— Бабки, Гноссос. Иммунитет. Секс. Говори быстро, что, черт подери, тебе надо? Эту проклятую толпу иначе не удержишь.
Костяшками бы тебе в нос, проскочила мысль. Крепкие пальцы прямо в кадык. Но в углу платформы стояли люди Джакана с маузерами в карманах плащей. Он нащупал на груди рубахи маленькую белую коробочку, приготовленную в аптеке Айдлуайдла, и — Кристин — был его ответ.
Она подняла голову и затаила дыхание.
Речь— речь
—речь— речь-
Овус бросил быстрый взгляд на ее полуоткрытый рот, но ответил Гнососу лишь тем же:
— Кристин?
— Точно, детка. Вен- детта… Вен- детта… Вен- детта…
— На сколько?
— Полчаса.
— Много.
— Сорок минут.
— Господи, Гноссос.
— Шестьдесят.
— Быстрее, — сказал Янгблад.
— Ты ее не тронешь.
— Ни за что.
Кристин возмутилась, но Овус, взмахнув рукой, заставил ее замолчать.
— Даешь слово?
Гноссос приложил руку к сердцу.
ВЕН-ДЕТТ— А… ВЕН-ДЕТТ— А…
Короткая пауза.
— Сорок минут?
— Ладно, старик.
— Ради всего святого. — Янгблад истекал потом. — Быстрее! ГНО-ССОС… ГНО-ССОС…
Он открыто улыбнулся Кристин, почти не пряча трепетавшую на губах угрозу. Затем протянул руки к толпе открытыми ладонями вперед — так, словно командовал заходящим на посадку самолетом.
Пять долгих минут он был Линдбергом в Орли, Макартуром на Уолл-стрит, Улановой в Большом и Синатрой в Парамаунте. От ритмичного топота кампус ходил ходуном, словно сотрясаемый сейсмической волной остров. В этом оглушающем грохоте Гноссос обернулся за подсказкой к Янгбладу.
— Скажи им что-нибудь, господи, все, что угодно.
— Но что, старик?
— О боже, Панкхерст, свободная любовь, какая разница! ГНО-ССОС… ГНО-ССО…
Вытянутые руки медленно опустились: посадка. Крики постепенно стихли, по толпе, словно шепот самой судьбы, пробежала бормочущая волна, готовые слушать головы поднялись вверх. Он ждал, пока успокоятся задние ряды, не обращал внимания на понукания Кристин и Овуса и тянул время, дожидаясь полного контроля. Несколько секунд одиноко бумкал барабан, затем — тишина, если не считать стесненных смешков, редких выкриков далеких отщепенцев и шипения бенгальских искр.
В темноте мерцали и поблескивали семь тысяч улыбок плющовой лиги. Двести двадцать четыре тысячи белых, как мел, резцов, клыков, премоляров, моляров, коренных и глазных зубов, обученных кусаться, готовых к вакханалии, голодных и истекающих слюной. От сознания этой деспотической власти у Гноссоса задрожало в паху. Волна адреналина выплеснулась в кровь. Перед ночью безудержного буйства он мог дать им кое-что получше простого подножного корма.
Изящно и неторопливо он сложил руки в кулаки, поднял и выставил вверх средние пальцы.
Народ был счастлив. Если бы он призвал устроить Сьюзен Б. Панкхерст кровавую дефлорацию прямо в витрине «Мэйсиз», экстаз людского скопления был бы не менее впечатляющ. Они яростно крутились на месте, они скакали вверх-вниз, они молотили друг друга по головам, они вопили что-то нечленораздельное, они впадали в буйство.
Транспаранты валились на головы, ракеты пронзали кроны деревьев, автомобили вставали на дыбы, на остриях копий развевались бюстгальтеры, подливая масло в костер, уже разведенный из множества мужских трусов.
Кристин быстро подкатила Овуса к микрофону, и прямо в центр этого безумного вихря соскользнуло имя Президента.
— Карбон, — вздулось эхо.
