, но если там и
продолжалось дыхание, оно было, конечно, неглубоким, его нельзя было
заметить.
Я встал.
- Мы не раздеваем наших покойников и не выставляем их на столбах для
хищных птиц, - сказал я сдавленным как бы от горя голосом. - Хотя мы,
конечно, оставим тело Доктора З. здесь, чтобы ваши люди могли посмотреть
на нее прежде, чем мы заберем ее на корабль и поместим для обозрения в
прозрачный ящик. - Я сделал глубокий вдох. Эта часть беспокоила нас,
потому что ее надо было поместить в отсек долгого сна не позднее, чем
через семьдесят два часа. - Одного-двух дней вам хватит?
- Одного дня, - сказал Б'оремос. - Этого хватит, чтобы весь двор
пришел посмотреть на нее.
Я вздохнул свободно.
- Как угодно. - И поклонился. Удивительно, что я ему поверил. Я был
уверен, что он и все придворные хотели отдать дань уважения нашей умершей
Королеве и никому из них не пришло в голову, что мы их обманули. Хотя
принцы были склонны к интригам, такие штучки землян были за пределами их
воображения, или, по крайней мере, я так думал. Что говорит Королева - то
правда, а Доктор З. была - в глазах Б'оремоса - нашей Королевой. И все же,
как сказал Хопфнер, мы не хотели излишне рисковать.
Доктор З. пролежала в таком состоянии весь день, Хопфнер стоял по
стойке смирно у ее изголовья, Кларк - у ног, и еще по одному стражу с
каждой стороны. Как только прекращался поток плакальщиков, Хопфнер начинал
жаловаться мне.
- Они оказывают ей большую честь, - отвечал я. - Обычно мертвое тело
выставляют на погребальных столбах для птиц. Только на королев смотрят и
плачут по ним.
Это успокоило его.
Эн-Джимнбо часто становился на колени около Доктора З., как будто
плача над ней. На самом деле он проверял жизненно важные признаки. Любое
изменение означало бы резкое ухудшение в ее долгом сне. Тогда был бы
приведен в исполнение план Б, или, как накануне ночью выразилась Доктор
З., "это означало бы, что меня надо в пожарном порядке убирать отсюда. Я
не отношусь к отряду мучеников. Просто играю роль по мотивам волшебной
сказки".
Когда стали опускаться последние лучи эль-лаллорийского солнца и
серые пальцы ночи протянулись к нашей лужайке, появилась сама Королева, в
сопровождении Линни и жрицы с шаром и крестом в руках.
Королева рыдала, произнося слова, которыми начинается строфа из
Королевского Оплакивания:
- Королева скончалась. Пусть хлынут слезы.
Потом она направилась в Зал Плача, сделав нам знак следовать за ней.
Мы оставили Хопфнера, Кларка и Эн-Джимнбо охранять З. Я объяснил это
небольшое отступление от их церемонии в выражениях средневекового понятия
о бдении (Аналоги, аналоги - звучали у меня в мозгу слова Доктора З.) и,
хотя Б'оремосу это показалось странным, все было похоже на правду. Он не
настаивал, чтобы эти трое покинули ее, но оставил с ними одного из своих
слуг, Мар-Кешана, в знак глубокого уважения.
Зал был освещен факелами, пламя которых тянулось к отверстию в крыше.
Хотя плакальщицы вышагивали медленно, под удары больших погребальных
барабанов, на стенах плясали сумасшедшие тени, создавая безумную пародию
на печальную процессию. Похоже было, что ирония этого беспокоила только
меня.
Эль-лаллорийцы были как будто по-настоящему тронуты смертью Доктора
З., хотя они были знакомы с ней всего один день. Мы, небесные
путешественники, вели себя скорее, как туристы, чем скорбящие друзья. Я
только надеялся, что Королева и ее свита примут нашу неуклюжесть за
традиционное проявление горя.
Линни взобралась на сцену, за ней - Б'оремос. Они начали произносить
и петь долгие душераздирающие погребальные гимны и звучные стихи,
сопровождая их сериями невероятно мелких шажков. Это было оплакиванием
Королевы.
Когда Линни декламировала третью длинную поэму за эту ночь, а толпы
плакальщиц стояли, уставившись на сцену с восхищенными взглядами,
обнявшись за плечи и раскачиваясь в такт ее словам, в тот момент я начал
понимать, какой она по-настоящему великий артист. Потому что по мере того,
как я слушал натренированным за годы обучения профессиональным ухом, я
понимал, что она вплела в стихи те немногие детали из жизни Доктора З.,
которые ей удалось собрать, добавив наблюдения физического характера,
поразившие меня. И все это она проделывала в потоке речи, в строгих рамках
ритмического рисунка - сложного, формализованного, контрапунктического - и
в рамках развернутой метафоры скорби. Это было выступление мастера.
