Поэтому я сохранила свое имя, Гренна. Но во всем остальном я
принадлежала ей.
Я научилась всему, чему она могла научить меня - и большему. Потому
что даже когда она не учила, я училась у нее, наблюдая, слушая и - как я
потом узнала - любя. Это у вас прекрасное слово. Мне кажется, вы можете
все же дать нам кое-что хорошее.
Но Седовласая уже была старой, и мы провели вместе только пять лет.
Простите мне мои слезы. Она обычно говорила, что плачут ради искусства. Но
я уже не плакальщица. Те, кто придет после, будут оплакивать меня.
Итак, теперь я подхожу к тому, о чем вы хотите услышать, к Картам. Но
сначала я должна коснуться ее смерти, потому что именно это вдохновило
меня на Карты Печали. Это было много, много лет тому назад, но я все помню
очень четко. Это потому, что я никогда это не записывала. Держать во рту
значит помнить. Мой голос делает рассказ правдивым.
Разрешите, я буду вам рисовать и вслух объяснять картинки. Вы прибыли
с неба, ваши воспоминания лживы. Мои краски вон там, в круглой деревянной
коробке на полке. Да, это она, на ее крышке нарисованы слезы, похожие на
цветы. А'рон вырезал ее для меня, по сюжету рассказа, который он помнил со
старой Земли. Я очень дорожу ею. Принесите ее мне.
Сначала я нарисую пещеру, такой, какой она была тогда, просто одна из
выемок в горах. Вам трудно будет поверить, что это то же самое место. У
нас ушли многие годы, чтобы изменить ее.
Седовласая и я нашли ее через три дня, хотя до нее можно дойти за
один день. Она знала, где пещера находится, но у нее была параличная
походка, отчего приходилось идти медленно. На ночь мы останавливались под
раскидистым деревом румум и вместе смотрели на звезды. Она говорила мне,
как они называются, странные у них имена, на вашем языке. Она знала о них
много историй. Вас это удивляет? Не должно. Седая Странница бродила среди
вас и слушала. Она запоминала все, что слышала от вас, хотя она не
подражала вашим привычкам.
- Я ВИЖУ.
- Так же, как вы на своем языке говорите "Я вижу", имея в виду, что
вам понятно, мы говорим "Я слышу". Мне это объяснил А'рон. И, конечно,
Седовласая умела слушать лучше, чем кто-либо.
Ну, значит, это наша пещера. Вход был скрыт густо переплетенными
ветками колючего кустарника. Я потратила несколько часов, чтобы расплести
их. Седовласая не разрешила мне обрубить ветви.
Она обнаружила эту пещеру, когда только стала Плакальщицей Королевы.
Она часто говорила мне, что в тот первый год после смерти Мастера она
убегала в горы, чтобы думать. Она ужасно скучала по дому и что-то злило
ее. О, я вижу по вашему лицу, что вы знаете эту часть ее истории. Ну,
злость и тоска по дому были ее частыми спутницами. Не моими. Я не была
счастлива, пока не ушла из дома. Я могла затосковать только от мысли, что
надо туда возвращаться. Если я о чем и жалела, так только о том, что
бросила своих бедных свинок на милость своей родне.
В пещере была постель, вернее, койка, сооруженная из дерева румум с
сеткой из очищенной лозы, протянутой от одного края до другого. От одной
только мысли, как она очищала эту лозу от шипов, прядь за прядью, совсем
одна, мне хочется плакать. Каждую неделю я набивала наши матрацы сладко
пахнущими травами и сухими листьями румума. В изголовьи и у ног я ставила
свечи. Около них в пещере был естественный дымоход, и дым от свечей
вытягивался через него тонкой ниточкой. Однажды мне показалось, что
дыхание Седовласой струится из нее, завиваясь спиралью и находя свой путь
из пещеры. Вот, я нарисую это. Видите?
А потом появился А'рон, и все, конечно, изменилось. Он и Б'оремос
принесли новость, что Королева умерла, от чего Седовласая стала и сильнее,
и слабее. Но маленькая Линнет и ее смех заполнили собой пещеру, и на время
показалось, что Седовласая выздоравливает. Она стала легче дышать, как
будто с нее спала тяжесть лет.
Если она и знала, что умирает, то не говорила об этом. Если ей было
больно, об этом можно было только догадываться. Ради ребенка она никогда
не бывала печальной. Она была, как тыква, в которую вставлена свеча.
Какое-то время вы видите только свет, вы не замечаете, до тех пор, пока не
станет слишком поздно, что тыква насквозь прогнила.