— Долой Карбона. — Овус выщелкнул в толпу двадцать пятый кадр.
— Долой Карбона, — ответили они.
Сквозь гущу народа, треща, грохоча мотором и гудя клаксоном, пробиралась «импала» Фицгора. За рулем — кто-то очень похожий на Хипа; Хуан Карлос Розенблюм стоит, расставив ноги, на заднем сиденье и размахивает флагом, как Эль Сид.
— ДОЛОЙ КАРБОНА! — разносился крик.
Розенблюм опустил флаг, и машина тут же свернула на мост, через ручей Гарпий, к дому президента. Толпа расступилась, словно Красное море. Мгновенная пауза. Затем все семь тысяч человек с факелами и раздирающим душу воем ринулись вперед, неся с собой ужас, точно безумная армия фараона.
— Все, — сказал Янгблад, — пошли.
Кто-то выстрелил из церемониальной пушки.
— Быстрее, — скомандовала Кристин, — а то пропустим. — Она развернула коляску с Овусом и покатила ее к рампе на краю платформы.
ВЕНДЕТТА * ВЕНДЕТТА * ВЕНДЕТТА
— Полегче, детка, — Гноссос перегородил им путь.
— Эй, — закричал Янгблад, — отвали, сейчас будет самое интересное!
БУУУУУУУМ, снова бухнула пушка.
Гноссос улыбался и смотрел на Кристин.
— Сейчас? — спросила она.
Овус зло оглянулся, потом взглянул на часы:
— Сорок минут.
Мимо прогрохотала пожарная машина из «Хи-Пси»: вой сирен, на капоте — студентка в бикини.
Гноссос крепко держал Кристин за руку.
— Успеем, — сказал он.
— Где? — Овус.
— В «Снежинке», — ответил Гноссос.
Кивок отбывающего Овуса. Люди Джакана последовали за ним — и звуки ночи вдруг усилились, словно кто-то подкрутил ручку телевизора.
Место было тем самым, откуда Моджо смотрел тогда на порку микроавтобуса. Они опять сидели в «англии» Янгблада и слушали, как остывает после езды мотор. Время шло — но Кристин вдруг повернулась и снисходительно посмотрела на Гноссоса.
— Если я беременна, — сказала она, — мне нужно будет просто кое-что сделать. Ради бога, Гноссос, неужели ты этого не знал?
Он потянулся за рюкзаком и вытащил открытую бутылку «летнего снега»
— Хочешь выпить?
— Зачем ты это устроил, что за инфантильность? Ты знаешь, что отец после твоей выходки с головы до ног покрылся экземой?
Он отпил на два дюйма «летнего снега», глупо ухмыльнулся, ничего не сказал.
— Если бы все было так просто! Ты мне был небезразличен, как ты не понимаешь, неужели я бы пошла на это, если б не твое проклятое обаяние.
Так ничего и не сказав, он сунул руку в карман бойскаутской рубахи, достал маленькую белую коробочку и задумчиво погладил ее пальцем.
— И Хеффаламп, — она решила сменить тему, вздохнула, отвернулась к окну. — Это так ужасно.
— Правда?
— Не придуривайся, Гноссос, конечно, правда.
Он стянул с коробочки резинку, подождал немного, потом опять предложил ей бутылку.
— Попробуй, старушка. Тебе полезно.
Губы ее скривились — видимо, от одной мысли о его заразе.
— Спасибо, не хочу.
Он показал ей коробочку.
— У меня для тебя подарок. Маленькая штучка для головы.
Они стояли под деревьями на краю бугристой площадки. «Снежинка» закрыта, поблизости ни одной машины, тишину нарушает лишь шум кампуса, далекий и нереальный. Кристин как бы невзначай взялась за дверную ручку, но он ловко поймал ее запястье и недвусмысленно сжал.
— Гноссос!
— С самой Кубы, привет от Будды.
— Перестань, мне больно.
— А знаешь, что это такое? Сладенький мой.
Жилка на шее панически билась, но свободной рукой Кристин все еще держалась за дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81