняла за торчащие волосы, оказалось козлиными рогами. Шерсть на его теле шевелилась, как от сквозняка.
— Слышишь, Танечка? Они идут!
— Кто?
Вадим Ахметович не ответил. Размеренные шаги многих ног приближались...
— Они уже близко, Танечка. Но ты спрашивала про огонь?!
Он щелкнул пальцами. Занавес в тамбур стюардесс распахнулся. Таня увидела в проеме пылающую жаром топку адского паровоза. И тут же открылась дверь в противоположном конце салона. Оттуда потянуло могильным холодом.
Если она просто сорвалась, не выдержал слабый человеческий механизм, и все это только бред и ничего кроме бреда, то откуда такие детали. Ведь можно отвлечься на детали... Протянуть руку и потрогать внутреннюю обшивку самолета. Подлокотник кресла. Винты, заклепки... Нога затекла. Надо поменять положение в кресле... Вот этот мир, мир вещей, материи. Вот он выпирает, колется, давит. Можно просто укусить себя за руку...
— Что ты делаешь, Танечка? Не надо портить то, что тебе уже не принадлежит. Все отступные уже подписаны, все уже учтено и оприходовано. Осталось только...
— ...в огонь!
— Умница! Ты всегда была очень умной девочкой! И как ты могла заметить: выхода другого нет. В самом буквальном смысле. Так сказать для тех, кто верит только своим глазам. По спецзаказу! И случайности закончились. Последние случайности в твоей жизни — это цветок от Фэрфакса и стакан воды от Лео. Все теперь предопределено, расписано до мельчайшей подробности. Они уже пришли. И теперь начинается ритуал, парад твоего личного Ордена. Ордена Татьяны Захаржевской! Принимай парад, Танечка!
Таня сидела в кресле ближе к бывшему тамбуру стюардесс, где сейчас неземным жаром дышала тонка и стоял озаренный пламенем Вадим Ахметович в облике черта. Из могильной ямы в противоположном конце салона клубами выходил туман. И, сгущаясь, он пре вращался в сначала неясные, но по мере продвижения по салону, отчетливые человеческие фигуры. Когда же они проходили мимо Татьяны, и адское пламя освещало их лица, черты становились отчетливы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Поспать? Хорошо бы просто поспать. Или понаблюдать за соседями по салону, пока есть возможность быть незамеченной, никому не интересной фру Улафсен? Где наш ученый-пупковед? Летит эконом-классом! Что он там говорил про жертву? Жертва аборта!.. А этот, наверняка, англичанин. Помесь разорившегося лорда и чокнутого футбольного фаната. Домой едем? Пить пиво и орать на стадионе?.. Вот типичный компьютерный червь, переболевший всеми компьютерными вирусами. Даже в самолете с ноутбуком!.. А этой мадам серенький костюмчик фру Улафсен пошел бы куда лучше, чем ее вишневый. Что она там читает? Бабский иллюстрированный журнал. Внимательнее надо было читать, чтобы не походить в своем костюме на бутыль вишневой наливки. Только тебе и смотреть на рекламу нижнего белья! Голый живот и трусики... Пупок... А этот? Какой-то араб в белом бурнусе. Сидит не шевелится, жен, наверное, в уме пересчитывает. С какой сегодня первой поздороваюсь? Какую, как и в какое место? Танец живота... Пупок... Танюша, милая, притомилась? Это Павел сказал той Татьяне в аэропорту. Нет, это он сказал этой Татьяне. Это она притомилась, это ей нужен был отдых... Отдых от одиночества силы и власти, что вели ее по жизни, ни на мгновение не выпуская из своих цепких лап, неся ее на своих черных крыльях...
А со стюардессой что то случилось! Сколько раз она уже пробежала туда и обратно. А теперь и пилот... С пассажиром, может, плохо. Или... Еще не хватало этого в ее полной приключений жизни! Самолет! Вроде летим, не падаем. Скрежет какой-то! Как гигантским ногтем по листовому железу! Словно кто-то огромный хочет влезть в самолет на ходу! Танюша, милая, кажется, прилетели... И впервые в жизни ничего не сделать, ничего не предпринять. Куда ж ты денешься с подводной лодки, как говорил Ленька Рафалович! Сидеть и ждать. Чувствовать кресло под задницей последний раз! А потом свободный полет? Свободное падение? Ускорение свободного падения? Как там? Эм на Жэ? На Жэ..! А ведь почти прилетели... Британия должна быть под нами... Опять что-то скребется по корпусу... Заткнись ты, старая дура! Что теперь орать! И этот орет, как на стадионе! Проигрывают твои, нет у них никаких шансов.