Она лихорадочно подбирала рассказы и песни для ребенка. Мне она дала
такое задание, чтобы я рассказывала все, что я знаю из истории
оплакивания. Она хотела навсегда закрепить это в памяти Линнет и моей. А
так как я прожила с ней уже пять лет, мне приходилось тратить много, много
часов, чтобы рассказать все, что знала. Мы перебрасывались с ней репликами
- перекличка, которую обожала Линнет. Во время рассказа она обычно
раскачивалась, кладя свою головку на плечо то мне, то Седовласой.
Когда все истории были рассказаны, Седовласая добавила новую историю,
которую я раньше слышала только по частям от других. Она рассказывала ее
мне наедине. Я помню ее так, как будто она рассказала лишь сегодня утром.
Это была ее собственная история.
Она не вставила в нее имя А'рона, не упоминала она также Линнет.
Наверное, потому, что она дала старой Королеве клятву о другой правде, и
смерть Королевы приковала ее к этой лжи.
Но в тот день, когда история была досказана, когда Линнет и А'рон
собирали в лесу цветы, Седовласая попросила меня принести ей Чашу Сна,
протянув ко мне руки - вот так. Мне трудно нарисовать ее пальцы такими,
какие они были тогда, тонкие и скрюченные. Мне больно смотреть на них
снова, но меня останавливает не это. Чтобы их нарисовать, требуется
тонкость, которую, увы, мои старые руки забыли. Но хоть она была худая,
бледная, опустошенная, ее волосы были такие же темные полные загадочной
силы, как всегда. Я заплела их, как она мне велела, вплетя в них красные
триллисы жизни и сине-черные траурные ягоды смерти. Вокруг кровати я
сплела две зеленые ветви - промежуток между ними - путь, по которому она
пошла. Потом она улыбнулась мне и успокоила, увидев, что я готова
заплакать - я, которая в жизни никогда ни о чем не плакала.
Я стояла перед ней с Чашей в руке. Фигура вам кажется странной?
Немного зажатая? Ну, иначе не могло быть. Спина и шея у меня болели от
напряжения: мне хотелось дать ей Чашу, чтобы облегчить боль, и все же не
хотелось, потому что, хотя ее боль пройдет, у Линнет, А'рона и меня боль
будет продолжаться и продолжаться. Конечно, в конце концов я дала ей Чашу
и ушла, как она велела, прежде, чем она выпила, прежде, чем могла
остановить ее.
Я стояла у входа в пещеру и впервые, кажется, перевела дыхание с тех
пор, как дала ей Чашу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
принадлежала ей.
Я научилась всему, чему она могла научить меня - и большему. Потому
что даже когда она не учила, я училась у нее, наблюдая, слушая и - как я
потом узнала - любя. Это у вас прекрасное слово. Мне кажется, вы можете
все же дать нам кое-что хорошее.
Но Седовласая уже была старой, и мы провели вместе только пять лет.
Простите мне мои слезы. Она обычно говорила, что плачут ради искусства. Но
я уже не плакальщица. Те, кто придет после, будут оплакивать меня.
Итак, теперь я подхожу к тому, о чем вы хотите услышать, к Картам. Но
сначала я должна коснуться ее смерти, потому что именно это вдохновило
меня на Карты Печали. Это было много, много лет тому назад, но я все помню
очень четко. Это потому, что я никогда это не записывала. Держать во рту
значит помнить. Мой голос делает рассказ правдивым.
Разрешите, я буду вам рисовать и вслух объяснять картинки. Вы прибыли
с неба, ваши воспоминания лживы. Мои краски вон там, в круглой деревянной
коробке на полке. Да, это она, на ее крышке нарисованы слезы, похожие на
цветы. А'рон вырезал ее для меня, по сюжету рассказа, который он помнил со
старой Земли. Я очень дорожу ею. Принесите ее мне.
Сначала я нарисую пещеру, такой, какой она была тогда, просто одна из
выемок в горах. Вам трудно будет поверить, что это то же самое место. У
нас ушли многие годы, чтобы изменить ее.
Седовласая и я нашли ее через три дня, хотя до нее можно дойти за
один день. Она знала, где пещера находится, но у нее была параличная
походка, отчего приходилось идти медленно. На ночь мы останавливались под
раскидистым деревом румум и вместе смотрели на звезды. Она говорила мне,
как они называются, странные у них имена, на вашем языке. Она знала о них
много историй. Вас это удивляет? Не должно. Седая Странница бродила среди
вас и слушала. Она запоминала все, что слышала от вас, хотя она не
подражала вашим привычкам.
- Я ВИЖУ.
- Так же, как вы на своем языке говорите "Я вижу", имея в виду, что
вам понятно, мы говорим "Я слышу". Мне это объяснил А'рон. И, конечно,
Седовласая умела слушать лучше, чем кто-либо.
