Похоже, язычок одинарный. Слишком глубоко. Назад. Нет. Нехорошо.
— У тебя нож с собой, Хефф?
— Блядство, старик, — Ощупывая карманы джинсов, находя, протягивая.
Гноссос отогнул шило и сунул его в замок так же, как раньше пилку. Намного лучше. Кажется, влево. Вот. С ощутимым щелчком язычок повернулся, и Гноссос, резко нажав на дверную ручку, толкнул Хеффалампа в кабинет. Закрыл дверь, и несколько секунд они молча простояли на ковре. Видишь, как просто.
— Вот мы и на месте.
— Блять, Папс.
— Спокойно, старик. Этот кошак дал тебе пинка, так?
— Ага.
— Содрал с меня пятерку, так?
— Так.
Пригибаясь под окнами, они поползли по кабинету, Гноссос зажег еще две спички, и в конце концов парочка остановилась перед большим застекленным шкафом.
Открывайся, хи-хо. Сладкие слюни возмездия.
По одному он вытащил из шкафа все минералогические экспонаты декана Магнолии — кварц, сланец, самоцветы, вулканические подарки — и выложил из них на ковре равносторонний треугольник.
— Черт возьми, что все это такое, Папс?
— Одна большая хуйня. — Со всего размаха Гноссос лупит молотком по первому камню, размалывая его в крошево песка и пыли.
5

Разносчик газет Джимми Браун? Два удивительных странника, пастуший кнут и стеклянный глаз. Весьма необычное предложение. Правило Лопиталя и убийственное возвращение Уотсон-Мэй. Апофеоз в рюкзаке.
Март подкрался неуклюже, словно лев из «Волшебника страны Оз», ветры, сменив напор своих северных сил, уплотнялись на горизонте и забирали все дальше на запад, а по-прежнему невидимое солнце каждый день карабкалось все ближе к зениту, согревая ползущие по ущельям облака и выпуская на волю первый весенний дождь.
Влажным свинцовым утром Гноссос сидел на узкой кровати у недавно вставленного и наглухо запечатанного окна и, скрестив ноги под монструозным стеганым одеялом, бегло проглядывал редакционную страницу менторского «Ежедневного Светила». Появлению газеты, как обычно, предшествовал таинственный и деликатный стук в дверь. Услыхав его, Гноссос на цыпочках пересекал индейский ковер, ждал секунду, расположив пальцы на оловянной щеколде, которую где-то раздобыл Фицгор, затем рывком распахивал дверь, надеясь застать таким образом врасплох если не продавца газет Джимми Брауна, то хотя бы зазевавшегося молокососа из рекламы автопокрышек «Фиск» со свечой в руке и колесом на плече. Но за дверью никогда никого не оказывалось. Площадка, ступеньки, улица перед домом были пусты. В те редкие дни, когда он уже не спал, а в голове успевало проясниться — или еще не ложился после проведенной над полярными координатами ночи, — Гноссос усаживался перед дверью на корточки и, сжимая в руке сваренное вкрутую яйцо, ждал шагов, намереваясь вскочить, как только раздастся стук. Но в такие дни газету не приносили.
Сейчас он прижал средним пальцем строчку в тексте и выглянул сквозь двойное стекло на улицу — не кончился ли дождь. Затем хмыкнул и вернулся к газете. Фицгор храпел на соседней койке, стоявшей перпендикулярно стене в ногах кровати Гноссоса. Со времени его первого визита квартира почти не изменилась; исключение и одновременно декор под паб составляли оловянная задвижка Фицгора, медные охотничьи рога и латунные тарелки с чеканкой. Абажур из рисовой бумаги был опущен так, что оставалось примерно три фута до круга из черной фанеры, который в свою очередь ненадежно расположился на шлакоблоке, добытом со стройки пансиона «Ларгетто». Абажур нес на себе одинокий составной китайский иероглиф — Гноссос вывел его дрожащей рукой однажды вечером в ожидании Бет Блэкнесс, которая должна была выписать рецепт для парегорика. Символ извещал, что рюкзак священен и не предназначен для продажи. Перевод сделал Харольд Вонг, наглый, как вся олимпийская сборная.
На стенах заметны следы липкой ленты в тех местах, откуда Гноссос в наркотизированной ярости посрывал претенциозно знакомые хозяйские репродукции Дега, Ренуара, Сойера, Утрилло и Мэри Кассатт. В створчатую дверь, отделявшую их от алкоголиков Раджаматту, Гноссос вбил гвоздь и повесил на него рюкзак. Тот распространял вокруг себя слабый аромат заячьих лапок месячной давности и разных восточных штучек, приобретенных в греко-турецкой лавке в негритянском районе города. У камина в пластмассовых крапчатых горшках, которые Гноссос все не мог собраться побрызгать черной краской из пульверизатора, росли два каучуковых саженца. Повсюду раскрытые учебники, на полях нацарапаны пометки, на обложках — рожи. На каждой горизонтальной поверхности стояла по меньшей мере, одна пивная банка, набитая сигаретами, отмокающими в вонючей жидкости. А над каминной полкой, доминируя над всей этой белостенной гостиной, висела привязанная к багету бельевой веревкой пятнадцатого номера гобеленоподобная картина Блэкнесса: человек, отрубающий себе голову.
Прежде чем вернуться к колонке редактора, Гноссос дочитал на последней странице пресс-релиз о деле разбитых камней. «Вандализм», — гласил заголовок. «До сих пор никаких следов злоумышленника, уничтожившего коллекцию декана Магнолии». Подзаголовок сообщал, что Проктор Джакан Подозревает Продиктованную Психологическими Мотивами Пьяную Выходку. Оп-ля. В тексте проскочило упоминание о другом инциденте подобного рода — исчезновении импортных итальянских статуй у рождественских яслей рядом с холлом «Копье Гектора» — и о поразительной находке: весной, купаясь в ручье Гарпий, студентки обнаружили целую и невредимую голову Девы Марии. Чудо.
Раздался резкий клацающий звон. Гноссос скатился с кровати, выхватил из-под Фицгорова уха вибрирующий будильник, прикрутил звук, нашел выключатель и забрался обратно в постель. Фицгор чуть вскинулся, сменил тональность храпа, но так и не проснулся.
Завернувшись в стеганое одеяло (подарок Памелы Уотсон-Мэй), подтянув колени к подбородку, вгрызаясь в засохший комок феты и допивая «швеппс», тоже оставленный Памелой, Гноссос дочитал статью Дрю Янгблада, в которой редактор публично предупреждал профессоров и студентов о том, что Сьюзан Б. Панкхерст является персонифицированным аспектом вполне осознанного плана некоторых кругов нынешней администрации по переложению значительной части ответственности за работу со студентами на Минотавр-холл. В дополнение к уже предложенному и крайне спекулятивному правилу, касающемуся посещений студентками квартир Кавернвилля — правилу, не имевшему никаких шансов к принятию, не будь комитет факультета распущен Президентом под предлогом окончания полномочий, — вчера было обнародовано решение об отказе продлить срок полномочий также и Комитета Архитектурного Надзора, чрезвычайно авторитетного органа, чье разрешение или запрет в прошлом считалось обязательным к исполнению при строительстве или сносе любого здания на территории кампуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81