Стоявшая рядом со мной Королева откровенно рыдала, коротко и страстно
всхлипывая. Она прикоснулась к моей руке и ее пальцы как будто огнем
прожгли мою кожу.
- Она мне нравилась, - сказала она. - И я бы хотела узнать ее лучше.
Проглотив сразу возникший ответ: "Тогда зачем вы заставили ее
умереть?", я вместо этого сказал:
- Она уже выросла от вашей дружбы. Если бы она знала вас дольше, она
выросла бы еще больше. - Какой-то чертенок во мне добавил голосом Доктора
З.: "Хотя кое-кто мог бы сказать, что она уже достаточно выросла".
- Что ты сказал, А'арон, на этом своем грубом языке? - спросила
Королева, и я с ужасом понял, что последнюю фразу я произнес по-английски
вслух.
- Я сказал... да возрастет она в Свете, - опять подумав, что слово
"свет" меньше всего подходило к Доктору З.
- Так вы тоже знаете о Свете, - сказала Королева. - Мы должны
обсудить это. Приходи сейчас в мою комнату, чтобы продолжить разговор. -
Ее рука горела на моей.
- У нас в обычае скорбеть рядом с телом оплакиваемого, - сказал я,
объясняя "бдение".
Она посмотрела на меня своими загадочными глазами и ушла в вихре
теней, а за ней быстро последовали ее слуги.
Мне кажется, я смог перевести дыхание только, когда она ушла. Огонь
ее руки еще долго горел на моей после ее ухода.
Когда Королева ушла, ритуал оплакивания стал постепенно сворачиваться
и Лини наконец сошла со сцены. Медленно шагая в такт ударам барабанов, она
подошла ко мне.
- Человек-Без-Слез, - сказала она, - я буду плакать за тебя и твоих
друзей не потому, что так приказала Королева, а потому, что я чувствую,
что бы ты ни говорил Королеве, ты не скорбишь по-настоящему, может быть,
не умеешь скорбеть.
- Может быть, я не знаю как, Лина-Лания, - сказал я.
- Может быть, незачем, - ответила она.
На миг я остолбенел, подумав, не разгадала ли она нашу шараду. Потом
я решил, что она метафорически говорила о нашей жизни вообще, так, как она
ее понимала.
- Когда нет ни плукенны, ни ладанны, а только промежуточное
состояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
продолжалось дыхание, оно было, конечно, неглубоким, его нельзя было
заметить.
Я встал.
- Мы не раздеваем наших покойников и не выставляем их на столбах для
хищных птиц, - сказал я сдавленным как бы от горя голосом. - Хотя мы,
конечно, оставим тело Доктора З. здесь, чтобы ваши люди могли посмотреть
на нее прежде, чем мы заберем ее на корабль и поместим для обозрения в
прозрачный ящик. - Я сделал глубокий вдох. Эта часть беспокоила нас,
потому что ее надо было поместить в отсек долгого сна не позднее, чем
через семьдесят два часа. - Одного-двух дней вам хватит?
- Одного дня, - сказал Б'оремос. - Этого хватит, чтобы весь двор
пришел посмотреть на нее.
Я вздохнул свободно.
- Как угодно. - И поклонился. Удивительно, что я ему поверил. Я был
уверен, что он и все придворные хотели отдать дань уважения нашей умершей
Королеве и никому из них не пришло в голову, что мы их обманули. Хотя
принцы были склонны к интригам, такие штучки землян были за пределами их
воображения, или, по крайней мере, я так думал. Что говорит Королева - то
правда, а Доктор З. была - в глазах Б'оремоса - нашей Королевой. И все же,
как сказал Хопфнер, мы не хотели излишне рисковать.
Доктор З. пролежала в таком состоянии весь день, Хопфнер стоял по
стойке смирно у ее изголовья, Кларк - у ног, и еще по одному стражу с
каждой стороны. Как только прекращался поток плакальщиков, Хопфнер начинал
жаловаться мне.
- Они оказывают ей большую честь, - отвечал я. - Обычно мертвое тело
выставляют на погребальных столбах для птиц. Только на королев смотрят и
плачут по ним.
Это успокоило его.
Эн-Джимнбо часто становился на колени около Доктора З., как будто
плача над ней. На самом деле он проверял жизненно важные признаки. Любое
изменение означало бы резкое ухудшение в ее долгом сне. Тогда был бы
приведен в исполнение план Б, или, как накануне ночью выразилась Доктор
З., "это означало бы, что меня надо в пожарном порядке убирать отсюда. Я
не отношусь к отряду мучеников. Просто играю роль по мотивам волшебной
сказки".
