руки, бедра, груди, вагины, колени, языки, пальцы, кожа, волосы и пух, которым он не знал счета. Но всегда тянулся к большему, к пересечению дуг, координаты которого определены космической рукой, к кругу, включающему в себя вершину его параболы в озонном секторе Идеального. Он сравнивал, и будто ничего не менялось. В n+1-й раз хранитель чувственного огня предлагал последний выбор: сейчас или никогда.
Нужно снять оставшийся гольф. Он скрутился гармошкой на щиколотке. Гноссос положил руку на зеленую материю, вежливо подождал, потом подобрался к беззащитной ступне. Кристин улыбнулась новому ощущению, даже не пытаясь отвести взгляд, лишь ободряюще мурлыча от безмятежного удовольствия. И в тот же миг к несказанному его удивлению, возбуждающим подарком, подтянула колено к груди. Перископ подскочил с решимостью баллистической ракеты «Поларис», рвущейся к цели из морских глубин.
Но выражение ее лица изменилось, стоило его рукам скользнуть по ягодицам. Он притянул ее к себе, сделал вид, что не замечает этого неожиданного беспокойства, и, сунув пальцы под резинку, торопливо перебрался вперед. Как хорошо — вокруг пупка туго, плотно, никакого жира. Ну же, детка, едем дальше, здесь нет левого поворота.
— Гноссос.
— Я здесь, Пятачок. — Остановка запрещена.
Но она словно закоченела. Улыбка пропала, глаза закрылись.
— Подожди секунду.
Уговорить, не останавливаться, помнишь тот давний облом. Вперед.
Она дернулась, когда он был уже почти у цели; пойманный резинкой палец тщетно искал обходной путь.
— Правда, Гноссос, подожди.
Месячные, ну конечно. Что за черт, ладно, неважно, зато без риска. Красные тельца полезны для перископа, подрастет немного.
— Просто, — начала она, — знаешь, как трудно о таком говорить…
Поласковее.
— Я понимаю, да, конечно, так часто бывает, каждый месяц, фактически…
— Ничего ты не понимаешь. Просто — Гноссос, подожди, убери руку, ну хоть на минутку. Просто — черт.
Поцелуй, пусть успокоится, погладь шею, добавь уверенности, будь мужем. Она вывернулась — глаза ищут огонь, отвлекаются — затем, вымученно вздохнув, выпаливает новость:
— У меня нет месячных, просто я девственница.
А я Пучеглазый Морячок. Продолжаем…
— Нет, Винни-Пух, это правда. Будет ужасно, если вдруг ногтем или, ну я не знаю. — Она по-прежнему смотрела на огонь. — Прошу тебя.
—Точно, — сказал он и пощекотал ей брови. Короткие волоски, жесткое электричество, люди ни черта не смыслят в бровях. Вернемся к бедрам.
— Гноссос! — Она резко повернулась. — Ладно, все равно скоро сам узнаешь. — Неужели правда? Этого не может быть, слишком хорошо.
— Ты специально меня заводишь?
— Ты хочешь сказать, обманываю — нет.
— Правда?
— Зачем мне врать, не глупи.
— Девочка, малыш?
— Пятачок обыкновенный.
— Мембрана и все такое?
— Ну да.
— Ой-ей.
— Только не говори, что это для тебя — такая уж большая неожиданность.
Гноссос перекатился на бок и ткнулся головой ей в ребра. Коротко и многозначительно хихикнул. Она подождала секунду, потом наклонилась.
— Не смейся, Гноссос.
Он махнул рукой, хотел сказать, что дело не в этом, но не смог удержать новой порции смешков. Наконец успокоился, уткнувшись лбом в ковер. Мысли скакали от потенциальной важности факта, к невероятности самого совпадения.
— Я тоже, — сказал он, — я тоже, малыш, — и обнял ее рукой за талию так, будто ей там было самое место.
— Зачем ты смеешься?
— Что ты, нисколько. Брось, Пятачок, могла бы и догадаться.
— О чем? Ты все время темнишь, Пух, это начинает раздражать.
— Неповрежден, невинен. Девственник, малыш. Я.
Она убрала его руку и состроила недовольную гримасу.
— Хватит, Гноссос.
— Это правда, малыш, постарайся просечь, это действительно так.
— Так я и поверила.
— Клянусь.
— О тебе болтают даже в Чеви-Чейз.
— Не может быть, а где это?
— Я там живу, под Вашингтоном.
— Никогда не был, наверное это про кого-то другого.
— А как же третьекурсница из Рэдклиффа, которая таскает в ранце использованные штуки? А студентка, которая в прошлом году ушла в монашки?
— Какие еще штуки?
— Сам знаешь, резиновые. Она таскает их в таком же мешке, как твой рюкзак. Об этом болтает вся плющовая лига.
Боже, сберечь семя Гноссоса.
— Не верь, это инсинуации — кошакам больше не на чем точить когти, придает остроты.
— Гноссос, ну хватит. И потом, это не имеет такого уж большого значения.
— Брось, малыш, ты знаешь, что имеет. Я трахнул их, вот и все. При чем здесь невинность? — Он потянулся к ее руке. — Серьезно.
— Ну что ты так волнуешься. Я же сказала, это не имеет значения. Пожалуйста, терпеть не могу, когда ты мрачный.
— Но это правда. Мембрана бывает только духовной. То есть, по большому счету. Даже весталки занимались этим со жрецами, когда не корчили из себя служительниц.
Она застонала.
— Мне плевать, чем занимались весталки, мужчины не бывают девственницами. Нельзя так разбрасываться словами.
— Весталки хранили очаг, и ты не можешь на них плевать. А в этой стране, детка, мужчины бывают девственницами.
— Гноссос, ты же почти признался, что спал со всеми этими девушками…
— Трахал, — сказал он, поднимая вверх палец. — Это не одно и то же. Ты никогда не дрочила на качелях? Нет, подожди, не отворачивайся.
— Не очень-то красиво.
— На шестах, на перекладинах? Брось, все дрочат.
— Неужели? Даже если так, это совсем другое дело.
— Точно, другое, а я о чем? Баловство, а не любовь, правильно? Черт, запрыгнуть на человека нисколько не труднее, чем, ну, скажем, на мотоцикл.
— Ну, может, я имела в виду, физически. В конце концов, раз ты у них внутри…
— Да я могу засунуть и в шланг от пылесоса. Главное — от чего ты отказываешься, вопрос выбора. Если человек пассивен, что, черт возьми, происходит? Ничего, верно?
— Послушай, если это словесная игра, я сдаюсь. Меня кто угодно может уболтать, даже мой отец.
— Отказываться — вот критический фактор, понимаешь? Воля наделяет разрешением. И если тебе не трудно, давай не будем трогать твоего отца.
— Но от чего отказываться?
Гноссос потыкал в золу причудливой кочергой и на секунду задумался. Обугленное полено разломилось, вспыхнув новым пламенем. По комнате разливалось приятное тепло, почти жарко.
— Для начала, от себя.
Она убрала волосы с глаз, потом медленно кивнула.
— Значит ты никогда, то есть ты так говоришь — не отдавал себя? Я правильно тебе поняла?
— Точно.
— И я сама должна догадаться, почему, да?
Гноссос пожал плечами и взял ее за другую руку.
— Ты и так знаешь. Обычная причина. Если что-то теряешь, у тебя этого больше нет.
Она смотрела, как ирония меняет его лицо, затем улыбнулась чуть шире.
— Но у девушек есть свои причины. Они боятся: вдруг им так понравится, что они не смогут остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81