Да вот же Темза, Тауэр... Лондон под нами! Только бы сесть! Заходим на круг... Если все это случайности, то почему они связались сейчас в один узел. Что у них там сегодня свет на мне клином сошелся?.. Второй круг! Темза, Тауэр... Мы так и будем ходить кругами? И скрежет, и еще какие-то хлопки в турбине! Кажется, молится кто-то? Араб? Нет, этот сидит, как сидел. Кто же это причитает? «Ныне убо время всего моего живота, яко дым прейде. И предсташа ми прочее ангел и, посланнии от Бога, окаянную мою душу ищуще немилостиво...» Третий круг! Откуда эти слова? Кто читает эту молитву? Кто? И как хочется повторять за этим невидимым! Как нестерпимо хочется повторять! «Ныне убо время...» Нет, глупости! Ничего нет, ни бога, ни черта! Ничего!
— Вы, кажется, сказали, что ничего нет?
Прямо перед ней в кресле сидел... Фэрфакс.
— Может, вы скажете, что и меня нет? Что у вас галлюцинации? А вот вам и вещественное доказательство обратного. Позвольте вам преподнести о г всего сердца, но, извините, из задницы. Вы думали, что вы одна можете шутить рядом со смертью, Таня? Когда ни у меня, ни у вас уже нет никаких шансов?
И Фэрфакс протянул ей цветок магнолии.
— Берите... Тот самый... Не побрезгуйте...
Татьяна с отвращением оттолкнула протянутую руку с цветком.
А ведь тряска прекратилась. Как она могла не заметить этого, и турбины не гудят. И вообще тишина какая то странная... гробовая. В иллюминаторах мгла кромешная...
— Буэнос диас, Кармен!
В том же самом кресле, где только что сидел Фэрфакс, теперь был этот усатый парень. Как его? Лео...
— ...Лео Лопс. А вы — Кармен! Ведь так вы мне пред ставились? Можно я допью?
В руке его оказался тот же стакан, что и за мгновение до ее выстрела.
— Ведь я не сделал последний глоток. А так хочется сделать еще один глоток. А потом еще один... Последний глоток так сладок! Хотите попробовать? Мне не жалко. Ведь вы даже жизнь мою взяли так, мимоходом, случайно, как стакан разбили, и пошли себе дальше... Возьмите стакан. Там еще остался один глоток воды. Но он ведь не спасет вас, как не спас меня. Одним глотком воды этого огня не потушить...
— Какого огня?
— Ты спрашиваешь, какого огня, Танечка?
Этот голос Татьяна узнала сразу! Араб поднялся с кресла, белый бурнус упал к его ногам, и она увидела Вадима Ахметовича Шерова!
— А еще ты сказала, что не веришь в черта? Ты привыкла верить только в то, что видишь? Тогда ты увидишь черта!
Лицо Вадима Ахметовича стало цвета сырой глины, а то, что Таня сначала приняла за торчащие волосы, оказалось козлиными рогами. Шерсть на его теле шевелилась, как от сквозняка.
— Слышишь, Танечка? Они идут!
— Кто?
Вадим Ахметович не ответил. Размеренные шаги многих ног приближались...
— Они уже близко, Танечка. Но ты спрашивала про огонь?!
Он щелкнул пальцами. Занавес в тамбур стюардесс распахнулся. Таня увидела в проеме пылающую жаром топку адского паровоза. И тут же открылась дверь в противоположном конце салона. Оттуда потянуло могильным холодом.
Если она просто сорвалась, не выдержал слабый человеческий механизм, и все это только бред и ничего кроме бреда, то откуда такие детали. Ведь можно отвлечься на детали... Протянуть руку и потрогать внутреннюю обшивку самолета. Подлокотник кресла. Винты, заклепки... Нога затекла. Надо поменять положение в кресле... Вот этот мир, мир вещей, материи. Вот он выпирает, колется, давит. Можно просто укусить себя за руку...
— Что ты делаешь, Танечка? Не надо портить то, что тебе уже не принадлежит. Все отступные уже подписаны, все уже учтено и оприходовано. Осталось только...
— ...в огонь!
— Умница! Ты всегда была очень умной девочкой! И как ты могла заметить: выхода другого нет. В самом буквальном смысле. Так сказать для тех, кто верит только своим глазам. По спецзаказу! И случайности закончились. Последние случайности в твоей жизни — это цветок от Фэрфакса и стакан воды от Лео. Все теперь предопределено, расписано до мельчайшей подробности. Они уже пришли. И теперь начинается ритуал, парад твоего личного Ордена. Ордена Татьяны Захаржевской! Принимай парад, Танечка!
Таня сидела в кресле ближе к бывшему тамбуру стюардесс, где сейчас неземным жаром дышала тонка и стоял озаренный пламенем Вадим Ахметович в облике черта. Из могильной ямы в противоположном конце салона клубами выходил туман. И, сгущаясь, он пре вращался в сначала неясные, но по мере продвижения по салону, отчетливые человеческие фигуры. Когда же они проходили мимо Татьяны, и адское пламя освещало их лица, черты становились отчетливы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92