Когда стали опускаться последние лучи эль-лаллорийского солнца и
серые пальцы ночи протянулись к нашей лужайке, появилась сама Королева, в
сопровождении Линни и жрицы с шаром и крестом в руках.
Королева рыдала, произнося слова, которыми начинается строфа из
Королевского Оплакивания:
- Королева скончалась. Пусть хлынут слезы.
Потом она направилась в Зал Плача, сделав нам знак следовать за ней.
Мы оставили Хопфнера, Кларка и Эн-Джимнбо охранять З. Я объяснил это
небольшое отступление от их церемонии в выражениях средневекового понятия
о бдении (Аналоги, аналоги - звучали у меня в мозгу слова Доктора З.) и,
хотя Б'оремосу это показалось странным, все было похоже на правду. Он не
настаивал, чтобы эти трое покинули ее, но оставил с ними одного из своих
слуг, Мар-Кешана, в знак глубокого уважения.
Зал был освещен факелами, пламя которых тянулось к отверстию в крыше.
Хотя плакальщицы вышагивали медленно, под удары больших погребальных
барабанов, на стенах плясали сумасшедшие тени, создавая безумную пародию
на печальную процессию. Похоже было, что ирония этого беспокоила только
меня.
Эль-лаллорийцы были как будто по-настоящему тронуты смертью Доктора
З., хотя они были знакомы с ней всего один день. Мы, небесные
путешественники, вели себя скорее, как туристы, чем скорбящие друзья. Я
только надеялся, что Королева и ее свита примут нашу неуклюжесть за
традиционное проявление горя.
Линни взобралась на сцену, за ней - Б'оремос. Они начали произносить
и петь долгие душераздирающие погребальные гимны и звучные стихи,
сопровождая их сериями невероятно мелких шажков. Это было оплакиванием
Королевы.
Когда Линни декламировала третью длинную поэму за эту ночь, а толпы
плакальщиц стояли, уставившись на сцену с восхищенными взглядами,
обнявшись за плечи и раскачиваясь в такт ее словам, в тот момент я начал
понимать, какой она по-настоящему великий артист. Потому что по мере того,
как я слушал натренированным за годы обучения профессиональным ухом, я
понимал, что она вплела в стихи те немногие детали из жизни Доктора З.,
которые ей удалось собрать, добавив наблюдения физического характера,
поразившие меня. И все это она проделывала в потоке речи, в строгих рамках
ритмического рисунка - сложного, формализованного, контрапунктического - и
в рамках развернутой метафоры скорби. Это было выступление мастера.
Стоявшая рядом со мной Королева откровенно рыдала, коротко и страстно
всхлипывая. Она прикоснулась к моей руке и ее пальцы как будто огнем
прожгли мою кожу.
- Она мне нравилась, - сказала она. - И я бы хотела узнать ее лучше.
Проглотив сразу возникший ответ: "Тогда зачем вы заставили ее
умереть?", я вместо этого сказал:
- Она уже выросла от вашей дружбы. Если бы она знала вас дольше, она
выросла бы еще больше. - Какой-то чертенок во мне добавил голосом Доктора
З.: "Хотя кое-кто мог бы сказать, что она уже достаточно выросла".
- Что ты сказал, А'арон, на этом своем грубом языке? - спросила
Королева, и я с ужасом понял, что последнюю фразу я произнес по-английски
вслух.
- Я сказал... да возрастет она в Свете, - опять подумав, что слово
"свет" меньше всего подходило к Доктору З.
- Так вы тоже знаете о Свете, - сказала Королева. - Мы должны
обсудить это. Приходи сейчас в мою комнату, чтобы продолжить разговор. -
Ее рука горела на моей.
- У нас в обычае скорбеть рядом с телом оплакиваемого, - сказал я,
объясняя "бдение".
Она посмотрела на меня своими загадочными глазами и ушла в вихре
теней, а за ней быстро последовали ее слуги.
Мне кажется, я смог перевести дыхание только, когда она ушла. Огонь
ее руки еще долго горел на моей после ее ухода.
Когда Королева ушла, ритуал оплакивания стал постепенно сворачиваться
и Лини наконец сошла со сцены. Медленно шагая в такт ударам барабанов, она
подошла ко мне.
- Человек-Без-Слез, - сказала она, - я буду плакать за тебя и твоих
друзей не потому, что так приказала Королева, а потому, что я чувствую,
что бы ты ни говорил Королеве, ты не скорбишь по-настоящему, может быть,
не умеешь скорбеть.
- Может быть, я не знаю как, Лина-Лания, - сказал я.
- Может быть, незачем, - ответила она.
На миг я остолбенел, подумав, не разгадала ли она нашу шараду. Потом
я решил, что она метафорически говорила о нашей жизни вообще, так, как она
ее понимала.
- Когда нет ни плукенны, ни ладанны, а только промежуточное
состояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45