Ну, значит, это наша пещера. Вход был скрыт густо переплетенными
ветками колючего кустарника. Я потратила несколько часов, чтобы расплести
их. Седовласая не разрешила мне обрубить ветви.
Она обнаружила эту пещеру, когда только стала Плакальщицей Королевы.
Она часто говорила мне, что в тот первый год после смерти Мастера она
убегала в горы, чтобы думать. Она ужасно скучала по дому и что-то злило
ее. О, я вижу по вашему лицу, что вы знаете эту часть ее истории. Ну,
злость и тоска по дому были ее частыми спутницами. Не моими. Я не была
счастлива, пока не ушла из дома. Я могла затосковать только от мысли, что
надо туда возвращаться. Если я о чем и жалела, так только о том, что
бросила своих бедных свинок на милость своей родне.
В пещере была постель, вернее, койка, сооруженная из дерева румум с
сеткой из очищенной лозы, протянутой от одного края до другого. От одной
только мысли, как она очищала эту лозу от шипов, прядь за прядью, совсем
одна, мне хочется плакать. Каждую неделю я набивала наши матрацы сладко
пахнущими травами и сухими листьями румума. В изголовьи и у ног я ставила
свечи. Около них в пещере был естественный дымоход, и дым от свечей
вытягивался через него тонкой ниточкой. Однажды мне показалось, что
дыхание Седовласой струится из нее, завиваясь спиралью и находя свой путь
из пещеры. Вот, я нарисую это. Видите?
А потом появился А'рон, и все, конечно, изменилось. Он и Б'оремос
принесли новость, что Королева умерла, от чего Седовласая стала и сильнее,
и слабее. Но маленькая Линнет и ее смех заполнили собой пещеру, и на время
показалось, что Седовласая выздоравливает. Она стала легче дышать, как
будто с нее спала тяжесть лет.
Если она и знала, что умирает, то не говорила об этом. Если ей было
больно, об этом можно было только догадываться. Ради ребенка она никогда
не бывала печальной. Она была, как тыква, в которую вставлена свеча.
Какое-то время вы видите только свет, вы не замечаете, до тех пор, пока не
станет слишком поздно, что тыква насквозь прогнила.
Она лихорадочно подбирала рассказы и песни для ребенка. Мне она дала
такое задание, чтобы я рассказывала все, что я знаю из истории
оплакивания. Она хотела навсегда закрепить это в памяти Линнет и моей. А
так как я прожила с ней уже пять лет, мне приходилось тратить много, много
часов, чтобы рассказать все, что знала. Мы перебрасывались с ней репликами
- перекличка, которую обожала Линнет. Во время рассказа она обычно
раскачивалась, кладя свою головку на плечо то мне, то Седовласой.
Когда все истории были рассказаны, Седовласая добавила новую историю,
которую я раньше слышала только по частям от других. Она рассказывала ее
мне наедине. Я помню ее так, как будто она рассказала лишь сегодня утром.
Это была ее собственная история.
Она не вставила в нее имя А'рона, не упоминала она также Линнет.
Наверное, потому, что она дала старой Королеве клятву о другой правде, и
смерть Королевы приковала ее к этой лжи.
Но в тот день, когда история была досказана, когда Линнет и А'рон
собирали в лесу цветы, Седовласая попросила меня принести ей Чашу Сна,
протянув ко мне руки - вот так. Мне трудно нарисовать ее пальцы такими,
какие они были тогда, тонкие и скрюченные. Мне больно смотреть на них
снова, но меня останавливает не это. Чтобы их нарисовать, требуется
тонкость, которую, увы, мои старые руки забыли. Но хоть она была худая,
бледная, опустошенная, ее волосы были такие же темные полные загадочной
силы, как всегда. Я заплела их, как она мне велела, вплетя в них красные
триллисы жизни и сине-черные траурные ягоды смерти. Вокруг кровати я
сплела две зеленые ветви - промежуток между ними - путь, по которому она
пошла. Потом она улыбнулась мне и успокоила, увидев, что я готова
заплакать - я, которая в жизни никогда ни о чем не плакала.
Я стояла перед ней с Чашей в руке. Фигура вам кажется странной?
Немного зажатая? Ну, иначе не могло быть. Спина и шея у меня болели от
напряжения: мне хотелось дать ей Чашу, чтобы облегчить боль, и все же не
хотелось, потому что, хотя ее боль пройдет, у Линнет, А'рона и меня боль
будет продолжаться и продолжаться. Конечно, в конце концов я дала ей Чашу
и ушла, как она велела, прежде, чем она выпила, прежде, чем могла
остановить ее.
Я стояла у входа в пещеру и впервые, кажется, перевела дыхание с тех
пор, как дала ей Чашу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45